Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 57
- Предыдущая
- 57/60
- Следующая
– Мои дети всегда были предоставлены сами себе, и в этом моя вина, ваша честь! Я выходила замуж, разводилась, делала карьеру, опять выходила замуж, а Оленька и Владик недополучали любви, ласки, внимания и воспитания. Я не читала им книжки на ночь, не объясняла, что хорошо, а что плохо. У них сдвинулись нравственные понятия, это произошло по моей вине! И это уже не исправить.
– Спасибо. Ваши показания будут приняты во внимание при вынесении приговора, – отчеканил судья. – У вас есть вопросы к свидетелю? – обратился он к прокурору.
– Есть. Скажите, Ираида Сергеевна, когда вашему сыну поставили диагноз маниакально-депрессивный психоз? В детстве? Он наблюдался у психиатра?
Тишко стушевалась и беспомощно посмотрела на Андреева, который подал ей какой-то знак бровями, подняв их высоко, а потом грозно сведя к переносице.
– Я же говорю вам, ваша честь, я плохая мать… меня и матерью-то назвать трудно…
– То есть вы не знаете о болезни сына? – нахмурился Таранов.
– Знаю, – опустила глаза Тишко и начала нервно теребить платочек. Врать она не умела. – Теперь знаю…
Андреев пошел красными пятнами, вздохнул и закатил глаза к потолку, обозначая, какая же дура эта старуха. Была возможность выиграть дело, зацепившись за этот диагноз, и отправить Тишко не в тюрьму, а на лечение в психиатрическую больницу. Через годик бы выписался как миленький…
Заметив его недовольство, Ираида Сергеевна совсем растерялась, выронила платочек и, заморгав часто, обратилась к судье:
– Ваша честь, Владик всегда болел! Чем только он не болел – аллергией, воспалением легких, отитом, ринитом, дизентерией! Может, у него и эта была… депрессивная штука…
– Понятно, – усмехнулась обвинитель. – Значит, диагноз соорудили на скорую руку, когда Тишко уже находился под следствием!
– Я протестую! – без энтузиазма заявил Андреев. – Обвинение не имеет права озвучивать свои домыслы.
– Протест принимается, – улыбнулся Таранов. – У вас еще есть свидетели?
– Бывшие коллеги Ольги Леонидовны, – кивнул адвокат. – Если ваша честь не возражает…
Бывшие коллеги – две красивые женщины – путано объяснили суду, какая Ольга Леонидовна хорошая и какая порядочная, и как она любит свою профессию театрального гримера, и что «проступок» ее вызван исключительно бедственным материальным положением…
Но под нажимом обвинения дамы признались, что до сих пор являются клиентками Максимовой как стилиста.
– А значит, нахваливая ее, вполне могут иметь корыстный мотив, – безжалостно припечатала их маленькая напористая Кириллова…
Защита трещала по швам, адвокат поскучнел и уже совсем откровенно стал отворачиваться от камер…
Ближе к вечеру прения сторон завершились.
– Общая сумма ущерба, причиненного подсудимыми, – двадцать пять миллионов триста двадцать одна тысяча рублей, – подвела итог прокурор Кириллова. – Покушение на убийство и незаконное хранение оружия полностью подтверждаются совокупностью собранных доказательств. С учетом особой опасности совершенных действий обвинение просит назначить Максимовой в соответствии с частью 4 статьи 159 УК РФ десять лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей, а Тишко по совокупности совершенных преступлений – двадцать лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей в соответствии с частью 3 статьи 30 п. «а, к», частью 2 статьи 105 УК РФ и статьями 139 и 222 УК РФ…
Адвокат Андреев без огонька произнес речь, в которой просил суд смягчить наказание подсудимым, учитывая их тяжелое детство. На диагнозе Тишко он почему-то больше не настаивал.
Подсудимый в своем последнем слове продолжал клясться Натке в любви, но в это, кажется, уже сам не верил.
Ольга говорить отказалась.
К своему удивлению, Натка спокойно досидела до конца заседания.
Роль стороннего наблюдателя удалась ей на пять баллов.
Вот только приговор она расслышала плохо – так бывает, когда финальная сцена кино становится вдруг неинтересной…
Больше всего Ната боялась увидеть, как на Влада надевают наручники, поэтому она вышла из зала первой, после того, как судья громыхнул в последний раз своим молотком, а секретарь торжественно объявил: «Встать, суд идет!»
Так грустно Натке еще никогда не было.
Выскользнув из зала суда, она спустилась по черной лестнице.
Здесь было накурено и темно, но Натка ничего не замечала. Перед глазами стояло несчастное лицо Влада, его умоляющий взгляд, а в ушах звучали слова:
– Я хотел украсть ее! Как кавказскую пленницу! Натали, прости меня, я тебя очень люблю…
А вдруг это правда? Бывает же так – преступник влюбляется в свою жертву…
Хотя, если «включить голову», как говорит Лена, то что-то не сходится в этой схеме – зачем он тогда стрелял? Не из травматического оружия – из боевого. Калибра девять миллиметров – так, кажется, говорил Таганцев.
Обнаружив, что дверь черного хода закрыта, Ната развернулась и… уткнулась носом в широкую мужскую грудь. Она взвизгнула от испуга, потому что не сразу поняла – грудь эта, обтянутая тонкой тканью рубашки, принадлежит Таганцеву.
– Тихо-тихо, – пробормотал Константин, отступая на шаг. – Извини, если напугал. Просто ты куда-то не туда двинула, вот я и решил…
– Проследить? – усмехнулась Натка.
– Да нет, до дома тебя проводить, – смутился Таганцев. – Ну, подвезти, в смысле…
– Подвези, – легко согласилась Натка, оперевшись на руку, которую Константин галантно, но весьма неуклюже выставил перед собой. – Только мне сначала за Сенькой в детский садик заехать нужно.
– Не вопрос. – Константин Сергеевич толкнул дверь черного хода, и она легко отворилась, словно он знал волшебное «сим-сим».
До стоянки они дошли чинно и молча. Натка чувствовала, как сильно бухает сквозь тонкую рубашку лейтенантское сердце, но что это значит, не понимала – волнуется он от ее близости, или в большом теле и сердце большое, оттого и бухает.
– Прошу, – распахнул он дверь «девятки». В салоне пахло бензином и дешевым куревом.
Натка невольно вспомнила холеный «Лексус» с кожей и тонким ароматом внутри.
– Не «Ламборджини», конечно, – вздохнул Таганцев, – но кой-чего может…
Ловким движением он через окно прицепил на крышу мигалку.
– Ну? – подмигнул Константин Натке. – На спецзадание? С ветерком?
И они помчались, нарушая все правила.
В детском саду, ясное дело, их шумное появление произвело фурор. Дети и воспитатели прилипли к окнам, стараясь рассмотреть «девятку» с мигалкой, и только Сенька, увидев Таганцева, буркнул:
– А вот и полиция. Не прошло и полгода.
Константин Сергеевич протянул ему огромную лапищу. Сенька, секунду подумав, вложил в нее маленькую ладошку. Они обменялись молчаливым крепким рукопожатием под любопытными взглядами Сенькиных одногруппников.
Лейтенант взгромоздил пацана себе на плечи и широкими шагами направился к машине. Натка едва успевала за ним.
– Ого! – восхитился Сенька. – Вот это высота, я понимаю! А ты галопом можешь?
Пришлось лейтенанту припустить галопом под Наткин хохот, потому что скачущий Таганцев – зрелище не для слабонервных…
Сенька нырнул на заднее сиденье, Ната села вперед.
– Он из меня веревки вьет, – весело пожаловался Константин, садясь за руль.
– А ты не вейся. Не поддавайся, в смысле. Что ты, детей не знаешь?
– Не знаю. Откуда мне знать-то?
– Тогда не показывай дурной пример в смысле гонки с мигалкой, – шепотом попросила Ната.
Таганцев кивнул и чинно поехал со скоростью сорок.
– Здесь шестьдесят вообще-то разрешено, – хмыкнул Сенька. – Потоку мешаешь.
Константин прибавил скорость и проворчал:
– Ну, что я говорил? Веревки вьет.
– А у тебя пистолет есть? – тоном паиньки поинтересовался Арсений.
– Какой же опер без пистолета? – усмехнулся Таганцев.
Натка с тревогой посмотрела на лейтенанта – разговор зашел в опасное русло, но, как предупредить Константина, чтобы он не углублялся в тему оружия, она не знала.
- Предыдущая
- 57/60
- Следующая
