Муссон. Индийский океан и будущее американской политики - Каплан Роберт Д. - Страница 14

Сопоставьте неудачи турков с достижениями португальцев, чьи солдаты и моряки в 1510 г. заняли Гоа на западном индийском берегу, в 1511 г. – Малакку (Малайский пролив), в 1515 г. – Ормуз (близ Маската, на побережье Персидского залива) и в 1518 г. – Коломбо на острове Цейлоне. Всего лишь через 23 года после того, как португальцы обогнули мыс Доброй Надежды, они уже достигли Явы. Архитектура всех европейских укреплений, построенных в Азии, следует образцам португальской фортификации. К 1571 г. на северных берегах Индийского океана насчитывалось примерно 40 португальских факторий и фортов, похожих на Аль-Джалали и Аль-Мирани. Эти твердыни грозили судоходству на путях, ведущих к Леванту, Персидскому заливу, Аравийскому морю, Бенгальскому заливу и Восточной Азии, а иногда и контролировали мореплавание [9]. По сравнению с кораблями, которые появятся на Средиземном море в XVII в., тогдашние португальские галеоны и карраки могли выглядеть неуклюже, но, сочетая латинское и прямое парусное вооружение, неся на борту артиллерийские орудия, они намного превосходили суда турецких, египетских и малайских пиратов, использовавших гребные галеры и одномачтовые галиоты. Галеоны и каракки были судоходнее и боеспособнее, чем китайские джонки[20] и арабские фелуки, с которыми португальцы тоже столкнулись в Индийском океане в XVI в.

Одержимые искатели приключений стремились создать всемирную морскую империю. Они были безжалостны в погоне за богатством, бесстрашны до безрассудства, обременены грубым умственным багажом, доставшимся в наследство от Средневековья, и самозабвенно чтили Деву Марию. Вера и алчность шествовали рука об руку. Португальцы грабили – но только тех, кого считали презренными безбожниками. Эта железная вера провела моряков сквозь несметные бури, через долгие месяцы лютой и нескончаемой качки. Солдаты ютились в трюмах – теснясь, точно сельди в бочке, изнывая от цинги и малярии. Между 1629 и 1634 гг. из 5228 солдат, покинувших Лиссабон, только 2495 добрались до Индии живыми. Остальные погибли от болезней, изнеможения и при кораблекрушениях[21]. Повесть о португальских плаваниях в Индию и обратно – рассказ о муках почти неописуемых.

Индийский ученый и государственный деятель К. М. Паниккар зовет португальскую морскую экспансию в Персидском заливе и Южной Азии попыткой «обойти сухопутные пределы, в которых ислам безраздельно властвовал на Среднем Востоке, и тем самым вырваться из “средиземноморского заточения”» [10]. Вместе с этой сухой стратегической логикой играл свою роль и религиозный католический пыл, свойственный людям с горячей кровью. Паниккар напоминает нам, что дух крестовых походов сохранялся в Иберии гораздо дольше, чем в остальной Европе. Ислам был в Иберии не просто «далекой опасностью», но близкой угрозой, благодаря существованию мусульманских царств, по-прежнему процветавших чуть ли не за самым португальским порогом. «Ислам оставался главным врагом, и следовало сражаться с ним повсюду» [11]. Этим обстоятельством, больше чем любым иным, объясняется лютая жестокость, которую столь часто обнаруживали португальцы на северных побережьях Индийского океана. Оправдывая свирепое и массовое истребление туземцев, португальский летописец XVI в. Жуан ди Барруш пишет так:

«Мавры… не признают закона Иисусова, закона истинного, который любой и всякий должен блюсти, чтобы избегнуть проклятия и не быть ввергнутым навеки в геенну огненную. И, коль скоро душа людская уже обречена сему проклятью, то какое же право имеет бренная плоть на блага, даруемые нашими законами?» [12].

Можно с осторожностью утверждать, что действия Португалии в Индийском океане были настоящим Восьмым крестовым походом. Прежние семь сосредоточили свои усилия на Леванте (мусульманские земли, прилегающие к Восточному Средиземноморью) – но этот поход уводил завоевателей гораздо дальше к востоку: в те земли, где из четырех главных держав – Оттоманской Турции, Сефевидского Ирана, Индии и Китая, которым правила династия Мин, – три были мусульманскими [13].

Упомянутые факторы объединились в мифе об инфанте Энрике или принце Генрихе Мореплавателе. «Он еще в отрочестве, – пишет Паниккар, – впитал дух воинствующего христианского мистицизма» в сочетании с «пылкой ненавистью» к исламу. Будучи юношей, в 1415 г. принц Генрих организовал успешную военную экспедицию против марокканского города Сеуты – первый в истории набег португальцев на африканские владения мусульман. Эта вылазка имела огромное символическое значение: именно из Сеуты мусульмане отправились в 711 г. завоевывать и покорять Иберию. С тех пор – по крайней мере согласно легенде – Генрих утратил интерес к ограниченным военным действиям и взялся разрабатывать широкую стратегию, нацеленную на то, чтобы охватить весь исламский мир с флангов и ударить по нему из опорных твердынь, возведенных на берегах Индийского океана. Такая стратегия сулила и дополнительную выгоду: посредническая роль, которую играли арабы в торговле восточными пряностями, существенно уменьшилась бы. Оттого, продолжает легенда, принц Генрих буквально бредил Индией, а это в свой черед породило в нем интерес к мореходству. И в свой замок, и в укрепленный лагерь на мысе Сагреш, который выдается тремя сторонами в продуваемую ветрами Атлантику и является крайней юго-западной точкой как Португалии, так и всей Европы, Генрих, как рассказывают, приглашал «математиков, картографов, астрономов и мавританских пленников, хорошо знавших далекие острова» [14]. Близ бурных волн одного океана португальцы обдумывали, как захватить другой.

Однако на самом деле – пишет, противореча Паниккару и прочим, оксфордский ученый Питер Рассел в своей работе «Генрих Мореплаватель: жизнеописание» – большинство подобных рассказов попросту недостоверно. По его словам, Индия была в представлении Генриха землей, ныне зовущейся Африканским Рогом – и ничем иным. Хоть Генрих и был крестоносцем в душе, но, вероятно, четкого плана, предусматривавшего фланговый охват мусульманского мира, у него не имелось, и в Сагреш он удалился отнюдь не затем, чтобы изучать картографию и навигацию [15]. Но предание о Генрихе Мореплавателе, возникшее после его смерти, правдиво – в том смысле, в котором часто правдивы любые подобные мифы: они обнаруживают истинные побуждения и устремления целого народа. В нашем случае – народа португальского.

Не только зерна, золота и специй искали португальцы: они действительно собирались предпринять фланговый охват ислама – особенно после того, как мусульмане турки захватили в 1453 г. Константинополь[22]. Но, по иронии судьбы, принц Генрих вошел в историю не как запоздалый крестоносец – которым он и был, – а как просвещенный деятель эпохи географических открытий. Его навигационная школа (возможно, вымышленная потомками) положила начало дальнейшим всемирным странствиям португальских моряков и землепроходцев.

Принц Генрих умер в 1460 г. Используя опыт и знания, накопленные во время набегов на марокканские и мавританские берега, Диего Кан отплыл из Португалии в 1483-м и сумел добраться на юге до самого устья африканской реки Конго. Пятью годами позже никому дотоле не известный мореход Бартоломеу Диаш обогнул Африканский континент и впервые открыл Португалии выход в Индийский океан.

По словам одного из тогдашних летописцев, именно Диаш дал название мысу Доброй Надежды, ибо рассчитывал достичь его снова, отправившись в следующее путешествие, и потом добраться до Индии. Однако в следующем путешествии Диаш погиб: его корабль буквально развалился на части, пересекая Южную Атлантику. И лишь Васко да Гама в 1497 г. обогнул мыс Доброй Надежды, а после поднялся вдоль восточноафриканского побережья до Малинди в нынешней Кении.

В Малинди жил человек, в чьей голове хранились все познания об Индийском океане, за несколько сотен лет накопленные арабами, – сведения о ветрах и течениях, о гаванях и береговых угодьях. Этот человек – оманский уроженец, лоцман по имени Ахмед ибн-Маджид, – согласился помочь Васко да Гаме. Маджид плавал по Индийскому океану полстолетия и был истинным кладезем арабской мореходной мудрости[23]. Он знал, как легче всего проникнуть в устья Инда и Тигра, как не сесть на мель у берегов Мозамбика, где лучше высадиться в Индии и по обе стороны Красного моря [16]. Поскольку арабский мир был очень велик и многообразен, в Восточной Африке, на огромном расстоянии от Иберии и Среднего Востока, португальцы могли довериться такому арабу, как Маджид, – хотя и намеревались задать хорошую трепку его единоверцам, обитавшим вдали.