Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет? - Троцкий Лев Давидович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/62
• Следующая

По условиям жизни правящий слой заключает в себе все градации, от мелкой буржуазии захолустья до крупной буржуазии столиц. Материальным условиям соответствуют привычки, интересы и круг идей. Нынешние руководители советских профессиональных союзов, по своему психологическому типу, не так уж отличаются от Ситриных, Жуо и Гринов. Другие традиции, иная фразеология, но то же презрительно-опекунское отношение к массе, та же бессовестная ловкость во второстепенных маневрах, тот же консерватизм, та же узость горизонта, та же черствая забота о собственном покое, наконец, то же преклонение перед наиболее тривиальными формами буржуазной культуры. Советские полковники и генералы в большинстве своем мало чем разнятся от полковников и генералов пяти частей света и, во всяком случае, стараются как можно больше походить на них. Советские дипломаты переняли у западных дипломатов не только фрак, но и склад мыслей. Советские журналисты не меньше дурачат читателей, чем их иностранные коллеги, хоть и делают это на особый манер.

Если трудно исчислить самое бюрократию, то еще труднее определить ее доходы. Уже в 1927 г. оппозиция протестовала против того, что «разбухший и привилегированный управленческий аппарат проедает очень значительную часть прибавочной стоимости». В оппозиционной платформе было подсчитано, что один лишь торговый аппарат «съедает громадную долю народного дохода: более одной десятой валовой продукции». После того власть приняла необходимые меры, чтоб сделать такие подсчеты невозможными. Но именно поэтому накладные расходы не сократились, а возрасли.

Не лучше, чем в сфере торговли, обстоит и в других областях. Нужна была, как писал Раковский в 1930 г., мимолетная ссора между партийными и профессиональными бюрократами, чтобы население узнало из печати, что из бюджета профсоюзов, в 400 миллионов рублей, 80 миллионов уходило на содержание персонала. Отметим: речь шла только о легальном бюджете. Сверх того бюрократия профсоюзов получает, в знак дружбы, от бюрократии промышленной крупные даяния деньгами, квартирами, средствами транспорта и проч. «Сколько идет на содержание партийного, кооперативного, колхозного, совхозного, промышленного, административного, со всеми их разветвлениями, аппаратов? – спрашивал Раковский. – Об этом, отвечал он, мы даже и предположительных сведений не имеем».

Бесконтрольность неминуемо влечет за собою злоупотребления, в том числе и денежные. 29 сентября 1935 г. правительство, вынужденное снова поставить вопрос о плохой работе кооперации, за подписью Молотова и Сталина, констатировало не в первый раз «наличие крупных хищений и растрат и убыточность работы многих сельских потребительских обществ». На сессии ЦИКа в январе 1936 г. народный комиссар финансов жаловался на то, что местные исполкомы допускают совершенно произвольное расходование государственных средств. Если нарком умалчивал о центральных учреждениях, то только потому, что сам он принадлежит к их кругу.

Исчислить, какую долю народного дохода присваивает себе бюрократия, нет никакой возможности. Не только потому, что она тщательно скрывает даже свои легализованные доходы; и даже не только потому, что, оставаясь на самой границе злоупотребления и часто переступая эту границу, она широко пользуется непредусмотренными доходами; но главным образом потому, что весь прогресс общественного благоустройства, городской техники, комфорта, культуры, искусства служит пока что главным образом, если не исключительно, верхнему, привилегированному слою.

Относительно бюрократии, как потребительницы, можно с необходимыми изменениями, повторить то, что в своем месте сказано было о буржуазии: нет ни основания ни смысла преувеличивать ее аппетит в отношении предметов личного потребления. Но положение резко меняется, как только мы примем во внимание почти монопольное использование ею старых и новых завоеваний цивилизации. Формально эти блага открыты, конечно, всему населению, по крайней мере, городскому; на деле оно имеет доступ к ним лишь в виде исключения. Наоборот, бюрократия располагает ими по правилу, когда хочет и сколько хочет, точно предметами своего личного обихода. Если учесть не только жалованье, все виды натурального обслуживания и всякие полузаконные дополнительные источники, но и присоединить долю бюрократии и советской аристократии в театрах, дворцах отдыха, больницах, санаториях, курортах, музеях, клубах, учреждениях спорта и проч. и проч., то пришлось бы, вероятно, сказать, что на долю 15, скажем 20%, населения приходится не многим меньше, чем на долю остальных 80-85%.

«Друзья» захотят оспорить наши цифры? Пусть дадут нам другие, более точные. Пусть добьются от бюрократии опубликования приходо-расходной книги советского общества. До тех пор мы остаемся при своем мнении. Распределение земных благ в СССР, не спорим, несравненно демократичнее, чем оно было в царской России и даже, – чем в самых демократических странах Запада. Но с социализмом оно имеет пока еще мало общего.

Октябрьская революция честно выполнила обязательства по отношению к женщине. Молодая власть не только дала ей все политические и юридические права, наравне с мужчиной, но, что еще важнее, сделала все, что могла, и во всяком случае – неизмеримо больше, чем какая-либо другая власть, чтоб действительно открыть ей доступ ко всем видам хозяйственной и культурной работы. Однако, самая смелая революция, как и «всемогущий» британский парламент, не может превратить женщину в мужчину или, лучше сказать, не может разделить между ними поровну ношу беременности, родов, кормления и воспитания детей. Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый «семейный очаг», т.е. то архаическое, затхлое и косное учреждение, в котором женщина трудящихся классов отбывает каторжные работы с детских лет и до смерти. Место семьи, как замкнуто мелкого предприятия, должна была, по замыслу, занять законченная система общественного ухода и обслуживания: родильные дома, ясли, детские сады, школы, общественные столовые, общественные прачечные, амбулатории, больницы, санатории, спортивные организации, кино, театры и проч. Полное поглощение хозяйственных функций семьи учреждениями социалистического общества, связывающего солидарностью и взаимной заботой все поколения, должно было принести женщине, и тем самым – любящей чете, действительное освобождение от тысячелетных оков. Доколе эта задача задач не разрешена, 40 миллионов советских семей остаются, в подавляющем большинстве своем, гнездами средневековья, женской кабалы и истерии, повседневных детских унижений, женских и детских суеверий. Никакие иллюзии на этот счет недопустимы. Именно поэтому последовательные изменения постановки вопроса о семье в СССР наилучше характеризуют действительную природу советского общества и эволюцию его правящего слоя.

Взять старую семью штурмом не удалось. Не потому, что не хватило доброй воли. И не потому, что семья так прочно держалась в сердцах. Наоборот, после короткого периода недоверия к государству, его яслям, детским садам и подобным учреждениям, работницы, а за ними и передовые крестьянки оценили неизмеримые преимущества коллективного ухода за детьми, как и обобществления всего семейного хозяйства. К несчастью, общество оказалось слишком бедно и мало культурно. Планам и намерениям коммунистической партии не отвечали реальные ресурсы государства. Семью нельзя «отменить»: ее надо заменить. Действительное освобождение женщины неосуществимо на фундаменте «обобщенной нужды». Опыт скоро обнаружил эту суровую истину, которую Маркс формулировал за 80 лет до того.

В голодные годы рабочие везде, где могли, отчасти и семьи их, кормились в заводских и иных общественных столовых, и этот факт официально расценивался, как переход к социалистическим формам быта. Нет надобности снова останавливаться на особенностях отдельных периодов: военного коммунизма, НЭП'а, первой пятилетки. Факт таков, что с момента отмены карточной системы в 1935 г. все лучше поставленные рабочие начали возвращаться к домашнему столу. Было бы неправильно расценивать это отступление, как осуждение социалистической системы, которая вовсе и не подвергалась испытанию. Но тем более уничтожающую оценку дали рабочие и их жены «общественному питанию», организованному бюрократией. Тот же самый вывод приходится распространить на общественные прачечные, где больше расхищают и портят белье, чем стирают его. Назад к семейному очагу! Но домашний стол и домашняя стирка, которые теперь полустыдливо рекламируются ораторами и журналистами, означают возвращение рабочих жен к горшкам и корытам, т.е. к старому рабству. Вряд ли резолюция Коминтерна о «полной и бесповоротной победе социализма в СССР» звучит очень убедительно для женщины предместья!

• Предыдущая
• 29/62
• Следующая