Народный фронт. Феерия с результатом любви - Слаповский Алексей Иванович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/15
- Следующая
И я, мысленно попросив прощения у Вселенной (которая правдива и бескорыстна, потому что ей ни от кого ничего не надо), сказал:
– Как Вы не понимаете, Брат? Это только здоровых можно записывать в любые списки. У здоровых всегда есть какой-то свой житейский интерес. Этот интерес требует спокойствия. Если к ним придут и спросят, бойцы ли они Фронта или нет, они, рассудив, что бойцом быть в условиях предложенной игры спокойнее, ответят: да, мы бойцы. И тут же об этом забудут. Но душевнобольные, какими нас считают, потому и называются душевнобольными: они не психи, у них просто душа болит. У каждого о своем. И житейский интерес им чужд. И если нагрянет комиссия и всех начнут спрашивать, они ответят от души, то есть кто во что горазд. Это теоретически. Потому что практически получается, что Попченко решил, что мы здоровые! Психами манипулировать сложнее, а здоровыми запросто. Понимаете? Он нас читает здоровыми – и вас в том числе! – нанес я последний выпад шпагой несокрушимой логики, и мне показалось, что я попал Диммеру в самое сердце и оно истекло кровью, потому что он весь побледнел.
– Быть того не может, – сказал он.
Я хотел тут же, используя его состояние, обсудить план дальнейших действий, но Диммер немедленно отправился к Виталию Ивановичу.
Вернулся через полчаса такой же бледный и сказал:
– Что-то он темнит, зараза! Не знает он меня, захочу – в два дня его снимут с главврачей.
– Он только формально главврач, – напомнил я.
– А будет не формально, а вообще никак!
И Диммер поделился со мной возникшим политическим проектом:
– Он позвонит Министру Здравоохранения нашей губернии и попросит явиться вместе с комиссией.
– Комиссия найдет кучу упущений.
3. Попченко снимут и поставят своего человека.
Я сначала не понял, как эти действия согласуются с задачами нашего Народного Фронта, который унизили, указав его в списках без его согласия, но потом догадался, что Диммер в целях безопасности не назвал настоящей цели. А настоящая цель в том, чтобы довести до сведения комиссия факт фальсификации: Попченко самовольно вписал всех в список Народного Фронта, а потом сказать, что Народный Фронт на самом деле существует, но подлинный, настоящий! Вот его и надо внести в список в полном составе, но это уже будет список истинный, безо всяких подделок.
Пожав руку Диммеру, я стал ждать.
Двадцать Четвертое, вечер. Моя душа разрывается между напряжением политической борьбы и любовью. Чувство и Долг – вечный классический конфликт.
Я знал, что вечером дежурит ООООО. Пять «О». Вы спросите, что это? Это секрет моей души, но я Вам расскажу, чтобы и Вы стали богаче Душой.
Ольга Олеговна Одинокая Обожаемая Отрада, вот как это расшифровывается.
Ну и, конечно, звучат тут пять возгласов восторга, ибо лучший эпитет для любой Женщины – слово «О!».
Только не надо говорить, что это не слово, а звук или буква, я гуманитарий, филолог. Поналетелось откуда-то хамов и наглецов, которые слово «продвигаться» упорно без мягкого знака пишут, но смеют при этом учить специалистов, как писать, говорить, думать, жить и дышать!
И вот она явилась, чтобы, по обыкновению, пройдя быстрыми шагами, которые подчеркивают стройность ее фигуры, хотя она и не улучшает ее каблуками, как некоторые, обманывая визуальное впечатление окружающих, не мажет также краской лицо, то есть не делает того, что делает большинство Женщин, которые, как я убедился, считают всех мужчин сумасшедшими: ведь только псих принимает желаемое за действительное, любой нормальный человек видит, где каблуки, а где подлинные ноги, где краска, а где естественное лицо; я вообще понял, что люди считают друг друга идиотами, иначе они не жили бы так, словно вокруг сплошные неадекваты, не видящие их ухищрений, особенно телевизор, этот дебилотранслятор, где хитрые сумасшедшие развлекают простодушных сумасшедших.
Я ждал ее, стоя у кровати и делая вид, что смотрю в сторону. Но, как только она приблизилась, я быстро повернулся и негромко попросил:
– Ольга Олеговна, придушите меня!
– Ложись спать! – ответила она.
Ответила грубо – если слушать звучание голоса, но я понял, что за этой грубостью скрывается иное. Она бы и рада придушить меня, но сопротивляется своему желанию, сдерживает себя, не хочет обнаружить свою Любовь, не видную никому, в том числе, возможно, и ей самой.
Я лег спать счастливый.
Двадцать Четвертое число, день.
Всесильный Диммер!
Комиссия действительно явилась – во главе с главой губернского Минздрава Робертом Петровичем Коврижным. Я видел его ранее: обаятельный, внимательный человек, как и положено тому, кто печется о здоровье двухмиллионной губернии.
О его появлении мы узнали косвенно, по разным признакам. Нам поменяли постельное белье, разрешили почистить зубы, дали на завтрак манную кашу на молоке, а не на воде, а также компот, а не мутный чай, который, предполагаю, варят в ведре, и стерли пыль на подоконниках (обычно этого не делают: больные к окнам подходят, о подоконники опираются, все вытирается само собой). Нет, нам и раньше время от времени меняли белье, разрешали чистить зубы и давали компот и молочную кашу – но не каждый же день! Вывод напрашивался сам собой, поэтому я провел экспресс-совещание, объединив для оперативности тайное и явное отделения Фронта, предупредил, что все должны говорить о себе правду: что они бойцы Народного Фронта. Таким образом мы в корне изменим унизительное положение, в котором оказались, когда всё решили за нас без нашего участия.
Возражений не было.
Но все с самого начала пошло не так.
Коврижный прибыл в сопровождении свиты, состоящей из многочисленных замов и помощников. Мы приготовились выложить чистую правду, но никого ни о чем не спрашивали. Коврижный осматривал палату и больных общим взором, иногда останавливаясь взглядом на тех больных, к которым его подводил Попченко. А подводил он не ко всем подряд. Вкратце излагал историю болезни, Коврижный с должностным интересом выслушивал и шел дальше. Изредка комментировал. О Дяде, глядящем открыто и весело, по-детски, отозвался: «Вот счастье – никогда не взрослеть! Все бы хотели, я думаю». И все заулыбались и кивнули, хотя я проницательно увидел, что они лукавят – не взрослеть никто не хотел.
О Стюшине, страдающем предчувствием Черного Дня, сказал: «Вот так гребем под себя, гребем – и к чему это приводит?» – и оглянулся на замов, и те опять закивали, каждый с таким видом, будто никогда в жизни не греб и крайне осуждает тех, кто гребет.
Бывшему психиатру Фейгину министр пожал руку как бывшему коллеге.
– Держитесь? – спросил Коврижный, имея в виду, что тот сопротивляется еще не наступившему сумасшествию.
– Аллах акбар! – выпалил Фейгин.
– Держится! – пояснил Попченко, как переводчик.
– Воистину воскресе! – Фейгин не оставил без ответа и его.
– Во дает! – простодушно рассмеялся Машонкин, который был в свите врачей.
Фейгин посмотрел на него в упор, вытянул руку и произнес:
– Изыди!
– Ну, ничего, ничего! – ободрил Фейгина Коврижный. – Держйтесь.
Спросил он еще о чем-то Жана Антре (он же Ретире), но тот ответил на своем неразгадываемом французском.
После этого министр направился было к закутку Диммера. Я понял, что акция срывается, и, сделав два решительных шага, встал на его пути. Тут же рядом с министром возник Ленечка с рефлекторно сжавшимися кулаками. А Ольга Олеговна достала шприц, и я ее понимал: Любовь Любовью, а Долг Долгом.
– Уважаемый Брат, министр здравоохранения Коврижный Роберт Петрович! – сказал я. – Я знаю, что по инстанциям наш исполняющий обязанности Главного врача Попченко Виталий Иванович доложил, что среди больных создан Народный Фронт. Должен Вам сообщить, что он на самом деле создан, но не на бумаге, каким написал его Виталий Иванович, а по правилам, то есть он существует в действительности! Уже одно это говорит о неполном служебном соответствии Попченко Виталия Ивановича!
- Предыдущая
- 10/15
- Следующая
