По понятиям Лютого - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/66
• Следующая

– Точно! – крикнул с места Канюкин. – Я ведь его видел вчера вечером! Там вылитый Студент! Как живой!

Под любопытными взглядами оперов Лобов встал, обливаясь потом от всеобщего внимания, подошел к Руткову, взял у него копию фоторобота и положил на стол перед Хромовым.

Хромов взял распечатку, молча посмотрел. Громко втянул носом. Потом сказал:

– Ну и что?

– Как что? – сказал Канюкин. Подошел, заглянул в нарисованный грубыми мазками портрет, всмотрелся. – Это ж Студент, ну. Это ж как дважды…

Лобов видел, как он вдруг побледнел. Будто открыли невидимую артерию и разом выпустили всю кровь. Канюкин пошатнулся, как-то неприятно, болезненно сморщил лицо.

– Студент, говоришь? – зловеще хмыкнул Хромов. Он поднял фоторобот над головой, развернул ее к остальным. – Кто здесь изображен, товарищи?

И тут Лобов почувствовал, как зашевелились на затылке волосы. Лицо на фотороботе было другим, не тем, что вчера. Оно еще продолжало меняться. Глаза разъезжались в стороны, менялся их разрез. Портрет будто ожил и презрительно прищуривался: ну, чего уставились, легавые? Линия волос сместилась вниз, сжимая и без того невысокий лоб. Овал лица расплылся в стороны, рот будто подрезали по краям тонкой бритвой, обозначились резкие носогубные складки… И вдруг все застыло, окаменело, движение прекратилось. Это был фоторобот, грубый и неестественный, как все фотороботы. Но он изображал совсем другого человека – старше, жестче, брутальней, что ли, чем тот, вчерашний.

– Вот тебе раз! – произнес Мазур удивленно. – Рожа Матроса. Ну. Даже зенки его тунгусские… Или я чего-то не понимаю, а?

– Во всяком случае, это не Студент, – сказал Пономаренко.

– Матрос, – подтвердил Ляшковский.

– Ну почему Матрос? – Канюкин с подозрительностью покосился на портрет. – Вчера ведь буквально, я отлично помню… Ну подтверди, Рутков! Мы же своими глазами видели!

Рутков только развел руками. Ему тоже казалось, что вчера лицо на фотороботе выглядело как-то помоложе. Но он не мог ничего сказать, ни разу в жизни не видя реальных людей – Матроса и Студента.

– Мне тоже почему-то кажется, что это Матрос, – сказал подполковник, сверля Канюкина недобрым взглядом.

Тот все еще стоял перед столом, и Хромов, сморщив нос, движением ладони попросил его отодвинуться подальше.

– А почему Канюкину вчера вечером… хм, именно вечером, что характерно, привиделся там Студент, так это я могу с большой вероятностью предположить. Пить надо меньше, Канюкин! А если пьешь, то закусывай!

…Из кабинета начальника УР вышли как из парилки. Канюкин, красный и потный, продолжал что-то бормотать под нос. Лобов тоже чувствовал себя не в своей тарелке. В голове крутилась последняя фраза Хромова. Но насколько он помнил, вчера они закусывали. Все трое… Трое, повторил он про себя. Три детектива расследуют тройное убийство. Как-то это не того…

– Ну, мужики, я не знаю, что вам на все это сказать, – оборвал его мысли голос капитана Мазура. Они с Рутковым и Канюкиным зашли в кабинет оперсостава.

Мазур закрыл дверь, сел на край стола, размял в пальцах папиросу.

– Как по мне, так сто пудов здесь Студент наследил. С трупами этими… Здесь тоже можно найти объяснение. Ведь когда он первый раз на дело пошел, ну, в музей тот, его ведь тоже никто не учил, как и что и почему, а пацан тогда жирный куш сорвал, многие опытные воры позавидовали бы.

Канюкин сосредоточенно кивал в такт его словам.

– Но с фотороботом… – Мазур кашлянул. – Тут полная задница. На фотороботе Матрос, однозначно. Что там вам вчера померещилось, я просто…

– Так вы видели? – перебил, не удержался Лобов.

– Что?

Мазур, Канюкин и Рутков посмотрели на него.

– Как он менялся. Прямо на глазах. Он будто ожил на несколько секунд, правда?

Пауза. Рутков пригнул голову, прищурил правый глаз. Короче, сделал подозрительное лицо.

– Кто ожил, Сашок? – спросил он подчеркнуто вежливо.

– Портрет. Фоторобот то есть…

Мазур опять закашлялся, на этот раз громче.

– Ладно, мужики, давайте об этом потом. Надо решать, что дальше делать. С одной стороны, Хромов темнит что-то, не договаривает, с другой стороны, он прав.

Канюкин встрял:

– К тому же Матрос-то вообще того…

– Погоди, Канюк, не лезь. Не в том суть. – Мазур посмотрел на него, отвернулся. – Мы здесь как бы вообще с боку припека. Куда пошлют, туда идем. А вот кто дело копает, тому и решать. Что скажешь, командир? – обратился он к Руткову.

Капитан сосредоточенно смотрел на Мазура, будто ждал, что тот добавит что-то еще к сказанному.

– Да фиг его знает. – Он пошевелился, почесал в затылке. – Тут не головным, тут спинным мозгом думать надо.

– Жопой чувствовать, – подсказал Канюкин.

Рутков прикусил нижнюю губу, посмотрел в пол. Потом решительным движением убрал волосы со лба.

– Так. Я думаю, надо прощупать Студента.

– Вот, сразу и почувствовал! – сказал Канюкин и довольно захохотал.

Ростов, февраль 1963 года

Быстро пробежали десять дней. Как телеграфные столбы вдоль дороги, промелькнули за окном. Между ними крепкая нить, металлическая струна.

И где ты был, а где сейчас?

Далеко уехал. Место новое, незнакомое.

Один день, второй, третий. И так далее. Струна натягивается, натягивается, звенит, режет.

Первое утро – он король. Самый молодой Смотрящий в истории города. Принимает общак, воровскую казну – облезлый канцелярский сейф, набитый баблом.

– Так куда его?

– Как куда? Везите на мою квартиру. Что я, по-вашему, в этой халупе сидеть над ним буду, как Кощей?

– Оно-то понятно. Только… А этаж какой?

– Третий.

– И что, прямо вот так нести его по лестнице будем? Блатные волокут какой-то сейф…И мусоров вызовут, да и вообще… Это стремно как-то, неправильно. В Нахаловке оно куда безопасней.

– Ага! И сральник на улице! Я там жить не собираюсь!

– Тогда надо искать другой дом. Чтоб без соседей за стенкой, чтобы братве по подъездам не шастать. Смотрящему положено как бы…

– Я Смотрящий, я Хранитель, мне и решать!

Общак перевезли в хозяйственных сумках, частями, ночью. Растолкал по надежным тайникам, комар носа не подточит. Сейф решил оставить в Нахаловке: на хрен не нужен. Он любил свою квартиру, гордился ею, привык к ней. Здесь выстроено пространство, продумана каждая мелочь, каждый блик света на своем месте. Они ничего в этом не понимают.

Китаец укоризненно качает головой – дзынь, дзынь…

А тебе-то чего?

Ладно, ладно. Видимо, что-то другое искать все равно придется. Позже. Когда-нибудь.

Второе утро. Один. Китаец всю ночь дзынькал, не давал спать.

Третье утро.

Четвертое.

Студент открыл глаза. В дверь стучали. На часах без четверти восемь. Вот заразы!

– Сейчас иду!

Когда был простым вором, спал сколько хотел. Сейчас, получается, его могли разбудить в любое время. И даже в голову никому не придет извиниться.

– Здорово, Студент.

Это Султан. Хмурый, небритый.

– Раньше такая кража была – с добрым утром, – зевнул Студент. – На рассвете, когда самый крепкий сон. А вот чего ты меня поднял?

– Зимаря вчера грохнули. Портовые у Таньки Листопад отдыхали, выпивали маленько. А с утреца заявились туда какие-то труболеты, у них стволы, ножи. В общем, устроили там карнавал. Кого-то отмудохали просто, а Зимарю, вишь, не повезло…

– Кто они? Откуда?

– Да конь их знает. Есть такая мысля, что это Редактор мутит за то, что портовые тебя поддержали на сходе. Ну, и за Матроса, понятно…

– Почему мне вчера никто не сказал?

– Так братва стремается твоего скворечника, не хотят идти. Говорят, тут мусорни как грязи, все на виду.

– Б…дь! Тащи ко мне Редактора, живо!

Ага, как же. Портовые уже вторые сутки шерудили по центру, чесали мелким гребнем. Редактор как сквозь землю провалился. Он ведь не дурак, Редактор.

• Предыдущая
• 21/66
• Следующая