Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 1

• 1/63
• Следующая

© Литвинова С. В., Литвинов А. В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Наши дни.

Москва.

Иван Репьев, бармен кафе «Урания»

Когда женщина неожиданно умирает прямо за столиком твоего кафе, это наводит на подозрения.

Но когда этой женщине под восемьдесят, ничего особо странного в этом, согласитесь, нет.

Хотя жалко, конечно.

Странно другое: почему, едва мы сообщили об этом факте в полицию, поведав, разумеется, о ее фамилии-имени-отчестве (из документов в сумочке) – Кудимова Валерия Федоровна, – к нам в кафе нагрянуло такое количество людей в штатском, какого я никогда в жизни не видел.

И это были не менты.

Они собрали у всех нас паспорта, общаться друг с другом запретили.

Двое строгих штатских принялись просматривать записи с видеокамер. Двое других устроились в кабинете директора и всех по очереди стали тягать на допрос. А третья парочка беседовала с персоналом за одним из дальних столиков.

Меня стали опрашивать первым. Не случайно: я все время на арене. И столик, за которым сидела старушка, расположен в поле моего зрения – хотя он и самый дальний от меня. Поэтому хоть краем глаза, но я почти все время видел, что там происходит.

Я им, ребятам в штатском, все без утайки рассказал. Итак, сначала эта старая тетя, покойница, которую от нас увезли прямо в морг, сидела с молодой девчонкой. Они пили капучино и разговаривали. О чем – я, конечно, не слышал. Но девчонка-собеседница, сказал я им, была похожа на иностранку. Точнее даже, конкретно на американку.

Они сразу схватились: с чего я взял. Я им поведал о своих соображениях – заранее для себя продумал, как объяснить, почему я решил, что девчонка – экспатка: во?первых, она была толстоватой и, главное, не сильно за собой следящей. Наша бы в таком прикиде в кафе на Кутузовском сроду не поперлась: изъеденный маникюр, босоножки без каблуков, ноль макияжа. Русские кадры – они всегда помнят, что к ним в любой момент может подскакать принц на белом коне. А этим все пофиг. Они, америкоски, всегда разделяют: сейчас я иду с подругой встречаться или, там, работать, или на экскурсию. И тогда мне плевать, как я выгляжу. И всем вокруг должно быть совершенно фиолетово. А если я собираюсь на свиданку или отправляюсь вечером снимать в бар мужика – вот тогда я сделаю причесон, лицо наштукатурю, чулочки со стрелками надену.

Эти двое (из ФСБ они, что ли?) внимательно выслушали мои построения, один чего-то даже в блокнот чирикнул. А потом я им и говорю: «А, главное, почему я решил, что она американка, – когда она к столику своему мимо меня проходила, по телефону разговаривала по-английски, и явный она была нэйтив спикер, причем говорила конкретно с американским акцентом». Они сразу прицепились: откуда это я отличаю штатовский акцент от любого другого? А я: потому что говорила она так, что непонятно ни фига, одно бурление: мур-мур-мур да бур-бур-бур. Но допрашивающие оказались въедливыми ребятами. Говорят мне: а у тебя-то самого как с языком? Может, иностранка с австралийским акцентом говорила? Или, допустим, валлийским? И тогда я им довольно точно продемонстрировал Australian accent, они даже посмеялись. А потом American accent. «Ну, ты артист», – сказал первый, вроде как восхищенный.

Дальше я им рассказал, что просидели старушка с этой американочкой минут тридцать-сорок. Заказали только по бару: одна латте, а вторая – капучино с корицей. О чем конкретно они трындели, я не слышал. Равно и на каком языке. Но, по виду, беседа была мирной и доброжелательной.

– Кто-нибудь из них другой особе что-либо передавал? – спросил первый.

– Или, может, в кофе что-то насыпал? – перебил второй.

– Не знаю, – ответил я, – не видал ни того, ни другого. – И продолжил свое: – А потом американочка ушла, первой. И старушка вроде засобиралась. Подозвала Маринку-официантку и попросила счет.

– Платила за все пожилая гостья? – специально уточнил первый.

– Да, и иностранке это, похоже, понравилось. Она удалилась, и тут к покойнице подсела, как специально, другая молодая девка. Я даже подумал, – говорю им, – в первый момент, что эта тетенька старая – преподша, и она здесь зачеты принимает. Хотя, с другой стороны, какие могут быть зачеты у американки? Вот со второй особой, – заметил я, – разговор у пожилой леди пошел иной. Эта вторая девка на старушку в буквальном смысле наседала. Что-то требовала от нее. Что-то резкое прямо в лицо бросала.

– А что конкретно, вы слышали?

– Нет, – говорю.

– А как же вы можете судить, что – резкое? Что она, как вы утверждаете, в лицо обвинения бросала?

– Кому, как не вам, знать, – усмехаюсь, – что язык тела, жестов и мимики является не менее, а порой гораздо более информативным, чем вербальное общение. – Иногда я люблю что-нибудь такое отмочить, псевдонаучное, чтобы собеседники под стол попадали. Особенно в разговоре с подобными истуканами без ч/ю, то есть чувства юмора.

Они переглянулись и давай меня вопросами закидывать. Долго ли длилась их беседа? Хорошо ли я рассмотрел эту русскую девчонку? Видел ли ее раньше? В какой момент она пришла в бар? Где сидела, пока покойная разговаривала с американкой? Могла ли слышать их беседу? Сразу ли после ухода американки подошла к столу погибшей? Как они поприветствовали друг друга? Что она сказала на прощание? Может, эта вторая, русская девушка, когда уходила, коснулась чем-то этой старушенции? Уколола ее, допустим? Или опять-таки в кофе ей чего влила?

Я им отвечал следующее: «Девчонка эта, русская, как специально, на контрасте с предыдущей гражданкой, выглядела прекрасно. Хорошая прическа, легкий макияж, маникюрчик, каблучки. Не стопроцентная красавица, не лялька какая-нибудь, но весьма эффектная. И такой у нее – огонь, типа, в глазах. Не снулая какая-нибудь. Я бы с ней с удовольствием пообщался неформально. Нет, раньше я ее никогда не видел, ни у нас в кафе, ни где бы то ни было еще, и вообще у меня почему-то создалось впечатление, что она не москвичка. Приезжая. Почему, не знаю. Может, потому, что по жизни менее суровая, чем столичные штучки, более открытая. Так мне показалось. Ничего она старушке в кофе не подливала и никакой ей укол зонтиком не делала. Поговорили они, довольно резко, а потом девушка ушла, причем раздосадованная. А старушка за столом осталась. После чего, минут через пять, вижу я: бабка эта все сидит, не шевелится, и головенку набок повесила. Я Маринку, официантку, тут подозвал и говорю: пойди-ка, посмотри, твоему клиенту нехорошо. А Маринка через минуту ко мне прибегает, глаза вытаращила: че делать?! Тетенька эта, по ходу, умерла!

На следующий день

Смерть в кафе на Кутузовском на следующий день обсуждали в настолько высоком кабинете, что в него, казалось, никак не может долететь смерть столичной старушки.

Докладывал мужчина лет сорока пяти, одетый в щегольской костюм с шейным платком, заметно обрюзгший, и все называли его «товарищ подполковник». Товарища подполковника мог бы узнать бармен Репьев, потому что именно он распоряжался оперативниками, прибывшими в кафе «Урания» по случаю скоропостижной смерти пожилой гражданки Кудимовой Валерии Федоровны. Слова лились непринужденно, однако к докладу явно тщательно готовились – об этом можно было судить хотя бы по тому обстоятельству, что на подмогу говорящий призвал технические средства, которые транслировали на экран необходимые схемы и фотографии.

Однако главным в кабинете был человек, которого все именовали «товарищем генералом». Он расположился во главе стола и вел заседание. Еще двое из собравшихся в кабинете ходили в полковничьих званиях. Впрочем, род службы у них всех был таким, что мундиры они надевали не чаще раза в год – для фотографии в личное дело и по случаю представления начальству в новом звании. Вот и теперь все шестеро, включая отставников, были в штатском, в хорошо сшитых импортных костюмах. Итак, докладывал подполковник, а остальные, уважая друг друга как профессионалов, внимательно слушали и временами, не чинясь, задавали уточняющие вопросы.

• 1/63
• Следующая