Рыцарь Шестопер. Новый дом - Соколовский Фёдор - Страница 21
- Предыдущая
- 21/73
- Следующая
После такого подробного рассказа становилось понятно, для чего умирающий человек изначально превращал себя в умертвие: чаще всего для мести. Изредка – в силу своего гадостного характера, как бы желая после своей смерти насолить тем, к кому питал неприязнь.
Василий слушал и диву давался: «Не наш это мир! Географически похож, но явно не наш! На моей Земле такого страха и близко не было. Хотя… может, виной всему то, что здесь христианская религия не распространилась на всю Европу? По этой же причине местных ведьм с волхвами, друидами, вампирами, всякими Фарти и Ярисами до сих пор не сожгли на кострах? Хорошо это или плохо?..»
Размышляя над этим, Райкалин не забывал наворачивать разварившуюся кашу.
Вроде бы сам факт чудес – это несомненно огромный плюс в жизни любой цивилизации. Пример: высокий уровень технологий вокруг, несмотря на дикие Средние века. Встречаются, конечно, и жуткая нищета, и крайняя подлость. Но! Те же волхвы и даже черные власнечи (коль они зарегистрированы и работают на благо государства) приносят несомненную пользу в раскрытии чуть ли не каждого преступления.
А коль преступлений меньше – значит, цивилизация здоровее, способнее к выживанию в любых условиях.
Но, с другой стороны, сам факт существования умертвий разносит вдребезги всю терпимость к колдунам. Как такое может быть? Кто такое допустил? После такого всего лишь несколько шагов остается до полного краха, когда большинство людей на планете станет умертвиями добровольно или насильственным путем.
Надо оно человечеству? А ведь будь церковь сильна и авторитарна, такого мракобесия не произошло бы. Наверное… Потому что рыцарь припомнил утверждения своих оруженосцев: в Римской империи и в греческом царстве власнечей пруд пруди. Разве что там они сражаются на стороне церковников и все блага на земле приписывают божественным воздаяниям.
«Но если Бог есть, значит, он и такое колдовство допускает в созданном им мире. А почему? – В своих размышлениях Василий зашел в тупик. – М-да! Трудно объять необъятное, тем более понять божий промысел. Поэтому не буду лезть в теологические дебри, жизнь сама покажет, где правда, а где высшая истина… О! Заснул! Вязать его или нет?»
Для кормления привязанного к стулу пленника он развязал ему левую руку, вручил ложку, а деревянную миску с кашей поставил на стол. Тот ел с удовольствием, хотя и признался смущенно, что вроде не так давно их компания успела поужинать.
А теперь вот, наевшись, Карлаш задремал, подперев голову левой рукой и не обращая внимания на неудобную позу. Все-таки после удара мечом по голове сотрясение мозга ему гарантировано, и ему надо спать, спать и спать.
Замерев над пленником и не зная, как поступить, Грин чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда сзади раздался бас Агапа Гирчина:
– Хо-хо! А я никак понять не могу, что мне спать мешает? Запах! Запах отменно приготовленной жратвы, за которую я готов сейчас отдать все на свете!
Он уже пришел в себя, сел и с высоты своего роста внимательно осматривал помещение. Хотя улыбки не скрывал, видимо, радовался, что остался жив.
– Ну ты и горазд пугать! – Досадовал Шестопер скорее притворно, чем искренне. – Я и так весь на нервах, так ты еще веселиться вздумал!
– Ладно, прости! Каюсь! И обещаю компенсировать моральный ущерб: с меня пир на три дня и куча красавиц!
– Э-э-э… знаю я твои пиры, – скривился рыцарь. – Лучше бы мы за то время куда подальше сбежали, чем тут рисковать подхватить воспаление легких.
– А как ты этих распутал? – проигнорировал гигант укоры, кивая в сторону баронета. – Я их обоих намертво спеленал вроде… Руками к паутине прикасался?
– Недодумался. Огнем сжег…
– Молодец! Настоящий чародей!
– Но сам-то как? Лежал словно неживой, еле тебя сюда заволок.
Агап прислушался к себе и принял решение:
– Нет, вначале надо поесть, а то голова совсем думать не хочет, желудок ее третирует воплями о голодной смерти. – Пока Грин накладывал ему в миску кашу, коротко поведал о своих последних действиях в бою: – Как я встал после того удара дверью, навряд ли когда пойму. Но иду к избе и вижу, как баронет с колдуном сцепились. Хорошо, что парализующую паутину в них сумел бросить. Но и от этого гада что-то мне в ответ прилетело. Только и помню, что искры из глаз посыпались. Хе-хе!..
– То есть колдун не очнется?
– Не-а! – уже с полным ртом каши прошамкал власнеч. – До утра будет валяться как миленький. Но что связал так тщательно, хвалю. От такого вурдалака чего угодно можно ожидать.
– А почему тогда колдун Бронислава не свалил, когда с ним боролся? – недоумевал Шестопер. – Странно как-то.
Агап съел не меньше, чем полмиски, пока соизволил ответить:
– Тут сразу несколько факторов нашему другу помогло. И он о них знал прекрасно, потому и бросился в ближний бой. Во-первых, на нем самые лучшие обереги, которые я для него делал, не жалея своего времени и лучших, самых дорогих ингредиентов. Во-вторых, когда власнеча душат руками, он практически беззащитен и мало что может применить из своего чародейского арсенала. А по мне – да, успел, сволочь, шарахнуть…
И снова набросился на кашу. Рыцарь ткнул пальцем в лежащего в отключке товарища:
– Почему не разбудишь? Его, бедного, тоже накормить надо.
– Обойдется! Пока… Ему выспаться надо, еще хотя бы часик. После моей паутинки – самая лепота. Иначе на мозг слишком большая нагрузка. Помереть можно. А этого, – он ткнул ложкой во вражеского колдуна, – сейчас будить уже начал. Не жалко. Так что развязывай его, водружай на стул и снова привязывай.
– А этого куда? Он почти здоров.
Гирчин скептически осмотрел наемника и решил пошутить:
– Прикопай где-нибудь, чтоб глаза не мозолил.
– Да он нормальный парень, – пряча улыбку, заступился за побледневшего пленника Василий, понимая, что прозвучала не совсем удачная шутка. – Обещал помочь при пленении второго колдуна, который в пещере ночует.
– А-а-а, тогда ладно. Пусть сидит под стенкой да помалкивает, – смилостивился гигант и, пока Василий выполнял его указания, перемещая пленных, быстро доел кашу. Встал во весь свой богатырский рост, оперся кулачищами на стол и как-то по-особенному уставился на своего коллегу, буквально оживив того ревом: – Проснись, тля! Проснись и отвечай на мои вопросы! И повинуйся мне во всем!
Неизвестно почему, но Райкалину пришла в голову мысль: «Кажется, Агап перестарался. Так допросы не ведутся. Да и наемник под стеночкой чуть не обделался от страха…»
Объект воздействия вроде как очнулся, открыл глаза, но тут же задергался всем телом, словно на него падучая напала или его подключили к напряжению в триста восемьдесят вольт.
И ладно бы только так отреагировал. Но дальше пошло еще хуже. Из ушей и носа колдуна потекла кровь, он весь посинел, с хрипом и бульканьем выдохнул с трудом воздух, его язык вывалился изо рта в последней конвульсии всего тела, и власнеч испустил дух.
То есть умер. Что интересно, дольше всех в его смерть не мог поверить сам Гирчин. А когда осознал, посчитал себя самым обиженным в мире человеком. Орал так, что, наверное, и мертвый проснулся бы, но… Так и не смог вернуть пленника к жизни, как ни старался. Потерпев неудачу, чуть не всплакнул, совсем не притворно:
– Вот же сволочь! Перехитрил меня! Ушел! А я, дурак, и не догадался, что у него заклинание на перерождение может быть наготове. Чтоб ты еще сто раз перерождался, так ни разу ничего из прошлой жизни и не вспомнив!
Похоже, это проклятие было для власнечей и волхвов самым страшным. Каждый из них мечтал после перерождения вспомнить все, остаться самым могущественным, независимым и богатым. А вот если забудешь прежние знания, то кому ты нужен в новой жизни? И удастся ли вновь занять в ней подобающее твоему духу место?
От громовых криков очнулся десятник и уставился на гиганта выпученными глазами. Тогда как баронет продолжал безмятежно спать, словно вокруг тишина. А вот Василию крики вдруг совсем испортили настроение. Он позволил себе наброситься на власнеча с укорами и обвинениями:
- Предыдущая
- 21/73
- Следующая
