Черный пес - Гейман Нил - Страница 2

• Предыдущая
• 2/11
• Следующая

Тень двинулся за ним в заднюю комнату. Коротышка с бакенбардами и седая дама встали из-за стола и пошли следом.

Тень обернулся и окинул взглядом зал. Темноволосая женщина тепло улыбнулась, встретившись с ним глазами.

Задняя комната оказалась больше и светлее. Здесь уже не возникало чувства, будто вместо паба ты очутился у кого-то в гостиной. Сидевшие за столами люди не столько пили, сколько ели, и еда у них на тарелках выглядела, да и пахла, аппетитнее, чем закуски, которые подавали в пивном зале. Хозяин провел Тень к дальней стене, где стояла пыльная стеклянная коробка.

– Вот она! – гордо объявил он.

Кошка была коричневая и на первый взгляд состояла сплошь из сухожилий и смертной муки. Дыры на месте глаз горели гневом и болью; пасть была широко раскрыта, словно свой последний вздох кошка испустила в безумном вопле.

– Животных замуровывали в стены с той же целью, с которой в древности под фундамент дома живьем закапывали детей, – пояснил из-за спины коротышка. – То есть чтобы дом не рухнул. Хотя при виде мумифицированных кошек я всегда вспоминаю тех, которых нашли в египетском Бубастисе, в храме Баст. Их там были целые тонны. Просто непонятно было, куда их девать. В конце концов, этих несчастных кошек стали отправлять в Англию, а там их измельчали в порошок и пускали на удобрения. А еще в Викторианскую эпоху из мумий делали краску. Наверно, коричневую.

– Выглядит ужасно, – сказал Тень. – Сколько ей лет?

Хозяин паба почесал щеку.

– Ну, по нашим прикидкам, стена, в которой ее нашли, появилась где-то между тысяча трехсотым и тысяча шестисотым. Это если верить церковным записям. В тысяча трехсотом году здесь еще ничего не было, а в тысяча шестисотом уже стоял дом. Записи за промежуточные триста лет потерялись.

Мертвая кошка в стеклянном ящике, голая и кожистая, как будто следила за ними, таращась черными провалами глазниц.

«У меня есть глаза везде, где ходит мой народец», – прошелестел голос в глубинах памяти. Тень на секунду задумался о полях, удобренных порошком из кошачьих мумий: странный, должно быть, они дали урожай.

– «…Его посадили в дырку в стене, – произнес коротышка Олли. – И там он жил, и там скончался. Никто не плакал и не смеялся»[2]. Ух, и кого только не замуровывали в стены, чтобы дом стоял крепко! Всяких-разных животных… А бывало, что и детей. И в церквях, конечно, тоже.

Дождь выстукивал неритмичную дробь на подоконнике. Тень сказал хозяину спасибо за демонстрацию кошки, и все вчетвером вернулись в пивной зал. С легкой досадой Тень отметил, что темноволосая женщина уже ушла. Жаль, казалось, он ей был симпатичен. Тень заказал по пинте для Олли, его седовласой спутницы и хозяина паба.

Хозяин пошел за стойку, а Тень сообщил:

– Меня зовут Тень. Фамилия – Лун.

Олли в восторге всплеснул руками:

– Надо же! Как здорово! У меня в детстве была эльзасская овчарка по кличке Тень. Это настоящее имя?

– Так меня зовут, – только и сказал Тень.

– Мойра Калланиш, – представилась седая женщина. – А это Оливер Бирс. Он знает все на свете. И если наше знакомство продолжится, он, несомненно, расскажет тебе все, что знает.

Они пожали друг другу руки. Хозяин поставил перед ними напитки, и Тень спросил, не сдает ли он комнаты. Поначалу он не собирался здесь ночевать, но дождь явно зарядил надолго. Ботинки у Тени были прочные, плащ не промокал, но идти под дождем все равно не хотелось.

– Раньше сдавал одну комнатушку, но теперь там живет мой сын. Вернулся, так сказать, под отчий кров. Иногда я пускаю народ переночевать в сарае, но ничего лучше предложить не могу.

– А у кого-нибудь в деревне можно найти комнату?

Хозяин паба покачал головой.

– Вряд ли. Погодка сегодня та еще. Но отсюда до Порсетта всего несколько миль по дороге, и там у них есть настоящая гостиница. Если хочешь, я позвоню Сандре, скажу, что ты придешь. Как тебя звать?

– Тень, – повторил Тень еще раз. – Тень Лун.

Мойра посмотрела на Оливера и что-то прошептала – как показалось Тени, что-то насчет «бездомных и заблудших». Оливер пожевал губу и вдруг закивал с энтузиазмом.

– А как ты смотришь на то, чтобы заночевать сегодня у нас? – предложил он. – У нас комната пустует – крохотная, правда, что твой чулан, но кровать там есть. И там тепло. И сухо.

– С огромным удовольствием, – сказал Тень. – Я могу заплатить.

– Не валяй дурака! – возмутилась Мойра. – Так приятно в кои-то веки принять гостя!

Выйдя из паба, Оливер и Мойра раскрыли зонтики. Свой зонтик Оливер тут же всучил Тени, резонно заметив, что Тень гораздо выше и если он будет нести зонтик над ними обоими, то никто не промокнет.

Кроме того, у Оливера и Мойры имелись при себе фонарики, которые они по местному обыкновению называли факелами. От этого словечка Тени пришли на ум крестьяне из фильма ужасов, штурмующие замок на холме в такую же грозовую ночь, под грохот грома и вспышки молний. «О, мое создание! Нынче ночью я подарю тебе жизнь!» В другое время Тень только посмеялся бы над этой нелепой мысленной картинкой, но сейчас ему стало не по себе. После той мертвой кошки он чувствовал себя как-то странно.

Узкие дорожки между полями превратились в канавы, полные воды по щиколотку.

– В хорошую погоду, – прокричала Мойра сквозь шум дождя, – мы бы просто пошли через поля. Но там сейчас сплошная грязь и слякоть, так что придется топать через Чертов переулок. Кстати, вон то дерево видишь? На нем когда-то была висельная клетка. – Она махнула рукой в сторону перекрестка, где высился старый платан с толстенным стволом. Веток на нем почти не осталось, и голая верхушка сиротливо выглядывала из-за пелены дождя.

– Мойра здесь живет лет с пятнадцати, – добавил Оливер. – А я только восемь лет назад перебрался. Раньше жил в Лондоне, на Тернем-Грин. А впервые я тут побывал в четырнадцать, на каникулах, – и запомнил на всю жизнь. Такое не забывается.

– Эта земля врастает в плоть и кровь, – сказала Мойра. – Ну, образно говоря.

– А плоть и кровь уходят в землю, – подхватил Оливер. – Так или иначе. Взять вот хотя бы это дерево: тела оставляли в клетке, пока они не истлеют дотла. Пока птицы не выщиплют все волосы себе на гнезда, а вороны не обчистят все мясо с костей. Или пока не подвернется другой труп, чтобы было кого выставить напоказ.

Тень не сомневался, что понял правильно, но все равно решил уточнить. Спрос, как говорится, не ударит в нос, а Оливер определенно был из тех всезнаек, что обожали коллекционировать всякие любопытные факты, а потом делиться ими с окружающими.

– Что такое висельная клетка? – переспросил он.

– Такая железная клетка, вроде птичьей, только большая. В них вывешивали трупы казненных преступников – в назидание другим. Клетку запирали на ключ, чтобы друзья и родные не могли украсть тело и похоронить его по-христиански. Сомневаюсь, что других преступников это останавливало, но случайные прохожие пугались будь здоров.

– А кого казнили?

– Да любого, кому не повезет! Триста лет назад смертью каралось больше двухсот видов преступлений. Включая разъезды в компании цыган в течение месяца и дольше, кражу овец – и, кстати, чего угодно, что стоило дороже двенадцати пенсов, – и рассылку писем с угрозами.

Оливер набрал воздух в легкие, чтобы продолжить перечисление, но тут вмешалась Мойра:

– Насчет смертных казней Оливер прав, но в этих краях в клетке вывешивали только убийц. Поэтому один и тот же труп мог провисеть лет двадцать. Убивали у нас нечасто. А вот и Чертов переулок! – объявила она, видимо пытаясь перевести разговор на менее мрачную тему: – Местные говорят, что ясными ночами тут можно увидеть, как за тобой бежит Черный Черт. Это такая волшебная собака. В такую ночь, само собой, надеяться не на что.

– Ну, мы-то сами его ни разу не видели, – вставил Оливер. – Даже в ясную погоду.

• Предыдущая
• 2/11
• Следующая