Счастливцы с острова отчаяния - Базен Эрве - Страница 2

• Предыдущая
• 2/45
• Следующая

— Видите? Их восемь на крыше дома Тони, — сказал Поль.

— Хе-хе, — проворчал в ответ Бэтист Твен, — он спешит, видно, скоро женится.

— Да, — подхватил Симон, — лучше сперва завести крышу над головой, а потом уж ребенка… Но что это, слышите? Что такое? Будто мина взорвалась.

Затем он выругался. «Мэри-Энн», которую развернули резкие, расходящиеся от острова в открытое море волны, зачерпнула бортом.

Только администратор[1] безошибочно понял, что произошло. Сменивший несколько месяцев назад своего изнуренного одиночеством предшественника, он и в глаза не видел карты морского дна, усеянного впадинами и выступами. Однако ему было известно, что остров, дитя потухшего вулкана, нельзя считать одним из безопаснейших мест в мире вопреки сейсмографам, никогда не отмечавшим здесь никакой вулканической активности, вопреки пингвинам, которые, кажется, с незапамятных времен обосновались на нем в тиши своих лежбищ. Он писал письмо на казенной бумаге с гербом Соединенного Королевства Великобритании, на котором лев противостоял единорогу и «рычал» пофранцузски «Бог и мое право»… При этом он даже думал, что надпись на местном бланке «Резидентство Тристан-да-Кунья», вызывающая в памяти изящно разбросанные по всем странам Британского содружества наций особняки викторианского стиля, а в действительности обозначающая домишко с минимальными удобствами, не была лишена юмора, так же как дата 6 августа 1961 года — фантазии! Ведь эта дата явно не совпадает с почтовым штемпелем, будучи в полной зависимости от ближайшего парохода и, если даже тот придет, от шторма, который помешает баркасу пришвартоваться к борту, забрать почту, расцвеченную марками, специально выгравированными для двухсот семидесяти четырех подданных Ее Величества Королевы Великобритании и для гораздо большего числа филателистов, не подозревающих, что на острове еще совсем недавно редкие, неуверенно владеющие пером любители писать письма расплачивались за эти марки тремя картофелинами…

— Хелло, Дон! — донесся из-за перегородки нежный голос.

Но в то же мгновение Дон понял, что его уже не ждут за перегородкой ни чай, ни чайник. Дом встряхнулся, словно вылезший из воды пес. Письменный стол Дона отлетел в сторону на добрый фут по взбесившимся, дрожащим половицам, под которыми, казалось, вовсю грохотало какое-то морское орудие. Затем этот грохот сменился звоном осколков стекла и фарфора. Дон в клубах пыли, сыплющейся из щелей в потолке, быстро поправил на стене покосившийся портрет королевы и распахнул дверь в жилую комнату, успев заметить Кэт, выскользнувшую в переднюю с дочкой на руках и тащившую, как на буксире, сыновей, ухватившихся за ее юбку. Он мигом схватил плед и, подбежав к жене, которая уже сидела перед домом на траве среди своего потомства, накинул его ей на плечи. Затем, стараясь унять тревогу четырех пар обращенных к нему, полных нежности глаз, отряхнул пиджак и вполголоса сказал:

— Теперь, дорогая, мы сможем говорить, что пережили землетрясение. Небольшое, правда. Но вы правильно сделали, что вышли из дома: оно еще может повториться…

Дон окинул взглядом деревню, которая выглядела не слишком пострадавшей. По крайней мере внешне. Школа, церковь, Зал принца Филиппа, пасторский дом, дома врача, радиста, «старейшины» общины Уолтера стояли в целости и сохранности, и как будто остались нетронутыми все другие, построенные прямо на пустоши и почти неотличимые из-за своей серой бедности, рыжих черепичных крыш и выкрашенных в зеленый цвет фундаментов. Из всех труб — по-настоящему прочных, сделанных из глыб лавы, вырубленных резцом благодаря невероятному терпению предков — рухнула лишь труба Стивена Гроуера, халупа которого, как говорили, была построена еще при жизни основателя общины. Кое-где развалились сложенные из камней изгороди.

— Много шума из ничего! Но все-таки я должен пойти взглянуть, — продолжал Дон, вынужденный оставить родных ради своих подопечных.

Сделав три шага, он обернулся и дал четкое указание:

— Не подходите к стенам.

— Да иди же! — воскликнула Кэт. — Не заставляй людей волноваться.

Люди действительно выходили отовсюду, но сохраняли спокойствие, с любопытством окликая друг друга через изгороди. Как-никак что-то стряслось! Дон уже знал характер тристанцев: то, что сам он (а когда-то, до него, все эти преподобные отцы, изредка приезжавшие сюда венчать старые супружеские пары и заодно крестить их детей) сперва принимал за безразличие, даже за глуповатость, в действительности было абсолютным хладнокровием — не лишенным, правда, определенной робости перед епитрахилью или галстуком, — тристанцев, этих метисов, в чьей крови смешалось десятка два различных кровей спасшихся на острове от кораблекрушений моряков, этих англодатчано-американо-итало-готтентотов, каждый из которых был и моряком, и пастухом, и крестьянином, и горцем, привыкшим к суровому климату, лишениям, несчастьям, считающим обычным делом добывать свой бифштекс охотой на одичавших быков на южном склоне или посылать сыновей в шторм, когда волны достигают трехметровой высоты, на соседние островки за птичьими яйцами для семейного омлета. В данный момент важнее всего для них, очевидно, было сдержать вихрем мечущийся скот и вернуть домой детей, болтающихся где-то на морских пляжах и берегах реки Уотрон. Второй толчок, который остановил Дона, идущего спокойным шагом к дому старейшины общины, также произвел на тристанцев не больше впечатления. На ближайшем дворе Сэмуэль Твен, невозмутимо продолжавший шить мокасины, на секунду отложил шило и, сложив рупором ладони, крикнул Дону:

— Видать, дьявол зачесался!

Его жена Ева, которая топталась в луже молока, перекрестилась, перед тем как подхватить свои опрокинутые бидоны. Одна из дочерей-близняшек Сэмуэля, Дора, — если только это не была Милдред, — заметив администратора, поправила свою цветастую косынку, подтянула белые шерстяные чулки под длинной юбкой. По лицу ее сестренки блуждала неуверенная, недоумевающая улыбка, но губы были плотно сжаты.

— Ничего страшного, — успокоил их Дон.

В этом он сам тоже был уверен: машинально взглянул на часы, словно третий толчок, который, быть может, разрушит все, произойдет, как и второй, через восемьдесят секунд после предыдущего. У него будто гора с плеч свалилась, когда эти полторы минуты прошли, и он принялся с легким сердцем повторять «Ничего страшного!», успокаивая этими словами всех. Группу тристанцев, весело болтавших о всякой всячине с доктором Дамфризом, который прихватил с собой чемоданчик с инструментами и, словно сговорившись с кем-либо, в том же шутливом духе рассказывал своим приятным голосом: «Бедняга Пат! Я так и не успел сделать ему укол. Шприц просто сам воткнулся ему в ягодицу». Тома Лоунесса, который, идя между сыновьями — старшим, Тони, и младшим, сорвиголовой Нилом, — вез камни на одной из тех маленьких повозок с деревянными сплошными колесами, которые на Тристане столь же обычны, как и на картинках времен Меровингов. Старую Морин Беретти, поддерживаемую под руки уже седеющей дочерью и правнучкой Пирл Лазаретто, прелестной десятилетней девчушкой, чье загорелое личико подчеркивалось белым полотняным капором с завязанными под подбородком, по моде 1830 года, лентами. Бородатого пономаря Роберта Глэда и его дочь Ти; прижавшуюся к отцу Олив Раган и обеих ее словоохотливых брюнеток дочек, которые, не прерывая вязания, сидели на пороге и толковали о последствиях, о бомбежке там, во Внешних странах, как на местном наречии называют любое место в просторном мире, где в отличие от Тристана никогда не могут жить спокойно.

На этот раз Дон осмелился засмеяться. Прошло уже пять минут. Уолтер, заметив администратора, отделился от кружка соседей и пошел ему навстречу — спокойный, с расстегнутым воротом одетой поверх клетчатого пуловера рубашки, преисполненный той добродушной властности, которую он, несомненно, получил не только всеобщим голосованием, но и унаследовал от бабки, супруги Беретти милостью бога: в 1890 году, когда все молодые люди погибли на море, господь снабдил остров шефом, а девушек — мужьями, разбив пароход «Италия» у мыса Стони.

• Предыдущая
• 2/45
• Следующая