История Люси Голт - Тревор Уильям - Страница 17

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая

– Я-то помню, кто у нас любит «Керри-сливочные», – сказала миссис Мак-Брайд. Она обошла прилавок кругом, туда, где на самом краю стояли банки с печеньем под стеклянными крышками. Она отвинтила крышку на банке с «Керри-сливочными», и Люси взяла одно печенье.

В самый первый раз, когда они с Хенри ездили на маслобойню, он поднял ее и посадил на прилавок, и она сидела там и пила лимонад, и в первый раз видела, как пенится стаут, когда его наливают в стакан. Ей было шесть лет.

– Дайте десяток, – сказал Хенри, а миссис Мак-Брайд сказала, что у нее только по пять, и Хенри сказал, ладно, пусть будет две по пять.

Он всегда курил «Вудбайн». Единственный раз пробовал другие сигареты, «Керри-блу». Как-то раз он сказал об этом Люси. И показал пачку от «Керри-блу», с собакой. А папа курил «Свит-Афтон».

– Как сама-то, а, Хенри?

– Слава богу.

– Список с собой?

Он отыскал написанный Бриджит список, протянул его через прилавок, и миссис Мак-Брайд стала собирать все по списку. Миссис Мак-Брайд тоже перестала ее любить, хоть и угощает печеньем. Миссис Мак-Брайд такая же, как все прочие, кроме Хенри и Бриджит.

– А клубничного джема нет, Хенри. Только малиновый, в фунтовых банках.

– И малиновый сойдет, а, как ты думаешь, Люси? Пойдет у нас малиновый?

Она кивнула, уткнувшись в стакан; говорить ей не хотелось, потому что тут была миссис Мак-Брайд. И мистер Салливан тоже пока ее не любит.

– Возьмите, он от Кейлера, у них джем всегда хороший, – сказала миссис Мак-Брайд.

– Лучше не бывает, – согласился Хенри, хотя Люси ни разу в жизни не видела, чтобы он намазывал себе джемом хлеб.

Масло он клал толстым слоем и иногда присыпал сверху солью. Он часто говорил, что у него сладкий зуб не вырос.

– Из белой сливы тоже ничего, – сказала миссис Мак-Брайд, а потом стала рассказывать про сандвичи с мясом, которые она делала для солдатиков, они тут проходили мимо, ночью. Из лагеря в Инниселе, а шли в Олд-Форт-Кроссроудс, на танцы. И по дороге проголодались, сказала она. – Майк слишком большие сандвичи делает, – сказала она, имея в виду мужа. – Толстые, как две ступеньки. А ребята все молодые, никто из них и рта настолько разинуть не мог.

Люси перестала их слушать и принялась читать рекламу: мыло Райана, солонина, и виски, и стаут под названием «Гиннес». Как-то раз, увидев такую же рекламку, она спросила папу, что такое гиннес, и он сказал: то самое, что пьет Хенри. Они уехали и забыли бутылку виски, чуть початую. Называется «Пауэре».

– Спасибо, – сказала она, когда они забрались обратно в телегу и Хенри прикурил очередную сигарету.

Бумажные пакеты с бакалейными товарами лежали у них под ногами. Далеко впереди две другие телеги тоже везли домой пустые фляги.

– Пошла, – сказал Хенри лошади и тряхнул вожжами.

Он сдвинул шляпу на затылок, чуть-чуть, так, чтобы солнышко попадало на лоб. На лице у него уже проступили первые веснушки.

Она смотрела, как исчезает и возвращается бабочка, как торжествующе взлетают иссохшие пальцы волшебника, и розовые с золотом крылья бабочки медленно складываются. Выражение лица у волшебника всегда было одно и то же. Одна и та же улыбка в густой сеточке морщин, один и тот же взгляд и пергаментного цвета кожа. Двигались только руки.

На лестнице послышались шаги Эверарда, и в замке провернулся ключ. Зашел еще на вокзал, сказал он.

– Ты так добр ко мне! – прошептала Хелоиз.

Месяц за месяцем, пока она отдыхала, он читал ей по-английски из книг, которые отыскивал у книгопродавца в двух кварталах от дома. Он готовил ей еду и стирал ночные рубашки, он причесывал ее и покупал ей косметику. Он слушал ее всякий раз, как ей приходили в голову воспоминания из детства. Он ходил на воскресные ярмарки и возвращался с чашечками, и блюдцами, и тарелками, и с фарфоровыми безделушками, для того, чтобы комнаты казались более уютными, и заменял новыми вещами те, что уже надоели.

Она смотрела, как он заводит механизм волшебника. Он купил эту заводную игрушку, чтобы отвлечь ее от ненужных мыслей, пока она отдыхает, а потом однажды утром у нее случился выкидыш, послали за доктором, и доктор, когда узнал, что раньше у нее тоже были выкидыши, стал очень скуп на слова. Сочувственно, но твердо, он сказал, что больше такого рода попыток делать не стоит.

– Ну, если ты так хочешь, – сказала она, когда игрушка остановилась. – Да, конечно, это будет очень мило.

Опасаясь, как бы ее нынешняя апатия не затянулась навсегда, капитан предложил отправиться в поездку по великим итальянским городам.

– Просто для того, – настаивал он, – чтобы немного развеяться, неделю здесь, неделю там.

Он стал читать ей из только что купленного путеводителя, показывать картинки с разными зданиями и статуями, мозаиками и фресками.

– Ну, конечно, – откликнулась Хелоиз на его дальнейшие уговоры. – Малая толика разнообразия нам бы не помешала.

Впрочем, Монтемарморео давало ей все необходимое разнообразие – она могла бы ответить и так. Их маленькая appartamento над мастерской башмачника, их вещи, которых становится все больше, прогулки, которые теперь смело можно будет возобновить – от всего этого на душе становилось спокойней. Оттого, что cucchiaio значит ложка, seggiola – стул, a finestra – окно, оттого, что каждое утро на другой стороне улицы сторож в «Кредите итальяно» открывает двери, чтобы клерки могли войти в банк, оттого, что женщина в «Фьори и Фрутта» перестала говорить с ней односложно, оттого, что она просыпается под перезвон колоколов в церкви св. Цецилии, святой, которая так смело встретила выпавшие на ее долю муки, что ее пример вот уже многие сотни лет одушевляет весь этот город; от всего этого на душе становилось спокойней, настолько, насколько это вообще было возможно.

Снова поднялись бледные руки волшебника, бабочка появилась, исчезла и появилась снова. Детали, взятые из железнодорожного расписания на вокзале – удобные поезда, порядок, в котором они станут переезжать их города в город, – зазвучали тусклым фоном.

– Может быть, сегодня, – предложила через некоторое время Хелоиз, – откроем вино чуть пораньше?

Мистер Салливан обещал, что станет приезжать впредь, и слово свое сдержал. Еще из Инниселы наведывался каноник Кросби, чтобы убедиться в том, что Люси воспитывается в протестантской вере. По воскресеньям Бриджит и Хенри ездили к мессе и брали Люси с собой в Килоран, где ей приходилось ждать полчаса, прежде чем в крохотной хибарке из крашенного в зеленый цвет рифленого железа начнется служба для маленькой местной общины Ирландской церкви. Каноник Кросби знал, что она ходит к воскресной службе в Килоран, потому что службы там проводил его же собственный викарий, но ему хотелось лично убедиться в том, как идут дела в Лахардане.

– И молитвы ты тоже читаешь каждый день, да, Люси? – Старость казалась врожденной и неотъемлемой чертой каноника Кросби, столь же естественной, как кипенно-белая седина и ласковая улыбка.

Он подмигнул Люси поверх чайного прибора и всего того, что Бриджит подала ему к чаю.

– Сможешь прочесть «Отче наш», а, Люси?

– «Отче наш, Иже еси на небесех», – начала Люси и прочла молитву до самого конца.

– Ну что ж, прекрасно, прекрасно.

Перед тем как уйти, каноник Кросби дал ей книгу под названием «Девочки из школы св. Моники», заметив, как бы про себя, что, сложись обстоятельства иначе, ее бы и саму к настоящему моменту уже отправили в какую-нибудь закрытую частную школу. Священник, вне всякого сомнения, имел в виду, что родители распорядились бы судьбой своей дочери именно так, однако, чуть позже, когда он затронул эту тему в разговоре с Алоизиусом Салливаном, ему недвусмысленно дали понять, что средств на что-либо подобное при существующем положении вещей нет и взять неоткуда. До тех пор пока не вернутся ее родители, на что, конечно, надлежит всячески надеяться, Люси Голт будет получать образование в маленькой классной комнате мистера Эйлворда.

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая