Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 52
- Предыдущая
- 52/60
- Следующая
Вот только дверь запереть я забыла, и ее тут же, без стука, приоткрыл Троицкий.
Я сбросила со стола ноги с такой поспешностью, что смела на пол письменный прибор с ручками, карандашами и прочей канцелярской лабудой. Это хозяйство с грохотом покатилось по кабинету под насмешливым взглядом Андрея Ивановича.
– Извините, что без стука, – с искренним раскаянием произнес он и, наклонившись, начал собирать ручки.
Я смотрела на его широкие плечи, обтянутые белым льном, и молчала, потому что – не скрою – мне нравилось, что он ползает передо мной на коленях. Под столом я нащупала туфли и втиснула в них уставшие ноги.
Черт принес… эту проигравшую сторону. Что ему теперь – предлагать кофе? Или обосновывать свое решение?
В любом случае я не собираюсь Троицкому ничего объяснять.
Он наконец разогнулся, поставил на стол пластиковый стакан и с тихим стуком сгрузил в него карандаши и ручки.
– Браво. Это было блестяще, – сказал Троицкий без тени иронии.
Меня пот прошиб, так как я в первую секунду решила, что это «браво» относится к моей ковбойской позе, в которой он меня застал. Но лицо Троицкого было настолько серьезным, что вывод напрашивался один – его слова относятся к моему приговору.
Не в его пользу.
– Иронизируете? – с усмешкой поинтересовалась я.
– Ничуть. – Он сел напротив – расслабленный, как всегда, и, очевидно, уверенный в своей мужской неотразимости.
– Ваше право обжаловать приговор в Мосгорсуде.
Андрей Иванович пожал плечами, словно давая понять, что приговор для него – дело второе.
– Я не хочу говорить о работе, – подтвердил он мою догадку.
Я вдруг смутилась, вспомнив, что так и не проконсультировалась у Натки, как вести себя в случае настойчивых мужских ухаживаний.
– Думаю, мой приговор не стал для вас неожиданностью, – стараясь не смотреть на Андрея Ивановича, я перевела разговор в деловое русло. – Если честно, я очень рада, что имею возможность трактовать закон, не нарушая общечеловеческих…
– Лен, – он накрыл мою руку теплой и мягкой ладонью. – Ну его, этот закон… Поехали посидим где-нибудь… Отпразднуем торжество этих… общечеловеческих норм морали и прочих сантиментов. И принципов.
– Вы серьезно?
Мне стало вдруг весело.
– Разве с таким лицом шутят?
– Господи… – Я не сдержалась и, стиснув виски пальцами, захохотала.
Троицкий кисло улыбнулся, как бы поддерживая мое веселье.
– Ой, извините… – Чтобы унять приступ смеха, я плеснула в чашку горячей воды из вскипевшего чайника и сделала маленький глоток. – Простите… Просто… я никогда еще не праздновала с проигравшей стороной в ресторане…
– Надо же когда-нибудь начинать, – перебил меня Троицкий.
– Вы меня что, клеите? – глядя на него в упор, напрямую спросила я.
– Клею, – кивнул он. – Кадрю и всячески обрабатываю.
– Зачем?! Я ведь уже вам не нужна. Как судья, я имею в виду.
Он встал и, лихо засунув руки в карманы брюк, прошелся по кабинету разухабистой походкой отъявленного хулигана. Вентиляторные потоки теребили его короткие волосы.
– Вот хоть убей, Лен, не вижу я в тебе судью. И никогда не видел… Только красивую женщину.
– Да ладно. Я никогда не была красавицей.
Он резко остановился и, облокотившись о стол, навис надо мной – приятной, симпатичной и хорошо пахнущей глыбой.
– Ты себе цены не знаешь, – мелодраматичным тоном произнес он, снова вызывая у меня желание захохотать.
Если бы не уроки Кирилла, я наверняка поверила бы этому «ты себе цены не знаешь».
Но я теперь тертый калач. Поэтому сказала:
– Вы зря теряете время.
– Почему?
– Потому что все это у меня уже было – греческий профиль, Шнитке, рестораны, Париж и «ты самая красивая».
– Что, обожглась?
– Еще как. У вашего брата – с деньгами и внешностью – как-то не очень с теми самыми моральными принципами. Нет их!
– Ты рассуждаешь как старорежимная барышня.
– Я такая и есть.
– Тогда выходи за меня замуж.
Он сказал это совершенно серьезно, без тени иронии.
Я уставилась на него в полной растерянности, чувствуя, как вспотела спина.
– Если ты не можешь со мной поужинать просто так, то выходи за меня замуж, – повторил Андрей Иванович.
– Ничего, что мы видимся в третий раз? – уточнила я.
– Нормально. Тем удивительнее будут открытия…
Сказать, что он был неприятен мне, я не могла…
Я вообще ничего не могла сказать себе, кроме того, что мне отчаянно не хотелось ни за кого замуж.
На данный момент, во всяком случае.
Ипотеку брать не придется, хихикнул кто-то внутри меня, – у него денег на три квартиры хватит…
– Ну? Что ты молчишь?
– Прикидываю. Мне квартира нужна, машина хорошая…
– Договорились.
– А еще я собираюсь пару-тройку детишек усыновить… А если серьезно, Андрей Иванович, мне кажется, я люблю другого человека.
– Того, с тюльпанами, что ли?
Я встала, давая понять, что этот цирк мне надоел.
До смерти…
Он достал из кармана ключи от машины, поиграл ими с задумчивым видом.
– Значит, у меня никаких шансов?
– Слушайте, да идите вы… – вырвалось у меня, оттого что надоело выкручиваться и уходить от ставшего вдруг неприятным разговора.
– Я все понимаю… Тебе надо подумать. Я подожду. – Он поцеловал мне руку, едва коснувшись ее прохладными губами, еще раз многозначительно повторил: – Я подожду… – и ушел, мягко прикрыв за собой дверь.
Я опять вскипятила чайник и сделала себе кофе. Тройной крепости.
Осталось горькое ощущение, что я обидела хорошего человека. Во всяком случае – неглупого. И нежадного.
– Ну и ладно, – пробурчала я вслух. – Я его вижу всего-то в третий раз!
До зуда в руках захотелось позвонить Говорову. Я даже телефон достала, но в последний момент передумала.
Старорежимные барышни никогда не звонят первыми.
Мобильник вдруг завибрировал у меня в ладони в беззвучном режиме.
– Кит, – улыбаясь, сказала я, – я только что отказала одному банкиру…
– Елена Владимировна, – громыхнул бас Таганцева, – я с нарядом мчусь к вам домой.
– С каким нарядом, душа моя? Со свадебным?
– С Наткой беда, – отрезал Константин Сергеевич и отключился.
После третьего удара шкаф начал медленно крениться на нее.
Она подперла его спиной, понимая, что выдержит еще от силы минуту-две, а потом убийца – ее Владик, ее принц и мечта – ворвется в квартиру и разрядит обойму в нее и Сеньку.
Соседи не помогут – они почти все на работе.
И Таганцев вряд ли успеет…
Господи, если бы она знала, что смазливое личико, хорошая фигура, легкий нрав и стремление к счастью могут иметь такие последствия…
Глухие удары в дверь становились все сильнее, шкаф больно ударял в спину…
То, что Тишко проделывал все это молча, без уговоров и угроз, было особенно страшно и не оставляло никаких шансов на спасение.
Он пришел убивать свидетелей. Его ничто не остановит. Он сделает свое дело и успеет скрыться до того, как нагрянет полиция.
Так всегда бывает в кино.
Сенька убежал на кухню, и его не было уже пару минут.
– Сенька! – хрипло крикнула Натка. – Открой окно и кричи: «Помогите!» Слышишь?! А лучше – «Пожар!» А еще лучше – устрой его, этот пожар, ты сумеешь!
Последний удар оказался особенно сильным – видимо, Тишко вложил в него всю свою злость.
Шкаф сдвинулся на несколько сантиметров, образовав между косяком и дверью жуткий зазор.
– Помогите! – простонала Натка.
Из кухни прибежал Сенька и, прячась за шкафом, стрельнул из игрушечного ружья в щель какой-то темно-коричневой жидкостью.
Тишко вскрикнул и выматерился.
Остро запахло уксусом.
– Жалко, эссенции нет, – шепнул Сенька, – только фигня бальзамическая… Все равно глаза щипать будет.
В ответ прозвучал выстрел. Один, второй, третий…
Зеркало, висевшее напротив злополучной щели, разлетелось вдребезги.
- Предыдущая
- 52/60
- Следующая
