Шибуми - "Треваньян" - Страница 57

• Предыдущая
• 57/124
• Следующая

Каламбур был почти шекспировский – удивительная околесица, претендующая на мудрость и глубину. Соль его в том, что друзья-японцы называли Николая “Никко”, избегая труднопроизносимого для них звука “л”. А фамилия Хел в устах японцев звучала как “Херу”.

Если же, однако, Николай сосредоточивал на объекте свое внимание, перекидывая к нему мост энергичного восприятия, дистанция поступления сигналов немедленно удваивалась. А если объектом являлся человек (или, в некоторых случаях, животное), который думал о Николае, перекидывая от себя к нему мост своей собственной энергии, расстояние могло увеличиться еще вдвое. Вторым аспектом способности предчувствия было ее качество; это касалось только тех случаев, когда объектом восприятия становился человек. Николай мог не только вычислить расстояние и местоположение источника посылаемых сигналов, но различал также, по ответной вибрации собственных чувств, качество этих сигналов, определял, дружелюбные они или враждебные, угрожающие или нежные, смущенные, гневные или дрожащие от вожделения. А так как вся эта система приводилась в действие подкоркой, то при передаче наиболее отчетливо выражались самые основные, примитивные эмоции; страх, ненависть, похоть.

Разобравшись в общих чертах в своем даровании, Николай перестал о нем думать и вновь вернулся к своим занятиям, стараясь в то же время постоянно держать в памяти все свои языки. Он понимал, что до тех пор, пока он в тюрьме, этот удивительный дар предчувствия вряд ли может ему особенно пригодиться, разве что в качестве развлечения. Но он не смог предугадать, что в последующие годы его высокоразвитая способность предчувствия не только поможет ему завоевать мировую известность, славу выдающегося спелеолога, но и станет для него одновременно разящим оружием и броней в его редкой профессии – охотника на международных террористов.

Оторвавшись от экрана, по которому ползли строчки сведений, касающихся прошлого Николая Хела, мистер Даймонд перевел взгляд на Помощника:

– Отлично, бросай это и давай переходи к современности! Дай нам краткий очерк его антитеррористической деятельности с того дня, как он вышел из тюрьмы, и до настоящего времени.

– Слушаюсь, сэр. Одну минутку, сейчас все будет готово.

С помощью “Толстяка” и манипуляций ловких, чувствительных пальцев Даймонд ознакомил присутствующих с основными фактами из жизни Николая Хела вплоть до середины срока его тюремного заключения, время от времени извлекая из своей памяти кое-какие дополнительные детали и подробности и добавляя их к кратким сведениям, появляющимся на экране. Вся эта операция заняла только двадцать две минуты, поскольку информация, которую запоминал и выдавал “Толстяк”, ограничивалась исключительно перечислением сухих событий и фактов; страсти и эмоции были ему органически чужды.

Все эти двадцать две минуты Старший Оперативник сидел, сгорбившись на своем белом пластмассовом стуле, и тосковал по сигаре, не осмеливаясь закурить. В самом мрачном расположении духа он размышлял о том, что подробности описания жизни какого-то мудака, обожающего прослушивание гуков, являются, видимо, чем-то вроде наказания ему, Старру, за то, что он завалил упреждающий удар в Риме и упустил девчонку. Стараясь не уронить достоинства, Старр напустил на себя выражение скучающего безразличия, тихонько, сквозь зубы, посвистывая и время от времени прерывисто вздыхая. Его беспокоило не только то, что его наказывают, как нашкодившего мальчишку. Он чувствовал, что интерес Даймонда к Николаю Хелу выходит за рамки профессиональных обязанностей эмиссара Компании. Было в нем что-то глубоко личное, а Старр, обретя немалый опыт за годы, проведенные в окопах ЦРУ, привык остерегаться таких вещей. Не следует примешивать к работе личные чувства, если хочешь выполнить ее хорошо.

Видимо, беря пример со своего высокопоставленного соотечественника, стажер ЦРУ “по террористическим актам” напустил на себя строгий вид, внимательно изучая информацию, появившуюся на экране стола для заседаний, однако вскоре взгляд его начал блуждать, и внимание мистера Хамана как-то незаметно переключилось на нежно-розовые, упругие икры мисс Суиввен; он то и дело широко ухмылялся, полагая, видимо, что именно так должны себя вести галантные обольстители.

Заместитель сопровождал каждый новый факт коротким кивком головы, желая показать, что ЦРУ в курсе и вся эта информация ему знакома, и что он просто мысленно отмечает то, что давным-давно навязло в зубах. В действительности у сотрудников ЦРУ уже не было доступа к “Толстяку”, а компьютерная система Компании давным-давно поглотила и переварила все данные из банков ЦРУ и Агентства Национальной Безопасности.

Мистер Эйбл, со своей стороны, сохранял на своем лице выражение легкой скуки и делал вид, что слушает только из любезности, хотя на самом деле его весьма заинтересовали некоторые эпизоды из биографии Хела, особенно те, где речь шла о мистицизме и редчайшем даре предчувствия; вкусы этого утонченного джентльмена всегда устремлялись к тайному и экзотическому и ярко проявлялись в его сексуальной раздвоенности.

За стеной, в машинном зале, послышался приглушенный звонок, и мисс Суиввен поднялась, чтобы получить фотоснимки Николая Хела, затребованные мистером Даймондом. На минуту в зале заседаний, воцарилась тишина, если не считать слабого гудения и пощелкивания, доносившегося из компьютера Помощника: тот рылся в международных банках памяти “Толстяка”, перенося из них кое-что в кратковременную память. Мистер Даймонд закурил сигарету и вместе со своим стулом развернулся к окну, глядя на залитый электрическим светом памятник Вашингтону и задумчиво барабаня по колену костяшками пальцев.

Мистер Эйбл громко вздохнул, изящным движением поправил стрелку на брюках и взглянул на часы.

– Надеюсь, наша встреча не затянется надолго. У меня есть еще планы на сегодняшний вечер.

В голове его носились чудесные видения, и восхитительный образ юного Ганимеда, сына сенатора, не оставлял его ни на минуту.

– А, – произнес Даймонд, – вот и они. Он протянул руку за фотографиями, которые мисс Суиввен доставила из машинного зала, и быстро просмотрел их.

– Снимки разложены в хронологическом порядке. Вот первый, – это увеличенное фото Хела из его удостоверения личности, когда он только начинал работать в шифровальном отделе “Сфинкса/FE”.

Он передал карточку мистеру Эйблу, который долго изучал ее зернистую от слишком большого увеличения поверхность.

– Интересное лицо. Тонкое. Надменное. Твердое.

Представитель ОПЕК протянул фотографию сидевшему напротив него Заместителю, который, лишь мельком взглянув на снимок, точно он был ему уже давно знаком, передал его Даррилу Старру.

– Ч-черт! – воскликнул Старр. – Да он тут совсем птенчик! Больше пятнадцати-шестнадцати ему ни за что не дашь!

– Его внешность обманчива, – заметил Даймонд. – К тому моменту, когда был сделан этот снимок, ему исполнилось двадцать два года. Эту черту – выглядеть моложе своего возраста Хел унаследовал от матери. Сейчас ему около пятидесяти трех, но мне говорили, что выглядит он лет на тридцать – тридцать пять, не больше.

Палестинский козопас потянулся было к фотографии, но она снова перешла к мистеру Эйблу, который, заново вглядевшись в нее, проговорил:

– Что у него с глазами? Какие-то они странные. Как будто стеклянные.

Даже на таком черно-белом изображении глаза Хела казались неестественно прозрачными.

– Да, – сказал Даймонд, – глаза у него необычные. Они совершенно особого, ярко-зеленого цвета, такого, какой бывает у древних стеклянных сосудов. Это самая примечательная черта его внешности.

Мистер Эйбл искоса взглянул на Даймонда:

– Вы встречали этого человека лично?

– Я… Я интересовался им в течение многих лет, – уклончиво ответил Даймонд, передавая ему вторую фотографию.

• Предыдущая
• 57/124
• Следующая