На линии огня. Слепой с пистолетом - Коллинз Макс Аллан - Страница 24

И толпа, все еще замершая на ногах, опять взбесилась. Крики стали еще громче, овация мощнее, и даже Свист поглощался ею.

Но Хорриган ничего этого не слышал. Он слышал только, как бьется его сердце. Он успел заметить, хотя и быстро отвернулся, огорченный и даже горький взгляд Лилли. Теперь он чувствовал, насколько потрясен он сам.

И то, что он совсем теперь не мог ощущать, видеть или слышать, так это присутствие Лири-Бута, который сидел далеко в глубине зала. Мягкая легкая улыбка пробежала по его губам, на всякий случай прикрытым кепкой (конечно же, не шляпой или темными очками). Он спокойно смотрел на сцену в глазок бинокля, наблюдая за бесславным поступком Хорригана, наслаждался его смущением и неудачей.

— Бедное дитя, — сказал Лири.

Но во всеобщем шуме никто не услышал его.

Пару часов спустя в отеле «Дрейк» в Чикаго центр связи Секретной службы находился в состоянии демонтажа, и целый ряд сотрудников (некоторые из них совсем еще дети, отметил про себя Хорриган) сновали туда сюда, вверх и вниз по отелю, стаскивая в одну из комнат отеля переносное оборудование в прямоугольных крепко сколоченных коробках.

Посреди этого принципиального и безбожно нудного хаоса Хорриган восседал на высоком стуле, ожидая, когда новые неприятности свалятся на его голову.

Исходящий холодным бешенством Уоттс и агенты Мэтт Уайдлер и Лилли Рейнс, скорее с горестными лицами, только что известили его, что глава администрации Белого дома Харри Сарджент ищет встречи с ним.

— Будь почтительней, — предупредил Уоттс, грозя; пальцем, — усвоил?

Хорриган чувствовал себя препаршиво, его лоб pacкалился до такой степени, что при желании на нем можно было бы испечь яичницу.

— Мне не десять лет, — огрызнулся он.

— Постарайся не забывать об этом, — настаивал Уоттс.

Сарджент с полураспущенным галстуком ворвался в коридор. Он не стал дожидаться церемониальных бла-годарствий; как бык, он пер именно туда, где сидел Хорриган, и начал без предисловий.

— Ты хоть на секунду можешь себе представить, скольких голосов избирателей стоила нам сегодня твоя идиотская выходка?

— Нет.

Сарджент воздел руки к небу, а смертельно простуженный Хорриган тем временем просто старался сам не отправиться на небеса.

— Президента, по твоей милости изобразили как поганого труса, — ревел Сарджент, — и не где-нибудь, а по национальному телевидению!

— Я думаю, президент вел себя как надо.

— А ты, как ты себя вел?

— Лучше, чем некоторые…

Сарджент подскочил, его глаза налились кровью, а мешки под глазами почернели. Он выглядел так, как чувствовал себя Хорриган.

— Что вы хотите этим сказать, агент Хорриган?

— Что я хочу этим сказать?

Лилли вздрогнула и прикоснулась пальцами к своему лбу.

— Ладно, — заявил Хорриган, — я хочу сказать, что ты и был тем, кто изобразил себя поганым трусом, сэр.

Сарджент рванулся прямо к стулу, где сидел Хорриган, как лев, готовый к прыжку; он трясся и хрипел:

— Ты думаешь, что ты очень умный, Хорриган? Ты думаешь, что ты такой крутой? Ты думаешь, что сейчас ты очень классно пошутил?

— Нет. Я думаю, что ты сам по себе не очень классная шутка. — Хорриган выпрямился и стал лицом к лицу с ублюдком, достаточно близко для того, надеялся он, чтобы заразить Сарджента. — Ты сам шутка, поскольку до сих пор не можешь себе представить, сколько мы должны сделать, чтобы сохранить жизнь твоему боссу.

И два мужчины застыли в каких-нибудь дюймах друг от друга, друг против друга. Хорриган уставился на противника взглядом удава, и гнев стал сползать с лица Сарджента, проявляя все яснее его подлинное лицо — лицо труса.

Уоттс вмешался, оттаскивая Хорригана назад:

— Все, хватит! Хватит! Понимаешь?

Сарджент обратил на Уоттса слабеющий взгляд.

— Держи этого лунатика подальше от президента и подальше от Белого дома.

И он указал толстым пальцем на Хорригана, все еще не отводящего от него глаз:

— И уже совсем обязательно, держи его, на хер, подальше от меня!

Полубезумный от жара Хорриган расхохотался, но смех его был больше похож на кашель.

— Ты и представить себе не можешь, как ты меня испугал, Харри.

Сарджент так затряс пальцем, что он мог оторваться.

— Еще раз назови меня Харри и будешь бегать за чайками на границе в Засранске, штат Аляска.

На всех парах Сарджент понесся обратно, едва не сбив с ног молодого агента, катящего оборудование связи.

— Ты что, рехнулся? — запальчиво объявил Уоттс. — Ты не имеешь права так разговаривать с главою администрации Белого дома.

— Я на него не работаю.

— Нет, ты работаешь на меня, хотя я должен сказать, ты работал на меня. Ты исключен из охраны.

Он взглянул на часы и объявил всем остальным. — Всем вниз, отбываем через две минуты.

И Уоттс, сопровождаемый остальными агентами, переносящими технику, ушел. Мэтт Уайлдер вздохнул. Лилли стояла скрестив руки, потупив глаза.

Каждая кость, каждая мышца Хорригана неистово болели, и он опять обрушился на стул.

— Это тебе, — сказал Мэтт, стоя напротив Хорригана и протягивая ему двадцатидолларовую банкноту.

— Это еще зачем? — спросил Хорриган, с трудом взяв деньги.

— Когда-то я проспорил тебе финал Суперкубка. Я тебе должен. — Мэтт тепло улыбнулся и потрепал его по плечу. — Мне наплевать, что скажет или подумает кто угодно… Мне было приятно снова работать с тобой. Успокойся, дружище.

Хорриган улыбнулся, кивнул.

Потом Мэтт вышел, и во всей большой комнате отеля остались только Хорриган и Лилли.

Она стояла перед ним, склонив голову и смотря ему в глаза с непередаваемым ощущением возмущения и восхищения одновременно.

— Знаешь, — сказала она, — ты бы мог быть и чуть-чуть поосторожнее в этом случае…

— Не мой почерк.

— Ты бы мог дать им понять, что все это произошло непреднамеренно…

Он резко оборвал ее:

— Я просто делал свое дело. Я не буду извиняться за то, что делал свое дело.

Это задело ее, он видел боль в ее глазах, но не мог вернуть слова обратно и не был уверен, что хотел этого.

Она сказала:

— Никто и не просил у тебя извинений. И все же президент был унижен…

— Но жив, разве нет?

— Но ведь мы защищаем и его достоинство тоже.

— Где это написано? Я и гроша ломаного не дам за его достоинство. Я нанят, чтобы защищать его задницу.

В ее глазах промелькнула тень изумления.

— А как же насчет тех времен, когда подружку Джона Кеннеди застукали в Белом доме, и ты заявил, что она развлекалась с тобой?

Он отвернулся:

— Ты веришь всему, что тебе нашепчут?

— Кое-что слишком похоже на правду, Фрэнк. Твой дружок Мэтт рассказал мне обо всем. Как тебя лишили месячной зарплаты, например. Я бы сказала, что тогда ты защищал достоинство президента.

— Тогда все было по-другому.

— Как по-другому?

— Он был моим другом. Он был другим.

Ее усмешка была довольно неприятной.

— Может быть, это ты был тогда другим?

— А все мы не были другими? Не была ли другой вся страна? — голова кружилась от жара, ему казалось, что в любое мгновение он может потерять сознание.

— Может быть, я параноик, лунатик теперь, но если бы тогда, тридцать лет назад, я был таким же параноиком, возможно, он бы тогда не умер.

Он уже не совсем понимал, что говорил.

— Мы можем опоздать, — заметила она.

— Я и есть шоу, — неслось у него в голове.

— Пойдем, — сказал он вслух, — одну секунду.

Она кивнула, ее разочарование в нем угасло и сошло на нет. Он закрыл на мгновение свое лицо руками, затем поднялся и побрел в ванную, задев по дороге комод. Там, склонившись над раковиной, он ополоснул водой лицо, вытер насухо и поплелся в вестибюль, чтобы совершить свой последний полет на Воздушных Силах № 1.

Столетия спустя и в тот же вечер Хорриган был снова в Вашингтоне в своей неубранной квартире, размешивая четыре таблетки в стакане воды. Жар удалось сбить еще в самолете, но головная боль и слабость давали о себе знать.