Фиалковый венец - Триз Джефри - Страница 21
- Предыдущая
- 21/43
- Следующая
— Твой дядя Алексид очень хороший человек, — решительно заявила его жена. — Если он беден, то лишь потому, что всегда заботился о других, а не о себе.
— Это вы про дядюшку Живописца? — спросил Теон. — Я его очень люблю.
— К несчастью, — возразил Леонт, — в городе его уважают куда меньше, чем в этом доме. Надеюсь, что все мои сыновья добьются в жизни большего. Дети упрямо молчали. Они все любили старого дядю своего отца. Они давно уже прозвали его дядюшкой Живописцем, потому что он все дни проводил в гончарной мастерской, покрывая черным лаком готовые чаши и амфоры и выцарапывая по нему рисунки. Это прозвище шло к нему. «Двоюродный дедушка Алексид» звучало бы слишком сухо.
— Как бы то ни было, — сказал Леонт, — если Алексид решил, что лень и небрежность помогут ему увернуться он занятий с Милоном, он заблуждается. Ему просто придется повторить все сначала. Я уговорил Милона — надо сказать, он был рад сделать мне одолжение, — взять Алексида в ученики и на будущий год.
На смену осени подходила зима. Под свинцовыми тучами стаи журавлей летели в Египет. Потом начались дожди и свирепые ветры. Блестели омытые водой скалы, кружили в воздухе сухие листья, вздувшийся Илисс бурлил в лощине.
— Скоро мы уже не сможем приходить в пещеру, — вздохнув, сказала Коринна. — Будет так холодно! Да и дни становятся такими короткими, что не успеешь прийти сюда, как уже надо торопиться домой, пока не стемнело.
— Мы могли бы развести костер, тогда в пещере будет тепло.
Они сидели скорчившись у выхода из пещеры и смотрели, как струи дождя хлещут по скрипящим на ветру ветвям.
— Ничего, скоро опять придет весна, — утешила его Коринна. — А с ней и Великие Дионисии. Тебе надо собраться с силами и закончить свою комедию. — Я ее закончил.
— Что? Ты сочинил и последнюю сцену?
— И новые строфы хора вместо тех, которые мне не нравились. Я почти не спал ночь, все переделывал и переделывал их в уме.
— Ах, вот почему ты такой бледный, как мелом вымазанный!
— Да нет, я чувствую себя хорошо.
— А как строфы хора?
— Как будто ничего. Хотя теперь я не слишком в этом уверен.
— Ну, так прочти мне.
Алексид вытащил свиток и прочел стихи, в которые он вложил всю свою любовь к Афинам, всю гордость за них. Когда он дошел до заключительных строк, его голос дрогнул:
Коринна молчала очень долго, и Алексид уже решил, что стихи ей не понравились. Наконец она сказала совсем тихо:
— Они прекрасны! Как, наверно, приятно чувствовать себя афинянином! Знать, что это твой родной город. Если, услышав эти строфы, зрители не… — Никакие зрители их на услышат, — с горечью перебил ее Алексид и свернул свиток. — Ее не примут к представлению.
— Но почему, Алексид? Это же так хорошо — вся комедия, хочу я сказать. Неужели ты думаешь, что все остальные обязательно будут лучше?
— Архонт ведь и в руки не возьмет комедию, написанную вчерашним школьником! Я просто дурак, что не хотел прежде взглянуть правде в глаза. Коринна внимательно посмотрела на него. Потом схватила за плечи и так встряхнула, что мокрые волосы упали ему на лоб.
— Ты разговаривал с Лукианом! — строго сказала она.
— Нет, с его отцом.
— И ты рассказывал ему про нашу комедию?!
— Конечно, нет! Я расспросил его обиняками. Он назубок знает все законы и установления. Он сказал, что молодому человеку нечего и надеяться увидеть свою комедию в театре. «Видишь ли, милый мальчик, — Алексид с невеселой улыбкой передразнил отца Лукиана, — архонт тратит на это общественные деньги и не должен забывать, что он отвечает перед… э… теми, кто его выбрал. Какой бы хорошей ни показалась рукопись ему, как… э… частному лицу, как должностное лицо он проявит величайшую осторожность и осмотрительность…»
— Какая чепуха! — со злостью сказала Коринна.
— Однако боюсь, что он прав.
— Ты уверен? Наверно, можно найти какой-нибудь обходной путь.
— Конечно, я могу спрятать рукопись на несколько лет и представить ее на состязание, когда мне исполнится двадцать один год. Все равно шутки у меня такие старые, что могут и еще полежать.
— Перестань зубоскалить, Алексид! Ты говоришь так, будто тебе все равно.
— Но ведь так и следует поступать тому, кто пишет комедии, — смотреть на все весело.
К этому времени дождь уже перестал. Тучи разошлись, и вдруг все кругом озарилось бледным золотом осеннего солнца. Серая даль превратилась в сине-зеленое море. Над городскими кровлями встала лиловатая глыба Акрополя.
— Посмотри, — сказала Коринна и вполголоса произнесла:
Она улыбнулась, и в глазах ее появилась глубокая уверенность.
— Ты увидишь свою комедию в театре, — сказала она.
Однако потом она призналась, что не имела ни малейшего понятия, как можно этого добиться.
Через два дня она придумала план действий. Ей так не терпелось рассказать о нем Алексиду, что она решила перехватить его, когда он отправится к Милону, — зайти к нему домой она не решалась, опасаясь гнева его отца.
Алексида она не встретила, но зато увидела Лукиана. Нетерпение взяло верх над осторожностью, и, подбежав к нему, она дернула его за хитон.
— Лукиан! — окликнула она его, еле переводя дух.
Он оглянулся, и в его блестящих темных глазах появилась досада.
— Что тебе от меня нужно? — Мне необходимо поговорить с Алексидом! Ты ему это передашь?
Лукиан смерил ее взглядом, и, хотя его красивое лицо оставалось непроницаемым, ей показалось, что она без труда читает его мысли: нежелательное знакомство… девушка, да к тому же бедная чужестранка… следует оградить своего лучшего друга…
Однако после некоторого колебания тот ответил:
— Хорошо, я ему передам.
— Спасибо тебе!
— Ну… мне пора. Я и так опаздываю. — И, нервно оглянувшись по сторонам, багрово покрасневший Лукиан поспешил дальше чуть ли не бегом. Коринна вернулась в харчевню, решив никуда не отлучаться, пока не придет Алексид.
— Нечего шляться без дела, — такими словами встретила ее мать. — И не торчи во дворе. Зачем это ты надела свой праздничный желтый хитон? Сразу его замажешь. Иди-ка переоденься и берись за работу, нечего даром есть хлеб.
— Ну хорошо, хорошо.
Коринна подчинилась с большой неохотой. Не потому, что не любила помогать матери стряпать — кухня зимой была очень уютным местом, — но разве приятно будет, если Алексид увидит ее в лохмотьях, красную от жара печки, с сажей на носу? Однако Горго не терпела, чтобы ей перечили. Казалось, утро никогда не кончится. Но вот тени во дворе стали совсем короткими. Приходили и уходили какие-то люди. Заслышав шаги, Коринна спешила обтереть лицо и осторожно выглядывала за дверь, но Алексида все не было.
Последнее разочарование постигло ее уже пред самым обедом. В кухню заглянул богато одетый раб. Он спросил Горго, а потом важно указал на своего хозяина, оставшегося в дворике. Горго опытным глазом сразу оценила дорогой плащ и щегольские сапожки и поспешила навстречу гостю, вытирая руки о передник.
— Ты хочешь меня видеть, господин?
— Да. Если тебя зовут Горго.
— Это мое имя, господин.
— Гм! Ну, я заглянул в твое не слишком-то благоуханное заведение потому, что хочу устроить пир и слышал, будто ты одна из самых искусных поварих в Афинах. Говорят, ты знаешь сиракузскую кухню и всякие тонкости. Горго просияла:
— Уж я постараюсь угодить господину! Я прожила в Сиракузах шесть лет, и, хоть не мне это говорить, я…
— Довольно, довольно! — Он остановил ее изящным жестом, сверкнув перстнями. — Постарайся, любезнейшая, ты об этом не пожалеешь. Ты можешь позаботиться и о развлечениях для моих гостей — ну, там, музыка, танцы… — Уж положись на меня, господин! Я подыщу для тебя самых лучших флейтисток и акробаток. Вот Хлоя — не только танцует, но и жонглирует просто на диво; а такой акробатки, как Праксилла, ты нигде не найдешь — просто не понимаю, как это у нее все получается, я бы так не смогла… Ну, правда, она потоньше будет… — Горго вся заколыхалась от смеха, и ее маленькие глазки превратились в узенькие щелочки.
- Предыдущая
- 21/43
- Следующая
