Полуночная девушка - Грей Мелисса - Страница 19

• Предыдущая
• 19/55
• Следующая

Тюремные камеры Гнезда освещались лишь тусклым светом факелов, висевших на стенах. Эхо на мгновение прижалась головой к стене. Камень был сырой, как будто на нем что-то росло. Или могло вырасти. Фу!

Девушка наклонилась вперед, положила руки на колени. От сидения на камнях ее знобило. От холодного пола камеры Эхо отделяло лишь драное одеяло в пятнах, о происхождении которых она предпочитала не задумываться. Обстановка вокруг была средневековая, и в ней не было того очарования, как на театрализованном представлении в Нью-Джерси, куда Эхо вытащила Айви, предварительно укутав подругу с головы до ног. Чтобы заплатить за проезд и билеты, Эхо пришлось выпотрошить с дюжину кошельков, но зато они ели индюшачьи ножки, а Зеленый рыцарь после турнира, одержав победу над Черным рыцарем, подарил Айви розу.

Пахло в камере тоже как в Средние века. Эхо никак не могла понять, откуда идет этот тошнотворный запах. То ли от пола. То ли от стен. То ли вообще отовсюду. Она глубоко вздохнула, но не почувствовала ничего, кроме запаха сырой земли.

«Петрикор», – подумала Эхо и бросила комочек земли в другой конец камеры. Запах почвы после дождя.

Без света было трудно определить, сколько прошло времени с момента ее заточения. Во всяком случае, сквозь решетку ее камеры дважды просовывали тарелку с хлебом и сыром и жестяную кружку с водой. Значит, она здесь всего несколько часов. Максимум сутки. А кажется, будто целую вечность. Ястребы, бросившие ее в застенок, ничего не сказали Эхо в ответ на ее расспросы. Не очень-то вежливо с их стороны. Даже Руби – и та бы ответила.

Эхо старалась не думать о тех местах, где было уютнее, чем здесь. Она вспомнила, как впервые в жизни спокойно заснула, зарывшись в гору подушек-думок в комнате Птеры, а та пела ей колыбельную про сороку и печаль. Вспомнила, как тепло было в «Мезон Берто», как она шутила с друзьями и чувствовала себя юной и неуязвимой. Вспомнила о Роуане. Что он о ней подумает? Он любит Альтаира. Уважает его. А Альтаир бросил ее в камеру. Опозорена ли она теперь в глазах Роуана? Мысль об этом причиняла ей боль, но не сильную. Как от пореза листом бумаги. Впрочем, она всегда всех позорит, и Роуан рано или поздно все равно бы это понял.

Эхо пожалела, что у нее нет бумаги. Когда пишешь, не так скучно. Она подумала, что написала бы, будь у нее ручка и лист бумаги. Тюремные мемуары. Или письмо. Но кому? Роуану?

«Милый Роуан, у тебя такой задумчивый взгляд, я хочу гладить твои перья всю ночь напролет…»

Не думать об этом.

Айви как-то заметила, что сарказм – ее инстинктивный метод самообороны. Но при мысли об Айви у Эхо болела душа, так что девушка старалась не думать о подруге. Хотя не думать о том, где сейчас Айви, что она делает, страшно ей или нет, все равно что запретить себе дышать. Даже если на какое-то время удастся отогнать черные мысли, задержать дыхание, рано или поздно мозг взбунтуется, легкие потребуют кислорода, и думы об Айви примутся мучить ее с новой силой. Айви одна. Айви страшно. Айви ранена. И все из-за Эхо и дурацкой жар-птицы.

Эхо шмыгнула носом и тут же пожалела об этом: уж очень жалобный получился звук. И жалкий. Эхо с детства умела плакать беззвучно, но мысль о том, что Айви мучается, а может, и умирает, а ее белые перышки перепачканы кровью, была невыносима. Эхо с силой прикусила щеку и заставила себя успокоиться. Слезами горю не поможешь, а вот мечом… Она поклялась всем богам, что проткнет насквозь любого, кто тронул ее подругу хоть пальцем.

Эхо вздохнула. Она сгниет здесь, однако, как ни странно, эта мысль отчасти даже утешала. Эхо прислонилась головой к холодной каменной стене, не обращая внимания на то, что та сырая. Наконец узницу сморил сон, и, засыпая, она молилась лишь о том, чтобы ей ничего не приснилось.

Эхо проснулась оттого, что кто-то тихонько стучал по прутьям камеры. Она резко выпрямилась, потерла лицо рукой, выгнула спину и поморщилась, услышав хруст. Сон никак не желал ее отпускать, но вскоре все же улетучился, точно дым на ветру.

– Э-э-эй! Эхо!

Эхо встала на четвереньки и прищурилась, стараясь разглядеть хоть что-то в темноте.

– Кто там?

Из темноты показалась фигура, едва видимая в полумраке, но эти коричнево-золотистые перья Эхо узнала бы все равно.

– Роуан, – выдохнула Эхо и схватилась за решетку. – Как же я рада тебя видеть.

На нем были такие же доспехи, что и на ястребах, которые бросили ее в темницу. Эхо ненавидела эти доспехи. Ненавидела блестящий новенький бронзовый нагрудник, кипенно-белый плащ на плечах Роуана и маленькие цепочки, свисавшие с эполет, – знак новобранца. Это был не Роуан. Он был не похож на себя. Война прокралась в жизнь Эхо и одного за другим отняла всех ее друзей.

Роуан просунул руки сквозь прутья решетки. Пальцы их переплелись. В карих глазах юноши читалась тревога. От его прикосновения у Эхо сладко замерло сердце. Он прислонился головой к решетке.

– Я узнал, что ты здесь, и пришел как только смог. Стражникам на входе сказал, что подменю их. Что стряслось?

«Не говори никому, – просила Птера. – Даже друзьям».

Эхо закрыла глаза и прижалась лбом к прутьям. Их с Роуаном лица были так близко, что почти касались друг друга. От него пахло горячим какао, и от этого запаха Эхо захотелось рассмеяться, расплакаться и голыми руками разломать стены камеры.

– С Альтаиром поругалась, – прошептала она. – Айви украли из-за меня. Не могу тебе сказать, почему. Хочу, но не могу.

– Не плачь. – Роуан высвободил руку и принялся утирать Эхо слезы. А она даже не заметила, как разревелась. – Мне ты можешь сказать все. Ты же знаешь.

Эхо покачала головой, и волосы рассыпались по плечам. Не могла она ему признаться. Клятва есть клятва, тем более данная Птере. Эхо кусала губы, изо всех сил стараясь удержаться, чтобы не выболтать тайну.

Тихий вздох Роуана взъерошил непослушные волоски у нее на виске.

– Все будет хорошо.

Эхо стиснула его пальцы, причем довольно сильно: Роуану, наверно, больно.

– Мы должны ее найти.

Роуан провел пальцем по ее костяшкам, словно пересчитывая бугорки и впадинки на руке Эхо, и от этой нежности ей снова захотелось плакать.

– Альтаир уже собрал спасательный отряд, – прошептал Роуан, его теплое дыхание приятно щекотало ей волосы. – Не волнуйся. Мы ее найдем.

Он держался так бодро, так уверенно. Эхо хотелось ему верить. Ей хотелось положиться на Роуана и бойцов, которые непременно вернут Айви, но жар-птица не выходила у Эхо из головы, не давала покоя. Эхо подвергла друзей опасности. Втянула их в эту войну.

– Ты не понимаешь. Это я во всем виновата.

– Но почему? Ястребы говорят, их похитили колдуны, скорее всего, нанятые дракхарами.

Эхо легонько стукнулась головой о прутья.

– Так и было, но… – она вздохнула, – они искали меня. У меня одна их вещь.

Роуан отстранился, убрал руки с решетки, сдвинул брови. Разделявшие их с Эхо сантиметры превратились в мили. Влажный воздух темницы холодил кожу Эхо, и Роуан уже ее не согревал. Спустя несколько мучительных минут он снова взялся за решетку и вздохнул с досадой.

– Какого черта ты вообще связалась с дракхарами? – спросил он.

– Это все Птера. Она послала меня найти жа… одну штуку, которая им нужна.

– И что же это за штука? – прошипел Роуан. В тусклом свете его глаза казались почти черными. – Если ты мне не скажешь, я не смогу тебе помочь.

Эхо замялась. Да пошло оно все к черту!

– Жар-птицу.

Роуан впился в нее пристальным взглядом. Пролетело несколько секунд, прежде чем он спросил:

– Это такая сказочная фигня, которая может все исправить, словно по волшебству?

Эхо горько рассмеялась.

– Ну да, сказочная фигня, – повторил она. – Можно и так сказать.

Роуан снова накрыл ее руки своими.

– Я серьезно… разве жар-птица – не выдумка?

– Я тоже так думала, – призналась Эхо. – Но, как видишь, она действительно существует, от нее многое зависит, она всем нужна, и я должна ее найти раньше дракхаров.

• Предыдущая
• 19/55
• Следующая