Выбери любимый жанр

Будда. История и легенды - Томас Эдвард - Страница 24


Изменить размер шрифта:

24

Управляя своим стремлением и неослабной внимательностью, буду я скитаться от царства к царству, повсюду наставляя учеников.

Лишенные беззаботности, целеустремленные и осуществляющие мое учение — учение того, кто свободен от страсти, они пойдут туда, где не будут печалиться».

В «Лалитавистаре» на этом рассказ кончается: последние стихи опущены. За приведенной цитатой в ней следует прозаический пассаж: «При этих словах злой Мара опечалился, расстроился, огорчился и в тоске исчез оттуда». Остаток стихотворения в палийском тексте звучит следующим образом:

(Мара говорит): «Семь лет шел я за Господином след в след. Я не смог найти доступа к Всепросветленному, бодрствовавшему.

Точно так ворона шла за камнем, показавшимся ей ломтем сала, думая: конечно, здесь я найду мягкий кусочек, здесь, возможно, что-то вкусное. И, не найдя в камне вкуса, ворона улетела оттуда. Так, подобно вороне, клевавшей скалу, в неудовольствии оставляю я Готаму».

Лютня Мары, побежденного горестью, выскользнула из-под его руки, и в унынии якша исчез оттуда.

Виндиш предположил, что в упоминании о семи годах кроется расхождение с традицией, согласно которой аскеза продолжалась только шесть лет[146]. Но палийская традиция не только в комментарии, но и в «Сутте о семи годах» (Сам., i, 122), где повторяются последние два стиха из приведенных выше, предполагает, что эти слова Мары относятся к более позднему искушению на седьмой год после Отречения — когда Будда стал, как Мара называет его, Всепросветленыым. В сутте приведен лишь монолог Мары, и нет диалога Будды с Марой, как в первой части.

Вся история о столкновении с Марой представляет собой мифологическую фантазию, и на теориях о ее происхождении мы остановимся позже. Ее нет в Палийском каноне, но ряд выражений в некоторых из поздних его частей, например, армия Мары (Марасена), собрание Мары (Марапариса), победитель Мары (Марабхибху)[147], позволяет предположить, что их составителям было известно предание о Маре. Даже сомнения Готамы, которые рационалисты считают источником предания о противоборстве с Марой, не входят в рассказ о Просветлении. Комментатор этой сутты, по всей видимости, знал легенду в целом, поскольку он предполагает, что шесть стихов, начинающихся со слов «При виде армии», были произнесены Готамой под деревом Бодхи. Это описание страстей и дурных побуждений, персонифицированных как армии, вполне может быть началом истории о сверхъестественных существах, отвлекающих богов и тщетно атакующих Готаму, угрожая ему тучами сверкающего оружия и прочими ужасами, которую мы находим в комментариях и в «Лалитавистаре». В «Махавасту» повествование (ii, 281) значительно отличается и от версии палийских комментариев, и от версии «Лалитавистары» и, вероятно, является более ранним, чем они. Некоторые из многословных повторений здесь сокращены:

Тогда, о монахи, злой Мара, подавленный, удрученный, внутренне пылая от стрелы боли, собрал большую армию, состоящую из четырех частей, и, стоя перед Бодхисаттой, взревел: «Схватите его, тащите его, убейте его! Пусть удача будет с войском Мары». Тогда Бодхисатта, храбрый, неустрашимый, без дрожи убрал из одеяния свои золотистые руки с ловящими кистями и ногтями медного цвета и, будто легко касаясь весов правой рукой, ударил правой рукой три раза по голове, правой рукой ударил свое ложе и ею же стукнул по земле. Тогда земля взревела, произведя глубокий и жуткий звук. Армия Мары — такая могучая, хорошо вооруженная — пришла в тревогу, испугалась, задвигалась, забеспокоилась и ужаснулась, рассеялась и исчезла. Слоны, кони, колесницы, пехота и наемники упали. Некоторые пали на руки, некоторые — на лица, некоторые — в судорогах, некоторые — на спины, некоторые — на левые бока, а некоторые — на правые. Тогда злой Мара подумал и написал тростинкой на земле: «Отшельник Готама спасется из моего царства».

Две черты, общие для разных рассказов, — это прикосновение к земле с целью призвать ее в свидетели (излюбленная поза, воспроизводимая скульпторами) и первые слова после Просветления. Палийский комментатор дает их в таком виде:

Ныне Мара, услышав эти слова («Страсти — твоя первая армия и т.д.»), сказал: «Неужто ты не пугаешься при .виде такого якши, как я, монах?» — «И правда, я не боюсь, Мара». — «Почему ты не пугаешься?» — «Поскольку я достиг наилучшего в добрых делах, в раздаче милостыни и в других». — «Кто знает, что ты давал милостыню?» — «Есть ли нужда в свидетеле здесь, злой? Когда в одном из рождений я был Вессантарой и раздавал милостыню, от власти этой земля сотряслась семь раз в шести направлениях, свидетельствуя». Вслед за этим земля до самого океана сотряслась, издав жуткий звук. И Мара, испугавшись его, как падающего камня, спустил свой флаг и бежал со своим воинством. Тогда Великий, за три стражи приобретя три знания, произнес на рассвете эту удану:

Через мирской круг многих рождений

Тек безостановочно мой ход

В поисках строителя дома:

Больно рождаться вновь и вновь.

Строитель! Тебя теперь я вижу,

Больше ты не построишь дома,

Сломаны у тебя ныне все стропила,

И конек крыши разрушен;

Части сознания моего разлетелись,

Предел стремлений достигнут.

Мара при звуках этой уданы приблизился и сказал: «Он знает, что он — Будда. Поистине последую я за ним, чтобы посмотреть на его поведение. Заметив в его делах или словах какой-нибудь промах, я потревожу его». И, следовав за ним шесть лет, пока он был Бодхисаттой, он следовал за ним еще год после того, как он достиг буддовости. Тогда, не найдя ни единого промаха у Господина, он в недовольстве произнес эти стихи: «Семь лет и т.д.»

Приведенные выше стихи, вложенные в уста Будды, встречаются в «Дхаммападе» (153, 154), но в них нет ничего применимого специально к Будде. Они говорят о просветлении, которого может достичь на Благородном Восьмеричном пути любой адепт. Вряд ли следует сомневаться, что это «блуждающие» стихи какого-то неизвестного архата не только потому, что более ранние рассказы игнорируют их, но и потому, что самый ранний фрагмент, где упомянута удана, дает совсем другой набор строф (это «Махавагга» в Винае[149]). Комментатор «Дхаммасангани»[150] также следует повествованию в Винае, но добавляет стихи из «Дхаммапады», поскольку они соответствуют первым словам Будды в «Дигхе». В Винае приведены такие стихи:

«Когда поистине явились вещи

Усердному в созерцании брахману,

Его сомнения полностью исчезают,

Потому что он узнает вещи с их причинами.

Когда поистине явились вещи

Усердному в созерцании брахману,

Его сомнения полностью исчезают,

Поскольку он достиг разрушения причин.

Когда поистине явились вещи

Усердному в созерцании брахману,

Он стоит и поражает воинство Мары,

Будто солнце, освещающее небосвод.»

В этом пассаже говорится, что Будда трижды медитировал над Цепью Причинности в прямом и обратном порядке и к концу каждой из трех страж ночи произнес первую, вторую и третью строфы уданы соответственно. Поскольку стихи, где упоминаются причины, судя по всему, отсылают к догмату о Цепи Причинности и непосредственно соответствуют ему, они не так правдоподобны, как стихи «Дхаммапады», ведь эта формула полностью отсутствует в более ранних рассказах о Просветлении.

Но это не все. В одном из рассказов в «Махавасту» в качестве первых слов дается другая удана, где представлена совершенно новая точка зрения:

«Приятно созревание достоинств,

Сверх того приятен успех желаний;

Быстро приходит он к достижению

Высочайшего мира и блаженства.

вернуться

146

Ольденберг также отвергает мнение о противоречии в традиции. Что касается мифологических аспектов, работа Виндиша «Мага und Buddha» очень важна, но, конечно, она имеет мало отношения к историческим проблемам.

вернуться

147

Дигха, ii, 261; iii, 260; Therag., 839.

вернуться

149

Вин., i, 2; Vinaya Texts, i, 78; весь фрагмент появляется снова в Udana I, i.

вернуться

150

Глава 2. Комментарий Буддхагхоши к «Дигхе» (i, 16) дает оба набора стихов; даже комментарий на саму Винаю приводит стихи из «Дхаммапады», но добавляет: «Некоторые говорят, что он произнес стихотворение-удану в Кхандаке «Когда поистине проявились вещи».

24
Перейти на страницу:
Мир литературы