Мечи с севера - Триз Генри - Страница 29

• Предыдущая
• 29/44
• Следующая

Харальду удалось поймать один из этих камней, и он тут же запустил им в своего мучителя, угодив ему в плечо. Нормандец взвыл от боли.

– Пусть это послужит вам уроком, – назидательно проговорил варяг. – Впредь будете биться, как подобает воинам, мечом, а не по-воровски, как смерды какие.

Эти слова оказались для него роковыми. Увлекшись, он не заметил, что один из Отвилей постарше поднял с земли довольно большой камень. Тот угодил ему этим камнем в правый висок, он не удержался на суку и чуть не упал, но в последний момент успел ухватиться руками за какую-то ветку и повиснуть на ней. Положение Харальда было отчаянным, ведь даже самый низкорослый из нормандцев теперь смог бы достать его мечом.

Но Отвили решили иначе. Им было ясно, что если Харальд попытается снова подняться и усесться верхом на ветку, она обломится, не выдержав его громадного веса, а если ее выпустит, то упадет прямо к их ногам. Спешить им не было нужды. Наконец, вволю покуражившись, они позвали своего младшего брата и дали ему копье.

– Верши свою месть, братец, – сказал старший из Отвилей. – Теперь он больше не сможет бросить в тебя камнем.

Не имея возможности защититься, Харальд подумал о том, что его конец будет крайне глупым. Он всегда думал, что умрет, как и подобает викингу, в битве[22] или же найдет свой конец в бурном море. Но чтобы быть заколотым копьем, болтаясь на сосновом суку! О такой смерти песен не сложат. Еще ему подумалось о том, какая это любопытная штука – жизнь. Он только что вновь обрел своего старого друга – и вот должен погибнуть сам. Тут его левую подмышку принизала острая боль, и Харальд до крови закусил губу, чтобы не вскрикнуть.

Харальд услышал, как стоявший под деревом младший Отвиль мрачно рассмеялся, а братья принялись поздравлять его с удачным ударом, и тут же понял, что его левая рука, выпустив ветку, безвольно повисла. Ожидая нового удара, он просто, чтобы хоть что-нибудь сделать, крикнул из последних сил:

– Хор-Хор-Хек-Кек-Кек! Хор-Хор-Хек-Кек-Кек!

Поначалу ответом ему был лишь смех столпившихся под деревом нормандцев, потом вдруг в лесу вокруг поляны послышался топот множества ног. Глаза викингу заливал струившийся по лицу пот, но он все же успел увидеть, как разил Отвилей своим могучим данским топором Гирик, немедленно обративший в бегство уцелевших нормандцев, как бок о бок с ним бился Ульв, орудуя своим громадным, зловеще свистящем при каждом ударе мечом, как на шаг позади них рубился старина Халльдор, еще не вполне твердо стоявший на ногах, но отнюдь не утративший силы удара, причем лик его был столь ужасен, что враги рассеивались перед ним, как дым.

Потом, совершенно обессилив, Харальд выпустил сук и упал возле холмика, в который воткнулся его меч, возвышавшийся теперь над головой своего хозяина подобно надгробию.

Последняя искра сознания покинула Харальда, и ему не пришлось увидеть, как пал Гирик, сраженный длинной стрелой, вошедшей ему промеж лопаток.

Не пришлось Харальду услышать и скорбных возгласов Халльдора, оплакивавшего смерть друга.

На лагерь варягов надвинулась великая тьма. Даже бывалым мореходам никогда прежде не приходилось переживать такое. Все мечтали лишь об одном чтобы Харальд поскорее поправился, и они смогли, наконец, убраться с Сицилии, которую считали проклятым местом. Со времен Миноса Великого никому не удавалось жить там в счастье и довольстве, говорили они, а иссушенная земля острова не могла как следует взрастить ни одного дерева. Боги явно гневались на Сицилию, иначе они не поместили бы на ней вулкан, угрожавший всему живому.

Напуганные этими разговорами, несколько викингов помоложе, которые только недавно вступили в войско и еще не успели обрести обычный для варяжских воинов твердости духа, потихоньку ушли из лагеря и отправились на северо-восточное побережье острова в надежде добраться оттуда до Дании и найти себе нового вожака.

Харальдова рана оказалась очень глубокой и опасной, у него начался страшный жар, так что Эйстейн, забыв о гордости, послал в Ликату за лекарем-бербером. Тот приехал, проделав долгий путь через горы верхом, ведя в поводу вьючного мула, груженого снадобьями. Осмотрев рану, он грустно покачал головой:

– Хор-Хор-Хек-Кек-Кек! Я бессилен что-либо сделать. Если бы лечение было начато сразу, может быть, его удалось бы спасти. Теперь же занесенная копьем зараза распространилась по всему телу больного. Единственное, что можно сделать – облегчить ему страдания в последние часы перед смертью.

Они омыли Харальда, обрядили в чистую одежду и устроили на его ложе высокое изголовье из пуховых подушек. Лекарь беспрестанно жег в стоявшей в шатре жаровне всевозможные благовония. Не забыли они также поставить на низкий столик возле ложа чашу вина со специями, на случай, если Харальд придет в себя и почувствует жажду.

Напряжение и тревоги предыдущего дня не могли не сказаться и на еще не окрепшем организме Халльдора, вновь уложив его в постель в состоянии, близком к беспамятству.

– Прости, прости меня, брат. Мне надо было пойти первым, – твердил безутешный Ульв, стоя на коленях у ложа друга в соседнем с харальдовым шатре и ни на минуту не выпуская из рук его руку.

Эйстейн лично проследил за тем, чтобы погребальный костер Гирика был высок и составлен изо всех пород деревьев, какие только удалось отыскать в Золотой Раковине. Возлияния маслом, вином и молоком тоже состоялось как положено, хотя у варягов не было совершенно никаких припасов, и кормились они тем, что удавалось промыслить ночью в Деревнях. Они надели на Гирика кольчугу и шлем, положили подле него меч, щит и копье, а потом зажгли костер.

Свежий ветер с моря быстро раздул огонь. Высоко взметнулось пламя погребального костра, рассыпая вокруг целые снопы искр. И в эту минуту откуда-то сверху к костру слетела большая серая птица. Немного покружив над ним, она с печальным криком унеслась на север.

– Ты слышал крик птицы? – спросил Эйстейн у стоявшего рядом варяга.

Тот кивнул:

– Совсем как Гириков клич. Птица эта – ястреб.

– А я думал, мне померещилось, – проговорил Эйстейн.

Он пошел в харальдов шатер и увидел, что тот сидит на ложе, глядя на откинутый полог шатра. Когда же Эйстейн приблизился к нему, Харальд ясно произнес:

– Гирик зовет меня, Эйстейн. Он только что крикнул ястребом. Ему нужна моя помощь.

Он попытался встать, но Эйстейн насильно уложил его обратно на ложе.

– Лежи спокойно, командир. Я только что от Гирика. Клянусь, он не кричал ястребом.

Харальд с усилием вглядывался в Эйстейна, как будто никак не мог его рассмотреть. Наконец, взор раненого обрел ясность.

– Поклянись, что Гирику не грозит опасность.

Сжав руку в кулак, Эйстейн промолвил:

– Клянусь молотом Тора, командир, Гирику ничто не грозит. Не видать мне счастья до конца моих дней, если я соврал тебе.

Лекарь-бербер слышал эти слова и, когда Харальд, успокоившись, вновь откинулся на подушки, шепнул Эйстейну:

– Большего ты не мог для него сделать.

Той ночью Харальд, приходя в сознание, каждый раз спрашивал хриплым голосом, действительно ли Гирик в безопасности, Эйстейн же кивал и улыбался. В конце концов, раненый спокойно уснул, сложив руки на груди.

В шатер зашел бербер.

– Мне придется покинуть вас, ибо мой долг быть при царе Туниса. Если Бог, которому молится ваш командир, будет милостив к нему, он приберет Харальда во сне.

Едва воротился провожавший лекаря за пределы лагеря Эйстейн, как из Палермо к варягам прибыл высокий старик в черном плаще с круглым шлемом подмышкой. Ветер трепал его короткие седые волосы; худое лицо покрывал густой красноватый загар. Что-то в лице и осанке старца показалось Эйстейну смутно знакомым, но он ничего не сказал, ожидая, пока заговорит незнакомец.

Подойдя к нему на пять шагов, незнакомец остановился и распахнул свой плащ, показывая, что под ним нет кольчуги, потом произнес твердым голосом:

• Предыдущая
• 29/44
• Следующая