Ярость жертвы - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 56
- Предыдущая
- 56/66
- Следующая
Вернувшись на веранду, я застал Катю в той же задумчивой позе и с той же слабой улыбкой удивления на устах. Птичка, правда, улетела, но Катя не отводила глаз от того места, где она недавно прыгала.
— Катюша, через полчаса обед, — сказал я. — Пойдем, примешь душ.
— Душ? — переспросила с напряжением, словно услышала непристойность.
— Ну да! Помоемся, отскребем дорожную пыль. Почистишь перышки, как говорила одна героиня, помнишь?
— Какая еще героиня?
— Это неважно. Главное, скоро обед.
Катя задумалась.
— Саша, но я вовсе не голодна.
— Тут режим. Обязательно надо ходить в столовую, иначе будут неприятности.
— Будут бить?
— Бить тебя больше никто никогда не будет, — пообещал я со всей твердостью, на которую был способен. Она не поверила, но поднялась и пошла за мной в ванную. Я помог ей раздеться. Ее стройное тело было изумительным, гибким и соразмерным, и странно смотрелись на нем многочисленные голубовато-багровые следы пинков. Правая грудь целиком заплыла синюшным цветом и припухла. Особенно большой синяк округлой конфигурации, как след от копыта, расползся чуть выше поясницы. Меня она не стеснялась, видно, принимала за нянечку. Специально для такого случая я прихватил из Москвы мягкую шерстяную рукавичку и намылил Катю душистым мылом «Экстра», стараясь не причинять боли. Ей купание понравилось, она даже начала весело повизгивать. Заодно вымыл ей голову, у меня был припасен французский шампунь. Потом отжал светлые длинные волосы, массируя кожу, отчего она недовольно запыхтела:
— Ну хватит же! Дырку протрешь!
Чистую, влажную, пахнущую цветами, закутал ее в купальный халат и отнес в комнату. Там усадил на кровать, подоткнув под спину подушку.
Вдруг ей захотелось курить.
— Саша, можно мне сигаретку?
Я принес пепельницу, уселся рядом с ней, и мы покурили.
— Ты хороший, — сказала она. — Ты очень нежный.
— Стараюсь, — ответил я. После этого она внезапно начала заваливаться на бок, выронив на пол горящую сигарету. Спала недолго, минут двадцать, а я сидел и смотрел на нее. В ней, спящей, было столько умиротворения, что казалось, весь мир вокруг задремал. Но все же я не мог понять, как случилось, что эта молодая, красивая, но, вероятно, самая обыкновенная женщина, с которой я познакомился совсем недавно, причем среди ночи, на улице, стала для меня дороже всего на свете и разом заслонила прошлое? Даже то страшное, что произошло с нами, лишь усилило мое чувство к ней.
Проснулась она так же, как уснула, — внезапно и несколько секунд смотрела на меня с ужасом, не узнавая. Ужас в ее глазах был именно такой, про который говорят «животный», но это неправда. Вряд ли животным ведома вся глубина отчаяния, какую испытывает человек на пороге небытия.
Голос мой дрогнул:
— Ну что ты, голубушка?! Ну что ты? Это же я, Саша.
Она с облегчением улыбнулась, крепко сжала мою руку.
— Что-нибудь нехорошее приснилось?
— Нет, мне ничего больше не снится.
— Ладно, одевайся. Пойдем в столовую.
— Может быть, сходишь один? Правда, я совсем не голодная.
— Вот что, Катя. С сегодняшнего дня начинаем новую жизнь. Нормальную. Утренняя гимнастика, прогулки, бег. Задача такая: через неделю сдать нормы ГТО.
— А что такое ГТО?
— Пока секрет. Придет время, узнаешь.
В столовую я нарядил ее в длинную бежевую юбку и тонкий шерстяной свитерок. Ее влажные волосы мы закололи сзади блестящей перламутровой заколкой. На мой вкус, получилось очень красиво. Катя к моим камердинерским хлопотам была безучастна и даже не глянула на себя в зеркало.
Столовая располагалась в пристроенном к первому этажу флигеле и оказалась заполнена едва ли на треть. Радушная полная женщина в белом халате, которая здесь распоряжалась, отвела нас за столик у окна, поправила на опрятной ситцевой скатерти вазу с тремя пунцовыми тюльпанами и пожелала приятного аппетита. Из окна открывался чудесный вид на дубовую рощу. Аппетитно пахло печеным хлебом. Публика состояла в основном из молодых и пожилых пар, а также за тремя сдвинутыми столами в противоположном от нас углу пировала шумная компания молодежи. Там поблескивали винные бутылки и лучилась литровая склянка «Смирновской». Путевка в этот затерянный в лесах пансионат стоила в среднем полтора миллиона, поэтому здешние отдыхающие, надо полагать, вряд ли были из шахтерских семей. Да это и естественно. Нормальные люди уже давно забыли о существовании всех этих богоугодных совдеповских заведений. Дешевые путевки канули в прошлое, как и весь заплесневелый коммунячий быт.
За соседним столом вкушал грибную солянку солидный господин лет тридцати пяти, неуловимо напоминающий какого-нибудь знатного московского брокера. С брезгливым видом он опускал в розовую пасть ложку за ложкой, но только пока не увидел Катю. Тут челюсть его отвисла, бычьи глазки радостно сверкнули, и не мешкая он громко представился:
— Тамарисков Сергей Юрьевич! С приездом, друзья. Откуда прибыли в нашу обитель, позвольте узнать?
Катю, разумеется, неожиданный наскок незнакомого мужчины перепугал, а я вежливо объяснил, что приехали мы из Москвы, зовут нас так-то и так-то, и поинтересовался здешними обычаями и нравами.
— Хочется, понимаете ли, немного отдохнуть…
Одним ловким движением Сергей Юрьевич вместе с тарелкой переместился за наш стол. Катя собралась было бежать, но я незаметно удержал ее за локоть.
— Ребята, да вы что?! — выпялился как на сумасшедших. — Ладно я здесь по необходимости, работу кое-какую закончить, но вы-то!.. В эту глушь?! На Канары, дети мои, на Канары — вот куда должен ехать белый человек.
— Мы с женой люди тихие, неприхотливые, — пояснил я. — Хочется иногда подышать природой, лесом, рекой…
— Надышитесь, — загрохотал Сергей Юрьевич, пожирая Катю глазами, словно меня вовсе не было за столом. — Этого добра тут навалом… Впрочем, рад, хоть какие-то люди появились. Преимущественно тут одни дикари. Да вон поглядите! — ткнул перстом в дальний угол, где гужевался молодняк. — Увы, не Европа, Саня, не Европа… А так, возможно, пу-лечку собьем. Ты как насчет префа?
— За милую душу, — сказал я, ничуть не обескураженный фамильярным обращением. Мне все в брокере понравилось, кроме того, что он чересчур нахраписто положил глаз на Катю. А так — открытая книга для тех, кто умеет читать. Три извилины, непомерные амбиции и мешок наворованных денег под кроватью. Это неопасно.
Голубоглазая опрятная официантка в оранжевом передничке подала нам по тарелке такой же, как у Сергея Юрьевича, солянки и водрузила на стол большое блюдо с овощным салатом. Я попробовал солянку — вкусно.
— Катя! Давай ешь. Пальчики оближешь!
— Кормежка нормальная, врать не стану, — подтвердил Сергей Юрьевич. — Но все пресновато, по-совковому. Попозже загляните ко мне, угощу натуральным продуктом. Мужички недавно подвезли, прямиком из Парижа. Во рту тает.
— Лягушки, что ли?
— Саня, ты шутник, одобряю.
Говоря со мной, он продолжал неотрывно пялиться на Катю, и под его откровенным взглядом она никак не решалась приступить к еде.
— Сергей Юрьевич, — сказал я, — у меня к вам деликатная просьба, если позволите.
— Слушаю внимательно.
— Пересядьте, пожалуйста, к себе, а после мы вас обратно позовем.
— Не понял! — Он состроил такую мину, какая была, вероятно, у Павла I, узревшего в дверях графа Орлова с удавкой. — Я мешаю?
— Не в этом дело. Кате надобно принять кое-какие пилюли, при вас она робеет.
— Вы больны, мадемуазель? — еще больше удивился брокер. Катя, густо покраснев, молчала.
Я сказал с обидой:
— Не слишком тактичный вопрос. От вас не ожидал.
После недолгой немой сцены Сергей Юрьевич вернулся за свой стол и даже сел к нам спиной, видимо демонстрируя, что оскорблен в лучших чувствах.
— Саша, мне страшно, — прошептала Катя.
Не отвечая, я зачерпнул из ее тарелки и начал кормить ее с ложечки. Сперва она чуть не подавилась, но постепенно вошла во вкус и уже самостоятельно доела всю тарелку. На второе подали телячью вырезку с жареной картошкой, сдобренную чесночным соусом. Куски огромные, как у немцев. Свою порцию я метанул по-гвардейски, чем вызвал у Кати восхищение.
- Предыдущая
- 56/66
- Следующая
