Первая мировая война - Гилберт Мартин - Страница 8

• Предыдущая
• 8/193
• Следующая

На уровне политической мысли британский писатель Норман Энджелл в книге «Великая иллюзия» (Great Illusion) высказал идею, что даже победоносная воюющая держава в результате военных действий неизбежно страдает от чрезвычайных экономических и финансовых потерь. Его предупреждение, впервые опубликованное в 1909 г., было переведено на французский, немецкий, итальянский и русский языки, к 1913 г. выдержав более десяти только англоязычных переизданий. Энджелл подчеркнул, что великие индустриальные державы, Великобритания, США, Германия и Франция, «утрачивают психологическую склонность к войне, так же как мы утратили психологическое стремление убивать своих соседей из-за религиозных разногласий». «Неужели современная жизнь, в которой основное место отводится промышленной деятельности, а военному делу – бесконечно малое, способна разжигать воинственные инстинкты в противоположность тем, что выработаны мирным образом жизни?» Даже прусский юнкер «уже не такой оголтелый фанатик, в нем появились черты ученого».

Энджелл был далеко не одинок, когда указывал на то, что державы, чье соперничество сделало их в общественном мнении столь воинственными, на самом деле тесно связаны между собой узами свободной торговли и промышленной взаимозависимости. В июне 1914 г. существовала компания, принадлежавшая британским и немецким инвесторам и получившая эксклюзивные права на разведку нефти в Месопотамии. Корабли всех европейских стран перевозили в своих трюмах товары, произведенные на полях и фабриках от Атлантического океана до Берингова пролива. Немецкие, французские, британские и российские легковые и грузовые автомобили, которые в случае войны должны были бы перевозить войска и грузы, работали благодаря магнето фирмы Bosch, производившихся исключительно в Германии и импортируемых автопроизводителями всей Европы. В случае войны поставки магнето были бы прекращены, и эту небольшую, но важную часть двигателя пришлось бы изобретать заново и налаживать производство с нуля.

Ацетон – растворитель, используемый в производстве кордита, основного компонента артиллерийских снарядов, – еще один пример взаимозависимости европейских государств. В то время ацетон получали практически исключительно коксованием древесины. Основными поставщиками необходимого сырья были Германия и Австрия, двумя другими – Канада и США. Для производства одной тонны ацетона требовалось не менее восьмидесяти тонн березы, бука или клена. Леса всей Британии не смогли бы обеспечить сто тонн, необходимые на каждый год ведения войны. Импортное дерево было важным компонентом военного производства. В первые полгода после начала военных действий нужда Великобритании в синтетическом ацетоне стала критической, и науке выпала честь решить этот вопрос, хотя производство было налажено только в феврале 1916 г. Одной из областей, в которой Германия являлась безоговорочным монополистом, было производство биноклей. В августе 1915 г. Великобритании пришлось через швейцарских посредников приобрести 32 000 пар немецких биноклей для Западного фронта.

Не только международная торговля и туристический бум начала нового века, но и то, что почти все европейские монархи в результате династических браков стали родственниками, казалось бы, гарантировало нерушимые связи между государствами. Германский кайзер и русский царь были связаны родственными узами и состояли в регулярной дружеской переписке, называя друг друга «Вилли» и «Ники». Письма, которыми они обменивались, вовсе не преисполнены ненависти. И тем не менее постоянное наращивание армии и флота, появление военной авиации и соперничество европейских держав стали причиной растущей напряженности, которая пересилила дружескую переписку, свободную торговлю и здравый смысл.

В начале 1914 г. кайзер привел русских в бешенство, направив в Турцию военного советника генерала Лимана фон Сандерса, представителя высшего командного состава. 12 мая 1914 г. в Карлсбаде начальник немецкого Генерального штаба граф Мольтке сказал своему австрийскому коллеге, барону Конраду, что любая задержка в войне с Россией «снизит наши шансы на победу, мы не в состоянии соперничать с людскими резервами русских». Через неделю, во время автомобильного переезда из Потсдама в Берлин, Мольтке поделился с министром иностранных дел Готлибом фон Яговом своими соображениями о том, что Россия в течение двух или трех лет достигнет максимальной военной мощи и у Германии не остается другого выхода, как «нанести превентивный удар, чтобы разгромить противника, пока это еще возможно». В дорожном разговоре Мольтке с фон Яговом прозвучал и прозрачный намек министру иностранных дел «направлять нашу политику таким образом, чтобы как можно раньше спровоцировать войну».

29 мая полковник Хаус, эмиссар президента Вильсона, писал ему из Берлина: «Ситуация выходит из-под контроля. Это милитаризм на грани помешательства. Если не заставить их взглянуть на вещи под другим углом, рано или поздно катастрофы не избежать». «Никто в Европе не способен это понять, – предупреждал Хаус. – Слишком много ненависти, слишком много зависти. Даже если успокоится Англия, на Германию и Австрию набросятся Франция и Россия. Англия не хочет полного разгрома Германии, потому что тогда ей придется в одиночку столкнуться со своим давним врагом, Россией; но если Германия будет продолжать наращивать флот, у Англии не останется выбора». Приехав в Лондон, Хаус заявил британскому министру иностранных дел, что в Берлине «слышно бряцание оружия, в воздухе ощущается готовность нанести удар».

Даже в тот момент, когда полковник Хаус устно и письменно делился своими предчувствиями, Великобритания и Германия вели переговоры о Багдадском железнодорожном соглашении, чтобы распределить экономические преимущества и избежать территориальных конфликтов в Малой Азии. Но экономические преимущества мирного сосуществования были не единственными выгодами, которые обсуждались тем летом. В начале июня канцлер Бетман-Гольвег сказал министру-президенту Баварии графу Гуго фон Лерхенфельду, что в Германии есть силы, которые ожидают войны, чтобы изменить внутреннюю ситуацию «в консервативном направлении». Но Бетман-Гольвег полагал, что «мировая война с ее непредсказуемыми последствиями лишь укрепит огромное влияние социал-демократии, проповедующей мир, и повергнет престолы во прах».

11 июня в Кенвуд-хаусе?[6], в одном из самых зеленых районов Северного Лондона, специально привезенный из Вены оркестр играл для гостей на великолепном балу и званом ужине. Хозяином вечера был великий князь Михаил, праправнук Екатерины Великой и двоюродный дядя царя, а его гостями – аристократы и знатнейшие люди Европы во главе с королем Георгом V и королевой Марией. У гостей и развлекавших их музыкантов не было никаких причин для беспокойства, они чувствовали себя совершенно непринужденно. Но даже в эту минуту покоя и умиротворения над ними нависла угроза.

Славян под властью Австро-Венгрии, как и сербов в их независимом королевстве, влекла надежда на покровительство царской России, которой правил родственник великого князя. В мае 1914 г. доктор Карел Крамар, глава чешской фракции австрийского парламента, в письме поведал русскому другу о своих соображениях по поводу «славянской конфедерации, управляемой из Санкт-Петербурга», которая возникнет после войны между Россией и Австрией, когда рухнет империя Габсбургов.

Ощущение нестабильности витало над всей громоздкой структурой Австро-Венгерской монархии. Ее главе, императору Австрии и королю Венгрии Францу Иосифу, было восемьдесят три года. Поговаривали, что его племянник и наследник, эрцгерцог Франц Фердинанд, не желая мириться с преобладанием венгерской части в государстве, рассчитывал разделить империю таким образом, чтобы венгерская половина утратила свой особый статус, а сербы и хорваты получили бо?льшую самостоятельность. Весной 1914 г. эрцгерцог планировал, по крайней мере на бумаге, будущий «народный парламент», чтобы обуздать мононациональное влияние за счет увеличения в Венгрии значимости невенгерских меньшинств, в том числе двух крупных славянских групп, словаков и хорватов.

• Предыдущая
• 8/193
• Следующая