Очень грязная история (СИ) - Бульба Наталья Владимировна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/95
- Следующая
Сложнее – с той другой историей, в которую шеф просил не лезть. Сдавалось мне, от нас не просто хотели избавиться, но и сыграть на этом.
Против кого? Версий было немного. Либо подставляли Куиши, отделываясь от излишне ретивого сотрудника, либо то же самое, но с другой целью, либо…
Либо игра велась против шейха.
Тиашину было далеко за семьдесят. Более двадцати детей, не меньше – внуков. Своего преемника он так и не назвал.
Но было в этом еще кое-что, мелькая догадками на грани между разумом и интуицией. И выглядело оно… весьма нелицеприятно. Для Союза.
Оправданно, но… грязно.
И в центре всего этого – мы! Если не брать во внимание всего остального, то – благородно. А если брать?!
Подняв взгляд на Ровера, отметила едва заметную усмешку.
– Знаешь, шеф… – Изумляться собственной наглости я не стала, продолжила, пока та еще не сдалась под натиском его острого взгляда, – когда вернемся домой…
Я хотела сказать… «если», но заставила себя о такой возможности даже не думать. И ведь никогда себя суеверной не считала.
– Когда вернемся домой, – неожиданно подхватил он, – свалим на недельку в горы. Я знаю там одно место…
Замолчал он сам. Снова невозмутимость, снова холодная отстраненность во взгляде. Словно и не было того мгновения, когда его лицо освещала предвкушающая улыбка… Короткого – я даже и вздохнуть не успела, но наполненного такой искренней радостью, такой надеждой, что мне хватило и его понять, и о чем говорил Шаевский.
За то, чтобы она вернулось вновь, я была готова избавить Приам не только от Ханри.
А как же Марк?!
Мысль была истошной и… несвоевременной. Все последние мысли были несвоевременными.
– Как прикажете, шеф! – фыркнула я, сведя все к… шутке. Надеюсь, мои усилия он оценил. – Мне нужен генный антимаркер и блокираторы. Эмоциональные, болевые, химические, на дурь.
– Всё?
Казалось, что он и не заметил резкого перехода.
– Нет, – усмехнулась я, предупреждая, что это только начало. – Нейродатчик командного интерфейса с доступом в сеть прикрытия.
– Еще что-то? – приподнял он бровь.
Его хладнокровию стоило позавидовать. То, о чем я просила, было уже на грани невозможного. Но я не собиралась останавливаться.
– Сканеры на ботах.
Чуть заметно качнул головой:
– Не успеешь адаптироваться.
– А вы попросите Шторма, чтобы он приказал Горевски покопаться в своих закромах. За сутки организм примет.
– Что ты задумала? – ровно поинтересовался он. Я в равнодушие не поверила.
Да и с вопросом шеф поторопился, я все еще не закончила.
– А еще мне необходимо тавро кого-нибудь из вольных. И лучше из тех, кто окончательно захлебнулся в чужой крови.
Вот после этого и замолчала, давая возможность самому дойти до моей идеи. Это было надежней, чем объяснять.
Думал Лазовски недолго, информации для выводов я ему подкинула достаточно.
– А ведь вполне может сработать. Вместо того чтобы получать удовольствие, истязая тебя…
– Дня два ему точно будет не до Виктора, а там и вы получите команду на работу.
Мой бравурный тон его не обманул. Два дня… на словах – не много, а когда каждая секунда может стать последней, вполне покажется вечностью.
* * *
За что Горевски почти боготворил свое начальство, так это за отсутствие занудства и поучений. Способен думать – сам поймешь, не способен… уже не поймешь никогда. Их служба идиотов не терпела.
Но таких у Шторма и не встречалось, отсеивались еще до того, как попадали в лапы (уже давно стало своим слэнгом) полковника. Было в команде кому посмотреть на будущих претендентов.
Как Шторм говорил: «Пощупать нутро».
Трудно сказать, повезло Валесантери или нет, но его… нутро терзал сам Вячек Если не считать, конечно, ныне уже генерала Орлова, который присутствовал на том мероприятии, наблюдая за ними с отеческой снисходительностью.
Добрый такой дядюшка…
Они оба в тот день смотрелись весьма безобидными.
Вот именно эту кажущуюся безобидность Валесантери и пришлось попробовать на собственной шкуре.
Теперь-то Горевски хорошо знал, что шуточки собственного шефа в академии, где тот учился, до сих пор оставались эталоном тонкого юмора, когда доходит не до всех, но если доходит, то ржут до изнеможения. А тогда…
Юношеские амбиции, круто замешанные на собственной тяге к недостижимому и тщательно взращиваемые сначала в школе, а затем и в техническом университете.
А еще хотелось подвигов! Чтобы один! Сразу! И… всех!
Вот такая наивная щенячья дурь.
Когда однажды, в порыве откровенности, поделился с матерью – просто оказалась ближе, та срочно вызвала супруга из очередной и весьма важной для будущего Союза командировки. Отец вернулся поразительно быстро – оперная прима была убедительна, когда этого хотела, выслушал отпрыска и… отправил… К Орлову.
Либо выбить блажь из умной головы, либо вправить излишне изогнувшиеся извилины.
Орлов внимательно выслушал всю ту ахинею про предназначение, которую гнал юный и неопытный Горевски, вздохнул и… отправил веселиться с тестами на профпригодность.
Вот после них с Валесантери и произошло первое раздвоение сознания в его жизни. С одной стороны, сомнения в том, туда ли он обратился. С другой, все более крепнущая уверенность, что ему очень повезло. Как же иначе, если он, мнивший себя кладезем знаний и умений, серьезно так задумался о том, чему и как именно его учили до этого?!
Все, что изучал сам и по рекомендации опекавших его преподавателей, после вакханалии вопросов, за которыми он интуитивно прослеживал четкую линию неведомой ему логики, выглядело весьма далеким от реальной жизни.
К концу сорокачасового марафона, когда не то что спать, а и перехватить пожрать не удалось, исцеления не наступило, но мысль о героизме сдохла, пав перед откровением, что эта мужская работа – как раз для него.
Видно, что-то подполковник Орлов (как давно это было!) увидел в полудохлом после испытаний претенденте, раз как бездомную шавку перебросил своему подчиненному Шторм собирал свою первую команду.
Сначала потенциальный отец-командир предложил разгадать логическую загадку. Самого задания Валесантери уже не помнил, но не забыл, что решения она не имела.
Но как же… признаться в том, что чего-то не знает?! От одной мысли губы кривились в язвительной усмешке. И хотя после общения с подчиненными Орлова самомнения поубавилось, но не настолько, чтобы не попытаться перевернуть горы, прежде чем сдаться.
А еще и подполковник… Друг отца, перед которым просто невозможно было показать свою слабость! Тот стоял метрах в десяти у стены и рассеянно наблюдал за происходящим.
Но самым жутким было другое – пристроился тот справа от стола, куда словно магнитом тянуло его взгляд.
Валесантери так… думал! Просто поднимал глаза и видел картинку. То плоскую и черно-белую, то многогранную, расцвеченную красками.
А тут – ничего.
А на ответ – четыре секунды. Да еще и намек, что ребята старлея Шторма справляются за две, это для новичка сделано исключение.
Вот на четвертой он и выдавил из себя, что при данных условиях у задачи ответа нет, но если…
Что «если», Шторм слушать не стал, вывалил на стол кучу деталей.
Объяснение было коротким: вот эта самая штука (при всем желании назвать штукой мелкие обломки выглядело безумием) перепрограммировала турель класса 7Х – высшая степень защищенности. При попытке захватить аппарат самоликвидировался. Это все, что осталось. И от самой штуки, и от того, чем пытались взять.
Вопрос четкий в своей лаконичности: может ли он…
Он тогда спросил, сколько у него времени… Шторм скривил физиономию – нужно было еще вчера, и, посчитав, что сказал больше, чем нужно, отошел к Орлову.
О чем они говорили, услышать было невозможно, но время от времени посматривали на него, добавляя нервозности.
Через два часа Горевски было уже все равно, кто и что делал в кабинете. Он и стакан с водой заметил случайно, тот просто помешал выкладывать понятную только ему конфигурацию из деталей.
- Предыдущая
- 31/95
- Следующая
