Drang nach Osten. Натиск на Восток - Лузан Николай - Страница 15

Надо прямо признать: на тот период вермахт и его офицеры в организационном, тактическом и профессиональном плане оказались на голову выше Красной армии и ее командиров. То количественное превосходство, что советские войска имели перед гитлеровскими, было бездарно, если не сказать преступно, утеряно. О чем красноречивее всяких слов, говорят сухие цифры боевых донесений и сводок с фронта.

Историк и исследователь М. Слоним, ссылаясь на данные из архива МО РФ, приводит следующие цифры: «…За 42 дня боев части Юго-Западного фронта потеряли свыше 4 000 танков и около 300–350 000 личного состава — 60 % от общей численности. Гитлеровцы — 108 танков и 10 151 человек — 7,7 % от общей численности»[53].

В подтверждение этих цифровых показателей он приводит донесение штаба Юго-Западного фронта от 15.07.1941 г.: «Сведения за соединения и отдельные части, входящие в состав фронта». В нем содержатся данные по 28 дивизиям. Согласно донесению, среднее число потерь составило 4 086 человек по дивизии.

Но самое убийственное для советского командования крылось не в огромной цифре потерь, а в их характере. Его раскрывает донесение штаба 37-й танковой дивизии, входившей в состав 15 мехкорпуса. Скупые цифры говорят сами за себя и не требуют комментариев: «…Убито: 103 чел., ранено: 280 чел., пропали без вести: 653 чел.» И самая печальная цифра, характеризующая уровень боевого управления командирами своими подчиненными: «Убыли по другим причинам: 2 040 чел.»[54].

Приведенная выше статистика потерь: 103, 280, 653 и 2 040 вызывает не столько вопросы, сколько изумление. Убитых оказалось почти в 27 раз меньше, чем тех, кто неизвестно где?!

Возможно, то был вопиющий случай? К сожалению, это не так. Летом и осенью 1941 г. то был, так сказать, общий удручающий диагноз для всей Красной армии.

34-я танковая дивизия полковника А. Васильева являлась одной из самых боеспособных дивизий Юго-Западного фронта. В июне-июле она серьезно потрепала гитлеровцев и удостоилась того, что о ней доложили высшему командованию вермахта. Но и в ней оказалось немало тех, кто «девался неизвестно куда».

В августе 1941 г. из 34-й танковой дивизии в штаб Юго-Западного фронта поступило очередное донесение. В нем сообщалось «…о 209 убитых, 456 раненых и заболевших, 4 388 пропавших без вести?!»[55]

Такие же удивительные превращения происходили и с боевой техникой советских дивизий. В документальном сборнике «Гриф секретности снят. Потери ВС СССР» приводится цифра потерь боевой техники по Юго-Западному фронту. По состоянию на 6.09.1941 г., они составили 4 381 танк (90 % всего парка).

Так, 2-я танковая дивизия (4 мехкорпус) имела на вооружении: «…новейшие танки: КВ — 50 ед., Т-34 -140, а также 122 исправных танка старых образцов». К 13.07.1941 г. в ее составе находилось всего — «…дивизия имеет 9 танков, 600 бойцов МСП и занимает оборону на широком фронте: Андрушевка, Мал. Клитенка, Кропивна»[56].

В предыдущей записи журнала содержится отметка о потере 50 танков в боях. Об остальных 253 танках не говорится ни слова.

Аналогичная картина имела место в 8-й танковой дивизии. К докладу о боевых действиях дивизии приложена «Ведомость наличия боевых и вспомогательных машин». Она показывает исключительную живучесть вспомогательных машин в сравнении с танками. Так, согласно «Ведомости», к 01.08.1941 г. из 312 танков, числившихся за дивизией, осталось всего 3 единицы?! Потери — 93 %. В то же время из 572 грузовиков ЗИС-5 уцелело 317, из 360 ГАЗ остались на ходу 139, из 23 легковушек — 17 продолжали исправно возить военачальников.

Ответ на эту загадочную арифметику может дать запись одного из руководителей Генштаба Красной армии, выполненная на таблице с данными количества убыли танков и машин 2-го и 18-го мехкорпусов Южного фронта. Цифры потерь (они близки к тем, что приведены в донесении по 8-й т. д.) подчеркнуты его рукой, а внизу листа имеется приписка: «…Ясно — тылами не руководили, они поддались панике и драпанули, оставив корпуса без б. припасов и ГСМ»[57].

В целом, за все вооруженные силы Советского Союза их потери в июле — сентябре 1941 г. составили: «…Безвозвратные: убито и умерло на этапе санобработки — 465 400 человек, пропали без вести и попали в плен — 2 335 500 человек. Последняя цифра составила 52,2 % от общей численности потерь»[58].

Немые цифры говорят сами за себя и во многом позволяют понять причины столь тяжелых поражений Красной армии в 1941 г. Не вызывает сомнения тот факт, что Советский Союз столкнулся с самым сильным, самым организованным и самым отмобилизованным противником на тот период времени. В распоряжении Германии находились ресурсы почти всей Европы. Свою роль сыграли внезапность нападения и эффективные действия спецподразделений абвера и диверсионных групп националистов, сумевших дезорганизовать систему боевого управления Красной армии.

Еще одним немаловажным фактором, повлиявшим на ход войны, стало то, что в первые ее недели Красная армия сражалась на территории, население которой в значительной степени, если не враждебно относилось к советской власти, то, по крайней мере, не питало к ней любви. За два года с сентября 1939 г., после присоединения к СССР западных территорий Украины и Белоруссии и вхождения в его состав стран Балтии, населению, проживавшему на этих территориях, пришлось пережить болезненную, а нередко насильственную перестройку уклада своей жизни и быта. Поэтому, чего греха таить, для многих из них А. Гитлер с его частной собственностью и строгим порядком, казался ближе, чем И. Сталин с его колхозами и всевластием советской бюрократии.

Все это, а также ряд других факторов работали на гитлеровцев, и на первом этапе обеспечило вермахту временный успех в войне. Вместе с тем, тот урон, что понесла Красная армия, и ущерб, причиненный советской экономике, могли быть значительно ниже, если бы во главе бригад, дивизий и армий стояли грамотные, решительные и инициативные командиры. Люди, знающие службу не понаслышке и воевавшие, подтвердят: в боевой обстановке для подчиненных одним из важнейших условий их осмысленных действий и готовности пойти на жертвы является спокойствие и уверенность командира в себе и в подчиненных, бережное отношение к их жизням, наличие воли действовать по реально складывающейся обстановке, а не по «слепым» приказам «сверху».

В 1941 г. большинство советских командиров, к сожалению, не обладало такими качествами. В том была не вина их, а беда, порожденная репрессиями 1937–1938 гг. Убитая страхом ареста или снятия с должности способность к самостоятельным действиям, привычка по каждому поводу согласовывать свое решение с вышестоящими командирами и партийными органами, оказалась губительной для десятков и сотен тысяч красноармейцев в критической обстановке июня-июля 1941 г. В результате целые бригады и корпуса превращались в неуправляемую людскую массу. В таких условиях каждый выживал, как мог.

Подтверждением тому является жизнь и боевая деятельность Ивана Лаврентьевича Устинова. В годы войны он начал службу в качестве оперуполномоченного Особого отдела НКВД и закончил ее в должности руководителя военной контрразведки Советского Союза и звании генерал-лейтенанта. Простой сельский паренек из уральской глубинки, с 6 лет познавший, что такое тяжкий труд; перед которым советская власть открыла двери школы, фельдшерских курсов, а затем и Камышловского военно-пехотного училища, И. Устинов готов был стоять за нее насмерть. И таких, как он, в Красной армии было большинство, но, к сожалению, они не имели достаточной теоретической и практической подготовки. Поэтому в экстремальной обстановке могли выстоять и победить только те, кто имел твердый характер и природный ум. У Ивана Лаврентьевича было и то, и другое.