Щит Компорена - Томас Росс - Страница 3

• Предыдущая
• 3/39
• Следующая

По-прежнему ощущая избыток свободного времени, я прошествовал в ванную, почистил зубы, спустился в бар и заказал мартини, поскольку не знал, принято ли в музее Култера подавать перед ленчем спиртные напитки. В половине первого дня бар пустовал на три четверти. Только мучительная жажда могла выгнать людей под палящее солнце столицы.

Амос Вудроу Култер скоропостижно скончался в 1964 году от вирусного гепатита в возрасте 51 года. Неженатый и одинокий, он оставил состояние, оцениваемое в 500 миллионов долларов, нескольким фондам и федеральному правительству, отметив в завещании, что правительство «все равно их отберет». Имелся в завещании и пункт, запрещающий правительству тратить причитающиеся ему деньги на что-либо, кроме строительства галереи или музея в Вашингтоне с последующим размещением в нем обширной коллекции произведений искусства Култера и приобретения новых работ, «появляющихся на мировом рынке и обладающих несомненными художественными достоинствами».

Култер нажил свое состояние на электронике, и большинство приборов, которые патентовала и изготовляла его фирма, приобретались государством для установки на ракетах, как баллистических, нацеленных на русских, так и космических, для вывода исследовательских спутников на околоземную орбиту и полетов к Луне и другим планетам Солнечной системы. А пока инженеры под руководством Култера ковали деньги, его агенты разъезжали по всему миру, скупая произведения искусства оптом и в розницу. Великая депрессия тридцатых годов не позволила Култеру получить высшее образование: его учеба оборвалась на втором курсе Техасского христианского университета, но с той поры он сохранил любовь к искусству во всех его проявлениях. Злые языки называли причину холостяцкой жизни Амоса Култера: он, мол, не мог найти женщину, которая позволила бы повесить себя на стену. Короче, любовь к искусству так и осталась его единственной страстью. Первую картину, кисти Модильяни, он приобрел в 1946 году, вскоре после того, как заработал первый миллион. С того времени и до самой смерти Амос Култер покупал, покупал и покупал, причем столь удачно, что практически все его приобретения со временем поднимались в цене. Когда он умер, одна его коллекция, по самым скромным подсчетам, стоила двести миллионов долларов.

Култер сам спроектировал музей, который назвал своим именем, и теперь он расположился на авеню Независимости, на участке в несколько акров, на котором ранее стояли «временные» дома, спешно построенные в годы первой мировой войны: в некоторых из них люди жили и пятьдесят лет спустя. Землю эту выделили под музей специальным постановлением конгресса в 1965 году, и за последующие годы музей Култера приобрел репутацию одного из лучших в Америке, а может, и во всем мире.

Даже в Вашингтоне, городе, славящемся величественными зданиями, музей Култера производил впечатление. Высотой в пять этажей, отделанный итальянским мрамором и цветным бетоном, он занимал целый квартал, но каким-то неведомым образом создавал атмосферу родного дома, а не муниципальной тюрьмы, приглашая всех желающих заглянуть за его двери. Я отдал музею должное, сидя в кабине такси, а в холле охранник уведомил меня, что кабинет миссис Уинго на пятом этаже и я могу воспользоваться одним из лифтов. На пятом этаже скромный указатель подсказал мне, как пройти к кабинету директора. В приемной миловидная негритянка оторвалась от пишущей машинки на звук открывающейся двери, улыбнулась и пожелала узнать, не я ли мистер Сент-Ив. Получив утвердительный ответ, она добавила, что миссис Уинго уже ждет меня.

Миссис Фрэнсис Уинго, директор музея Култера, не поднялась мне навстречу из-за стола, формой похожего на бумеранг. На нем стояли две страшноватые африканские статуэтки высотой в девять дюймов и телефонный модуль как минимум с тремя дюжинами кнопок. Из окна за ее спиной открывался вид на Капитолий, который выглядел не более реальным, чем в сотнях фильмов с вашингтонскими сценами, в которых Капитолий виден из каждого окна, даже если человек работает в подвале Пентагона в Виргинии. Размерами такой кабинет мог бы подойти заместителю министра или одному из лидеров палаты представителей. Не забыли даже про камин, около которого сгруппировались несколько кожаных кресел и диван. Среди картин, развешанных по стенам, я узнал принадлежащую кисти Клее[5] и искренне пожалел о том, что рядовые посетители музея лишены возможности увидеть ее.

— Я меняю картины каждую неделю, мистер Сент-Ив. — Фрэнсис Уинго, должно быть, читала мысли. — Наши посетители видят все, что у нас есть. Пожалуйста, присядьте.

Я опустился в удобное кожаное кресло. Пепельницы не нашел, но Фрэнсис Уинго выдвинула ящик стола, достала и поставила передо мной синее керамическое блюдце. Я, однако, решил воздержаться от сигареты. Передо мной сидела женщина лет тридцати, плюс-минус два или три года, высокого, должно быть, роста, если только не подкладывала под себя подушки. В коричневом шерстяном платье, с чуть настороженным выражением лица, свойственным чиновникам женского пола, достигшим верхней ступени иерархической лестницы в относительно юном возрасте. После тридцати пяти лет их лица каменели в непреклонной решимости. Черные волосы она стригла коротко, даже чрезмерно коротко, и на мгновение я подумал, а не активная ли она лесбиянка, но ее глаза, большие ласковые карие глаза, подсказали, что это не так. Носик чуть загибался кверху, и она не делала попыток скрыть веснушки, рассыпанные по переносице. Не портил картины и широкий рот. Фрэнсис Уинго, подвел я итог, далеко не красавица, но лицо у нее интересное и на него приятно смотреть не только после коктейля, но и за завтраком.

— У вас прекрасные рекомендации, — сообщила мне миссис Уинго.

— И кто же отрекомендовал меня?

— Ваш мистер Грин и те, кто украл щит.

— Как я понял, они лишь попросили обратиться ко мне.

— Не просто попросили. Настаивали.

— Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться.

Она выдвинула другой ящик, достала неоточенный карандаш и начала постукивать ластиком по гладкой поверхности стола.

— Сенатор Кихоул из нашего исполнительного комитета также весьма лестно отозвался о вас.

— Потому что я писал о нем весьма лестные статьи, — пояснил я. — Давным-давно.

— Четыре года назад, — уточнила миссис Уинго, все еще постукивая карандашом по столу. — Перед тем как закрылась ваша газета. Я удивлена, что вы забросили журналистику. Ваши материалы отличались своеобразием.

— Число газет ограничено. Особенно в Нью-Йорке.

— А за его пределами?

— За его пределами посчитали, что мои гонорары слишком высоки.

Она глянула на часы, которые носила на правом запястье.

— Остальные, должно быть, уже собрались в столовой. Все вопросы вы зададите после ленча. Идет?

— Как вам будет угодно.

Мы встали, и я отметил, что она действительно высокая, пять футов плюс восемь или девять дюймов[6]. Свободный покрой платья не скрывал достоинств ее фигуры. Я последовал за ней к двери, не преминув восхититься покачиванием ее бедер и плавностью походки. Да и затянутые в нейлон ноги могли бы выдержать конкуренцию на конкурсе красоты.

Фрэнсис Уинго остановилась у двери, повернулась ко мне, и во взгляде ее мелькнула искорка интереса, словно она увидела неординарную акварель и подумала, а почему бы не приобрести ее.

— Позвольте задать вам один вопрос, мистер Сент-Ив.

— Если смогу, обязательно отвечу.

— Заполняя декларацию о полученных доходах для налогового управления, что вы пишете в графе «профессия»?

— Посредник.

— Это ваше основное занятие?

— Да. Именно этим я и занимаюсь.

Все началось совершенно случайно четыре года назад, как раз перед тем, как закрылась газета, в которой я работал. Причинами тому послужила длительная забастовка, неудачное изменение названия и некомпетентное руководство. Я вел колонку, появляющуюся в газете пять раз в неделю, в которой писал о ньюйоркцах, богатых, среднего достатка и бедняках, чем-либо привлекших мое внимание. В силу каких-то особенностей моего характера людям нравилось говорить со мной, а умение выслушать и застенографировать их слова вкупе привели к тому, что моя колонка пользовалась немалым успехом. Благодаря ей мне довелось познакомиться со многими странными личностями, а одно время ее даже собирались перепечатывать в провинциальных газетах. Дальше разговоров, правда, дело не пошло.

• Предыдущая
• 3/39
• Следующая