Тарас Бульба (иллюстрации Кукрыниксов) - Гоголь Николай Васильевич - Страница 26
- Предыдущая
- 26/33
- Следующая
Тарасом.
– Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! – сказал Тарас и,
отступивши шаг назад, снял с плеча ружье.
Бледен как полотно был Андрий; видно было, как тихо шевелились уста его и
как он произносил чье-то имя; но это не было имя отчизны, или матери, или
братьев – это было имя прекрасной полячки. Тарас выстрелил.
Как хлебный колос, подрезанный серпом, как молодой барашек, почуявший
под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалился на траву, не
сказавши ни одного слова.
Остановился сыноубийца и глядел долго на бездыханный труп. Он был и
мертвый прекрасен: мужественное лицо его, недавно исполненное силы и
непобедимого для жен очарованья, все еще выражало чудную красоту;
черные брови, как траурный бархат, оттеняли его побледневшие черты.
– Чем бы не козак был? – сказал Тарас, – и станом высокий, и чернобровый, и
лицо как у дворянина, и рука была крепка в бою! Пропал, пропал бесславно,
как подлая собака!
– Батько, что ты сделал? Это ты убил его? – сказал подъехавший в это время
Остап.
Тарас кивнул головою.
Пристально поглядел мертвому в очи Остап. Жалко ему стало брата, и
проговорил он тут же:
– Предадим же, батько, его честно земле, чтобы не поругались над ним враги
и не растаскали бы его тела хищные птицы.
– Погребут его и без нас! – сказал Тарас, – будут у него плакальщики и
утешницы!
И минуты две думал он, кинуть ли его на расхищенье волкам-сыромахам или
пощадить в нем рыцарскую доблесть, которую храбрый должен уважать в
ком бы то ни было. Как видит, скачет к нему на коне Голокопытенко:
– Беда, атаман, окрепли ляхи, прибыла на подмогу свежая сила!..
Не успел сказать Голокопытенко, скачет Вовтузенко:
– Беда, атаман, новая валит еще сила!..
Не успел сказать Вовтузенко, Пысаренко бежит бегом, уже без коня:
– Где ты, батьку? Ищут тебя козаки. Уж убит куренной атаман Невылычкий,
Задорожний убит, Черевиченко убит. Но стоят козаки, не хотят умирать, не
увидев тебя в очи; хотят, чтобы взглянул ты на них перед смертным часом!
– На коня, Остап! – сказал Тарас и спешил, чтобы застать еще козаков, чтобы
поглядеть еще на них и чтобы они взглянули перед смертью на своего
атамана.
Но не выехали они еще из лесу, а уж неприятельская сила окружила со всех
сторон лес, и меж деревьями везде показались всадники с саблями и копьями.
«Остап!.. Остап, не поддавайся!..» – кричал Тарас, а сам, схвативши саблю
наголо, начал честить первых попавшихся на все боки. А на Остапа уже
наскочило вдруг шестеро; но не в добрый час, видно, наскочило: с одного
полетела голова, другой перевернулся, отступивши; угодило копьем в ребро
третьего; четвертый был поотважней, уклонился головой от пули, и попала в
конскую грудь горячая пуля, – вздыбился бешеный конь, грянулся о землю и
задавил под собою всадника. «Добре, сынку!.. Добре, Остап!.. – кричал
Тарас. – Вот я следом за тобою!..» А сам все отбивался от наступавших.
Рубится и бьется Тарас, сыплет гостинцы тому и другому на голову, а сам
глядит все вперед на Остапа и видит, что уже вновь схватилось с Остапом
мало не восьмеро разом. «Остап!.. Остап, не поддавайся!..» Но уж одолевают
Остапа; уже один накинул ему на шею аркан, уже вяжут, уже берут Остапа.
«Эх, Остап, Остап!.. – кричал Тарас, пробиваясь к нему, рубя в капусту
встречных и поперечных. – Эх, Остап, Остап!..» Но как тяжелым камнем
хватило его самого в ту же минуту. Все закружилось и перевернулось в глазах
его. На миг смешанно сверкнули пред ним головы, копья, дым, блески огня,
сучья с древесными листьями, мелькнувшие ему в самые очи. И грохнулся
он, как подрубленный дуб, на землю. И туман покрыл его очи.
X
– Долго же я спал! – сказал Тарас, очнувшись, как после трудного хмельного
сна, и стараясь распознать окружавшие его предметы. Страшная слабость
одолевала его члены. Едва метались пред ним стены и углы незнакомой
светлицы. Наконец заметил он, что пред ним сидел Товкач, и, казалось,
прислушивался но всякому его дыханию.
«Да, – подумал про себя Товкач, – заснул бы ты, может быть, и навеки!» Но
ничего не сказал, погрозил пальцем и дал знак молчать.
– Да скажи же мне, где я теперь? – спросил опять Тарас, напрягая ум и
стараясь припомнить бывшее.
– Молчи ж! – прикрикнул сурово на него товарищ. – Чего тебе еще хочется
знать? Разве ты не видишь, что весь изрублен? Уж две недели как мы с тобою
скачем не переводя духу и как ты в горячке и жару несешь и городишь
чепуху. Вот в первый раз заснул покойно. Молчи ж, если не хочешь нанести
сам себе беду.
Но Тарас все старался и силился собрать свои мысли и припомнить бывшее.
– Да ведь меня же схватили и окружили было совсем ляхи? Мне ж не было
никакой возможности выбиться из толпы?
– Молчи ж, говорят тебе, чертова детина! – закричал Товкач сердито, как
нянька, выведенная из терпенья, кричит неугомонному повесе-ребенку. – Что
пользы знать тебе, как выбрался? Довольно того, что выбрался. Нашлись
люди, которые тебя не выдали, – ну, и будет с тебя! Нам еще немало ночей
скакать вместе. Ты думаешь, что пошел за простого козака? Нет, твою голову
оценили в две тысячи червонных.
– А Остап? – вскрикнул вдруг Тарас, понатужился приподняться и вдруг
вспомнил, как Остапа схватили и связали в глазах его и что он теперь уже в
ляшских руках.
И обняло горе старую голову. Сорвал и сдернул он все перевязки ран своих,
бросил их далеко прочь, хотел громко что-то сказать – и вместо того понес
чепуху; жар и бред вновь овладели им, и понеслись без толку и связи
безумные речи.
А между тем верный товарищ стоял пред ним, бранясь и рассыпая без счету
жестокие уморительные слова и упреки. Наконец схватил он его за ноги и
руки, спеленал, как ребенка, поправил все перевязки, увернул его в воловью
кожу, увязал в лубки и, прикрепивши веревками к седлу, помчался вновь с
ним в дорогу.
– Хоть неживого, да довезу тебя! Не попущу, чтобы ляхи поглумились над
твоей козацкою породою, на куски рвали бы твое тело да бросали его в воду.
Пусть же хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи, да пусть же
степовой наш орел, а не ляшский, не тот, что прилетает из польской земли.
Хоть неживого, а довезу тебя до Украйны!
Там говорил верный товарищ. Скакал без отдыху дни и ночи и привез его,
бесчувственного, в самую Запорожскую Сечь. Там принялся он лечить его
неутомимо травами и смачиваньями; нашел какую-то знающую жидовку,
которая месяц поила его разными снадобьями, и наконец Тарасу стало лучше.
Лекарства ли или своя железная сила взяла верх, только он через полтора
месяца стал на ноги; раны зажили, и только одни сабельные рубцы давали
знать, как глубоко когда-то был ранен старый козак. Однако же заметно стал
он пасмурен и печален. Три тяжелые морщины насунулись на лоб его и уже
больше никогда не сходили с него. Оглянулся он теперь вокруг себя: все
новое на Сечи, все перемерли старые товарищи. Ни одного из тех, которые
стояли за правое дело, за веру и братство. И те, которые отправились с
кошевым в угон за татарами, и тех уже не было давно: все положили головы,
все сгибли – кто положив на самом бою честную голову, кто от безводья и
бесхлебья среди крымских солончаков, кто в плену пропал, не вынесши
позора; и самого прежнего кошевого уже давно не было на свете, и никого из
старых товарищей; и уже давно поросла травою когда-то кипевшая козацкая
сила. Слышал он только, что был пир, сильный, шумный пир: вся перебита
- Предыдущая
- 26/33
- Следующая
