Рыцарь в сверкающих доспехах - Деверо Джуд - Страница 8

Она попыталась отвернуться, но он заступил ей дорогу и извлек из сборчатых шаровар кожаный кошель. Заглянул в него, вынул несколько монет и сунул в ладонь Даглесс, сомкнув ее пальцы в кулак.

– Возьмите десять фунтов, мадам, и уходите. Я бы дал и больше, лишь бы избавиться от вас и вашего злого языка. Я попрошу Господа простить вам грехи.

Ее так и подмывало швырнуть монеты ему в лицо, но это означало, что придется вновь звонить сестре.

– Это я, злая колдунья Даглесс. Не знаю, зачем мне нужен поезд, если есть совершенно исправная метла! Я пришлю вам деньги на адрес викария. Прощайте, и надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

Она повернулась и вышла со двора как раз в ту минуту, как вернулся викарий со стаканом воды для незнакомца. Ничего, пусть кто-то другой разбирается с его фантазиями. Возможно, у этого психа полный сундук костюмов. Сегодня он елизаветинский рыцарь, завтра – Авраам Линкольн или Горацио Нельсон, поскольку последний англичанин.

Деревенька была настолько мала, что найти вокзал оказалось легче легкого. Она подошла к кассе и попросила билет.

– Три фунта шесть пенсов, – объявил кассир.

Даглесс никогда не могла разобраться в английских деньгах. Ей казалось, что у англичан слишком много монет одной стоимости, поэтому она, не глядя, сунула пригоршню денег, полученных от незнакомца.

– Этого достаточно?

Кассир долго разглядывал монеты, переворачивал, тщательно исследовал, после чего покачал головой и удалился. Даглесс решила, что ее немедленно арестуют за распространение фальшивых денег, но все же терпеливо ждала возвращения кассира. Сейчас арест казался ей вполне достойным завершением дня.

Через несколько минут к окну подошел человек в мундире:

– Мы не можем взять это, мисс. Думаю, вам следует отнести их к Оливеру Сэмюелсону. Сверните вправо, за угол, и сразу его найдете.

– Он даст мне денег за эти монеты? Их хватит на билет?

– Думаю, да, – кивнул мужчина, неожиданно развеселившись, словно услышал хорошую шутку.

– Спасибо, – пробормотала Даглесс, забирая деньги. Может, следует позвонить сестре и забыть про монеты?

Она осмотрела каждую, но они выглядели как любая иностранная валюта.

Вздохнув, она свернула за угол и вошла в лавчонку, на окне которой было выведено: «Оливер Сэмюелсон. Старинные монеты и медали».

За прилавком сидел лысый коротышка, на блестящем лбу которого красовалась лупа ювелира.

– Что вам угодно? – буркнул он при виде Даглесс.

– Меня послал кассир с вокзала. Он сказал, что вы дадите мне деньги на билет.

Мужчина взял монеты и стал изучать их в лупу.

– Ничего не скажешь, деньги на билет, – хмыкнул он, покачивая головой, и поднял глаза.

Даглесс, не смея дышать, уставилась на него.

– Ладно, мисс. Я дам вам по пятьсот фунтов за каждую из них, кроме вот этой. Эта стоит, скажем, пять тысяч, но у меня нет таких денег. Нужно позвонить в Лондон, там есть богатые покупатели. Не могли бы вы подождать денег хотя бы пару дней?

От изумления Даглесс лишилась дара речи.

– Пять тысяч фунтов?!

– Ну хорошо, шесть тысяч, но не шиллингом больше.

– Я… я…

– Так вы хотите продать их или нет? Надеюсь, они не краденые?

– Нет, по крайней мере я так не думаю, – прошептала Даглесс. – Но мне тоже нужно потолковать кое с кем, прежде чем я их продам. Уверены, что они подлинные?

– Средневековые монеты, как правило, не так дороги, но эти очень редкие и в прекрасном состоянии. У вас, случайно, нет еще таких?

– Собственно говоря, думаю, что есть.

Может, целый кожаный кошель набит такими же!

Мужчина улыбался ей с таким видом, словно она была светочем его жизни.

– Если имеете монету в пятнадцать шиллингов, на которой вычеканена королева на борту корабля, умоляю, покажите. Мне она не по карману, но я уверен, что смогу найти покупателя.

Даглесс попятилась к двери.

– Или дублон. Дублон Эдуарда Шестого.

Даглесс, кивнув, выбежала из лавчонки и, словно в тумане, побрела к церкви. Незнакомца на церковном дворе не было, но она надеялась, что он еще не ушел.

Она вошла в церковь. Мужчина стоял на коленях перед белым надгробием графа: руки сложены, голова опущена в молитве.

Из тени выступил викарий и встал рядом с девушкой.

– Он молится с тех пор, как вы ушли. Я пытался заставить его встать, но не смог. Что-то глубоко тревожит этого беднягу. Он ваш друг?

– Нет, что вы! Собственно говоря, я встретила его только этим утром. Думала, он местный житель.

– Мои прихожане редко носят доспехи, – улыбнулся викарий, глядя на часы. – Я должен идти. Вы побудете с ним? По какой-то причине я не могу вынести мысли о том, что он останется один.

Даглесс согласилась посидеть с несчастным. Викарий вышел, и они остались вдвоем. Девушка осторожно подошла поближе.

– Кто вы? – прошептала она.

Он не открыл глаз, не разжал рук и не поднял головы.

– Я Николас Стаффорд, граф Торнуик.

Даглесс не сразу вспомнила, где слышала это имя. Для верности она попробовала прочитать надпись. Глубоко вырезанные буквы готического шрифта гласили: «Николас Стаффорд, граф Торнуик».

А скульптура в полный человеческий рост была облачена именно в тот костюм, который был на незнакомце. Лицо, высеченное в мраморе, было лицом незнакомца.

Мысль о том, что мужчина действительно явился из прошлого и был живым, из плоти и крови, казалась слишком невыносимой. Осознать ее было просто невозможно.

Даглесс глубоко вздохнула.

– При вас, случайно, нет удостоверения личности? – пробормотала она, пытаясь что-то придумать.

И тут мужчина наконец поднял голову и злобно воззрился на нее.

– Ты, кажется, сомневаешься в моих словах? – рассердился он. – Ты, ведьма, которая сотворила это со мной, можешь еще и сомневаться? Не опасайся я обвинения в колдовстве, сам бы донес на тебя и посмотрел, как ты горишь!

Даглесс, лишившись дара речи и окончательно растерявшись, молча наблюдала, как мужчина отвернулся и снова принялся молиться.

Наконец Николас Стаффорд поднялся и оглядел стоявшую перед ним молодую женщину. Ее манеры, одежда и речь казались настолько странными, что он не знал, что и думать. Выглядела она настоящей ведьмой, каковой на самом деле и была: прекраснее женщины он до сих пор не видел. Неприбранные волосы разлетались по плечам, глаза были зеленее изумрудов, а безупречная кожа – белее снега. Но она посмела нацепить непристойно короткую юбку, словно пыталась вызвать гнев как людей, так и самого Господа.

Несмотря на слабость и головокружение, он твердо держал себя в руках и достойно вернул ее прямой негодующий взгляд.

Николас до сих пор не мог поверить тому, что с ним случилось. В самые страшные минуты своей жизни, когда надежды, похоже, больше не оставалось, мать написала, что обнаружила нечто, способное вернуть уже утраченные чаяния. Он как раз сочинял ответ, пытаясь выведать необходимые сведения, когда услышал женский плач. Подобные звуки не были чем-то необычным в месте его заточения. Но что-то жалобное в этих рыданиях заставило его отложить перо.

Когда они окончательно заполнили маленькую комнату, отдаваясь эхом от стен и потолка, Николас зажал уши, чтобы сосредоточиться. Но по-прежнему слышал женщину. Рыдания становились все громче, пока не заглушили его собственные мысли. Измучившись, он положил голову на стол и отдался притяжению незнакомки.

И с этой минуты все было как во сне. Он знал, что по-прежнему сидит, положив голову на стол, и в то же время пытается встать. Когда он все-таки сумел подняться на ноги, пол, казалось, стал проваливаться. Николас стал совсем легким, невесомым и словно воспарил в воздухе. Пытаясь удержаться на месте, он вытянул руку и, к своему ужасу, заметил, что рука стала бесплотной и прозрачной. Через нее можно было видеть комнату!

Кое-как добравшись до двери, Николас попытался крикнуть, позвать стражу, но из горла не вырвалось ни звука. На его глазах дверь и комната исчезли, и на какую-то секунду Николас оказался в пустоте. Вокруг него ничего не было. Тело превратилось в тень, сквозь которую виднелась только тьма. Ничего больше.