Проклятие Гавайев - Томпсон Хантер С. - Страница 29
- Предыдущая
- 29/33
- Следующая
Шестьсот риэлторов Коны, и все, что сейчас они между собой поделили – это 50 сорванных контрактов с условными платежами. Такова обстановка спустя полгода после того, как ты уехал в начале января.
Язык не повернется назвать это рынком спекулянтов.
Затем один туземец вышел из толпы, следовавшей за ним, с палицей, занес ее и ударил его со страшной силой. Кук шатаясь, прошагал несколько метров и сел на колено, уперев в землю руку. Его мушкет с грохотом упал на камни рядом.
Удар явно не убил капитана, хотя и сильно контузил. Другой туземец добил его. Кука узнали несколько свидетелей. Мускулистый вождь Куа подскочил к нему, наклонился, занес дротик и воткнул Куку в шею.
Он был все еще жив, даже этот удар его не убил, но отбросил капитана в каменную расщелину, полную воды, принесенной приливом. Куа вновь налетел на него, пронзив несколько раз, пока остальные пытались утопить капитана. В качестве последнего жеста неповиновения Кук поднял голову. Те, кто был в шлюпке, видели его грубоватое лицо отчетливо, но недолго. Его губы сложились в немом крике, он слабо махал им рукой. Он попытался встать, но получил еще один удар палицей. Теперь уже не было ничего – за исключением кошмарного зрелища нанесенного увечья.
Генри Роджерс из Шорхема в графстве Сассекс, первый помощник капитана, был одним из невольных очевидцев в шлюпке; и эта картина будет преследовать каждого из них всю оставшуюся жизнь. Аборигены сгустились над трупом, как волки над убитым лосем, вонзаясь в него дротиками и колошматя камнями и палицами. В какой-то момент они подняли тело из расщелины и несколько раз ударили головой о скалу.
Зато это наш рынок, Ральф. Здешние педрилы уже легли кверху жопой, многие сваливают. Если к Дню Труда у нас на руках будут деньги, мы здесь все скупим и замутим свои законы.
Именно так. Да. И довольно об этом. Пора вернуться к истокам. Мы можем приобрести недвижимость, Ральф. И наказать виновных… Но сейчас я расскажу тебе, что случилось, когда я поймал рыбу.
Как тебе известно, эта у меня первая. И поймал я ее весьма некстати. Я уже собирался уезжать. У нас был билет на 8-часовой рейс до Гонолулу, а оттуда – ночной в Лос-Анджелес и Колорадо. Ебал я их всех. Их вранье стоит немалых денег, и я уже всерьез терял чувство юмора.
Все случилось, когда я решил в последний раз коротко переговорить с остатками Команды 200: деловая встреча или типа того; ровно в 10 утра в яхт-клубе – просто чтобы задать пару каверзных вопросов, записать ответы на пленку и убраться из города на следующий же день.
Но благодаря выпитому все пошло вкривь и вкось, и к полуночи мое настроение испортилось настолько, что я решил – движимый поистине извращенным желанием – пойти на марлина еще разок. Этот день должен был стать моим последним днем в Коне, а самолет не собирался взлетать раньше восьми, так почему бы и нет?
Я все еще печатал, в припадке тихой ярости, когда взошло солнце, и я понял, что пора еще разок сгонять в "Британский Флаг" за парой ящиков «Хайнекена», потом запрыгнуть в мустанг и совершить последнюю скоростную поездку по шоссе до Хонокахуа и скоротать остаток дня на море.
Это все, что тебе нужно знать о моем состоянии на тот момент. Я не убрал чертову полинезийскую булаву в сумку, нутром чуя, что к концу дня мне найдется кого ею поохаживать… может, рыбу, может, кресло для ее ловли.
Натикало почти десять, когда я галопом въехал на стоянку на 90 с гаком километрах на первой передаче и еле справися с управлением, когда занесло все четыре колеса. Я миновал груду металлолома, которая некогда принадлежала Ли Марвину буквально в паре метров, потом выпрямил машину и направил передние колеса на тунцовую башню «Ципочки». Я заметил голубой шевроле Стива на краю скалы рядом с лодкой…
Как они скажут позже, они слышали, как я подъехал, но бежать было некуда, кроме как на нос судна или в воду. Вот они и побежали. Но недостаточно резво. Следующим, что они услышали, стал визг тормозов и ужасный рев шин по гравию… а вслед за ним – острый металлический "БАМ!" от удара моего бампера в зад шевроле, сильный ровно настолько, чтобы та проскакала почти метр вперед, как лягушка.
Все произошло в доли секунды, настолько быстро, что казалось сном. Никакого урона, никаких проблем… но когда я подошел к краю скалы с первым ящиком пива и взглянул на них, все молчали. Все равно что болтать с соляными столбами.
– Не волнуйтесь, – сказал я, – у меня еще ящик в машине.
Молчание затягивалось.
Господи, подумал я, да эти козлы надрались.
Тут я понял, что смотрят они не на меня, а на передний бампер шевроле, стоящей в непосредственной близости от края. Оттуда, где они стояли, создавалось впечатление, что машина вот-вот рухнет на лодку, что повлечет смерть всех троих – либо их прибьет упавшая тачка, либо прижмет к лодке, идущей на дно, либо они сгорят заживо в пламени вспыхнувшего бензина или взорвавшихся баков с дизельным топливом, которые разнесут весь порт, чем остановят всяческое движение суден дня на три.
Такое бывает… Ага, но промотаем вперед к сути моего повествования.
Рыба была в лодке к полудню. Я поймал ее за 16 минут 55 секунд. Еще 5 секунд ушло на то, чтобы уконтропупить ее булавой. Она сражалась неистово. Половину времени она болталась в воздухе.
Первый рывок случился через 10 секунд после того, как я закрепился в кресле. Дикий всплеск белых брызг и светло-зеленая туша метрах в 300 от лодки. Второй чуть не выдернул мне руки. Эти суки сильные, Ральф, и они умеют выбрать момент таким образом, чтобы надломить человеческий дух. Когда руки уже немеют, они улучают две-три секунды отдыха, а потом, в мгновение ока, когда твои мускулы начинают расслабляться, тварь срывается в другом направлении со скоростью снаряда, выпущенного из ракетной установки.
Это не то же самое, что удить форель! Речь идет о зверюге размером с осла, бьющейся за жизнь на родном поле. Даже пятикилограммовая форель может дать изящный бой, а уж 150-килограммовый марлин с крючком в глотке способен вырвать кости рук из суставов, после чего запрыгнуть в лодку и сломать тебе хребет. Марлин – очень подлая рыба, и если она когда-нибудь разовьет у себя вкус к человеческой плоти, мы попали. Правда, рыбаки, которые ходят на голубого марлина, не воспринимают крупных акул вроде серо-голубой или рыбы-молота как нечто, того стоящее.
Большинство акул даже не сопротивляются. Ты можешь поймать рыбу-молот прямо рядом с лодкой в течение 10–15 минут. Не вопрос. До шестнадцатой минуты. Вот когда начинается веселье. Прикончить рыбу-молот сложнее, чем большинство Бьюиков, и затащить хоть одну на борт с риском, что она почикает пол-команды – это фокус, на который отважится редкий марлиновый рыбак. Но это уже совсем другая история, Ральф, и сейчас я не в настроении ее рассказывать. Те, кто ловит акул, предпочитает делать это ночью по сугубо личным причинам. Кто-то намерен поймать рыбу, кто-то – ее убить.
На Гавайях акул не ненавидят и не бояться так, как на Карибах. Канаки полжизни проводят в воде, но ни в одной газете не попадается статья о "нападении акулы". Даже глубоководные ныряльщики к кораллам не шибко беспокоятся о появлении акул, разве что ночью, когда те вроде как очень голодные – и я ни разу не слышал слово «акула» от серфера.
Что, как тебе хорошо известно, ни о чем не говорит. Они немногословны даже друг с другом. Но любой, кто проводит 12 часов в сутки, околачиваясь в прибое, как живец, либо сам наполовину акула, либо знает о них то, чего не знаем мы.
Сейчас я осознаю, что они меня не тревожат. Что довольно тупо, поскольку я ЗНАЮ, что они где-то там. Я видел их вблизи, в водах Ключей… и теперь, когда я сказал это, табу снято, и в следующий раз, когда я погружусь с аквалангом где-нибудь на Гавайях, какая-нибудь кровожадная серо-голубая бродяжка, вероятно, оторвет мне обе ноги.
- Предыдущая
- 29/33
- Следующая
