Добрый царь Ашока - Брячеслав Галимов - Страница 6

• Предыдущая
• 6/24
• Следующая

Да, она грозна и страшна, но как ей не быть грозной и страшной, если злые демоны, пользуясь беспечностью богов, то и дело грозят уничтожить мир? Кали за всё в ответе, и ей лучше знать, в каком виде встречать врага. Кали черна, как гнев, как ярость; она одета в шкуру пантеры, на шее богини ожерелье из черепов. Она – отмщение, но она и заступница; она сострадание и надежда, потому к ней и приходят как к Матери-заступнице. Кали – освободительница, защищающая тех, кто её знает. Она есть воздух, огонь, вода и земля. Ей ведомы все искусства, она дарит радость Богу-Творцу. Она – чистый дух, полный тьмы…

Не мы придумали этот мир. В нём надо не только родиться, но и выжить, а для этого надо уметь защитить себя и защитить всё, что ты любишь».

Понял ли ты теперь? Богиня Кали – отмщение, это зло, которое борется со злом, а значит, творит добро. Она зла для злых, а с ними нельзя справиться с помощью добра. Разрушение, ярость и смерть должны низвергнуть их из мира; зло – созидательная сила, когда она направлена против ещё большего зла. Демоны, овладевшие миром после изгнания богов, хотели запретить насилие и зло, ибо эти силы угрожали их власти, но Кали было не остановить слащавыми лживыми призывами к всеобщему примирению – как вихрь, как очищающая буря пронеслась она над Вселенной и освободила её!

Не забывай этого, царь, – если ты примешь нашу веру, вся сила созидательного зла будет на твоей стороне. Мы храним в тайне свой союз, но у нас немало друзей, – все они будут твоими верными слугами, если ты придёшь к нам.

– Я подумаю, – сказал Ашока. – Мне о многом надо подумать.

– Твоя воля, царь, – ответил жрец.

Взяв с собой небольшой отряд, царь Ашока покинул столицу Ориссы. Он проезжал через разорённую страну и везде видел смерть и разрушения. Больше всего его поразили люди: они были озлобленны и ожесточены, – жадно и завистливо смотрели они друг на друга и готовы были отнять последнее у своих ближних. В одной деревушке царь, сжалившись, бросил несколько золотых монет её голодающим жителям; крестьяне с остервенением набросились на них, отталкивая и избивая своих же односельчан.

– Почему ориссцы такие злые? – спросил Ашока старика, безучастно сидевшего под деревом. В мутных старческих глазах мелькнуло изумление.

– Разве не ты сделал их такими? – спросил он в ответ.

Ашока хлестнул коня и поскакал прочь…

Через три дня пути отряд достиг унылой пустыни у подножья гор. Небо нахмурилось, его заволокли тучи, поднялся ветер. Он завывал всё сильнее и сильнее, вздымая песок и кусты колючей травы. Стало трудно дышать, песок забивал рот и нос; в метущейся мгле мерещились странные фигуры.

– Это демоны! – закричали в отряде. – Это дэвы! Глядите, вот он с огромным пузом и головой жабы! А этот похож на огромную змею с ногами! А вон ещё один – покрытый шерстью, с острыми когтями на руках и ужасным лицом! А вон те летают, как коршуны; а дальше, смотрите, идут перевёрнутые вниз головой!.. О, боги, какие вопли они издают! Они ненавидят людей, они пожрут всех нас!

Отряд бросился врассыпную; напрасно Ашока кричал и грозил своим воинам, никто не слышал его. Царь слез с коня, заставил его лечь на землю и укрылся за ним. Укутавшись покрывалом, Ашока скоро потерял счёт времени, а потом впал в забытье.

Открыв глаза, царь почувствовал, что задыхается, – песок тяжким грузом сдавливал ему спину. С большим трудом вылез Ашока из своей песчаной могилы и огляделся: его конь был мёртв, спутников не было видно. Наступала ночь, становилось невыносимо холодно, – куда было идти, где искать спасения? Вдруг ему почудилось, что вдали мерцает огонь, и Ашока пошёл на его свет.

Царь вышел к костру, который горел возле хижины, сложенной из неотёсанных камней и кривых толстых веток. Около костра сидел очень худой человек, вся одежда которого состояла из обветшавшей тряпки, обёрнутой вокруг бёдер. Он ничуть не удивился появлению Ашоки и лишь спросил:

– Кто ты?

– Я царь, – коротко ответил Ашока.

– И такое бывает, – сказал человек. – Как ты очутился в пустыне?

– Я заблудился, – по-прежнему коротко отвечал Ашока.

– И это случается, – сказал человек. – Что же, садись к огню.

Усевшись у костра, царь спросил:

– А ты кто, и почему живёшь здесь?

– Я служитель закона, который называется «кармой».

– Я слышал о нём, царевич Сиддхартха считал этот закон наивысшей мудростью, – сказал царь. – А ты как пришёл к этому?

– Некоторые постигают мудрость через осмысление, путём глубоких раздумий, но есть и такие, кто постигает мудрость через впечатление. Тысячи умных мыслей могут пройти через голову такого человека, не оставив следа, но мимолётного впечатления бывает достаточно, чтобы постичь мудрость, – отвечал отшельник. – Я из этих людей – мне всегда требовалось впечатление, наглядный жизненный пример для того, чтобы постичь мудрость. Так было и с мудростью кармы, мудростью воздаяния. История двух собак заставила меня поверить в воздаяние и принять эту идею как основополагающую в жизни. Хочешь послушать?… Что же, слушай, но предупреждаю, что волей-неволей мне придётся рассказывать о себе, ведь я, наряду с собаками, – одно из главных действующих лиц в этой истории…

По рождению я принадлежу к высшей касте, по роду занятий я был писарем в княжеском дворце, а это, как известно, высокая должность. Впрочем, она не требовала от меня большего труда, поскольку во дворце служило более двухсот писарей. Мне надо было лишь вовремя являться на службу, но если не хотелось, можно было не приходить, – подходящее оправдание всегда находилось.

Здесь Ашока улыбнулся и перебил его:

– Точь-в-точь как мои бездельники.

– Дворцовая жизнь везде одинакова, – кивнул отшельник. – В ней много праздности, а где праздность, там и порок. Собираясь весёлой компанией, мы с друзьями часто предавались пьянству и чревоугодию, – ну и, конечно, плотским утехам. В храмах было много жриц любви, помимо того, обычные женщины готовы были отдаться за небольшую плату, чтобы помочь своей семье. Но я ходил также к ганике, хотя эти посещения были дорогим удовольствием для меня.

– Вот как? Ты знался с ганикой? – удивился царь. – Значит, ты достиг больших высот в любви.

– Да, я в полной мере отдал дань богине Лакшми и её крылатому сыну Каме. Я познал все удовольствия любви, – все без исключения. Ганика обучила меня шестидесяти четырём любовным позициям, но кроме этого были и другие утехи, о которых я промолчу. Однако, странное дело, чем больше я узнавал женщин с телесной стороны, чем изощрённее становились плотские ласки, тем меньше меня тянуло к женщинам вообще. Я так и не понял, в чём загадка любви, почему любовное влечение обладает такой силой. Однако не подлежит сомнению, что пресыщение и отсутствие границ губительно для любви: её сила держится на тайне и ограничении, – вот тогда она поистине безмерна. Самый сильный чувственный восторг я испытал в юности, когда влюбился в девушку, которая жила в соседнем доме. Она была скромна, с ног до головы закутана в покрывало; всё что мне удавалось увидеть – её брови и глаза, да как-то раз смуглую лодыжку, но и этого было достаточно, чтобы во мне вспыхнуло жгучее желание. То что было скрыто под одеждой, ещё больше воспаляло воображение, тайные прелести её тела вызывали непреодолимое влечение. Если бы я мог соединиться с этой девушкой, я умер бы от любви в её объятиях, – отшельник глубоко вздохнул и задумался. – Хочешь, я расскажу тебе историю о любви, – любви трагической и прекрасной?

– Рассказывай, – сказал царь. – Я слыхал много таких историй, почему бы не послушать ещё одну?

– История эта случилась давно, – в те времена, когда Просветлённый ещё не пришёл на землю и не возвестил нам истину, – начал свой рассказ отшельник. – Люди тогда часто воевали между собой, – впрочем, как и сейчас воюют, – и искали всяческие способы, чтобы уничтожить своих врагов. Никому не казалось, что убийство, пусть даже и врага, – это злое дело, находилось множество разумных объяснений, почему так следует поступать. Отсюда, чем больше способов убийства придумывали, тем сильнее себя ощущали и не хотели останавливаться ни перед чем.

• Предыдущая
• 6/24
• Следующая