Чужая жена - Скоулс Кэтрин - Страница 14

• Предыдущая
• 14/75
• Следующая

Немного погодя она добралась до конца полосы. Пока мальчишки расправлялись с кустом боярышника, Мара смотрела на водоем. На дальнем берегу ей был виден темный холм — спина гиппопотама, на которой расселась стайка белых птиц. Неподалеку небольшое стадо газелей осторожно пробиралось к водопою через прибрежную грязь; на бархатистой шерстке на ногах виднелись налипшие комья ила. Обычная мирная сцена. Мара вновь поразилась тому, как все в жизни животных стремится к гармонии и спокойствию. Мгновенный ужас и бегство были следствием нападения хищника, но стоило опасности миновать, как ускользнувшая добыча возвращалась неспешно бродить по пастбищам. Мир людей, наоборот, был полон неизбывной тревоги. Мара заметила, как стайка водных птиц слетела к берегу. Ей подумалось, как было бы хорошо вместе с ними зайти в воду и погрузиться в ее успокоительную прохладу, забыв обо всех своих волнениях…

Когда мальчишки справились с работой, она отправила их помогать Кефе.

— Вы все сделали как нужно, — сказала она. — Теперь помогите дяде.

Они побежали вдоль взлетной полосы, раскинув руки и жужжа, изображая самолеты в небе. Газели подняли головы, чтобы посмотреть на них.

Мара сдала назад к тому месту, где дорожка выходила на равнину, минуя полуразрушенные старые «бомы» для крупного рогатого скота — стянутые колючей проволокой кусты боярышника, образующие ограду. Они остались с тех пор, когда Рейнор пытался разводить на пастбищах крупный рогатый скот — это было еще до того, как он решил, что охотой сможет заработать гораздо больше.

Недалеко от последнего дома Мара остановила «лендровер» и выбралась наружу. Она подошла к двум каменным надолбам, расположенным друг возле друга на небольшом возвышении, с которого открывался вид на равнину и водопой. Даже на таком расстоянии было заметно, что земля вокруг них поросла сорной травой с жесткими, горькими на вкус листьями, на которую не покушалось ни одно животное. Мара удивилась тому, что Джон не убрал их — надолбы были для него священны. Тот, что постарше, возведенный несколько десятилетий тому назад, венчал могилу Элис Рейнор; надолб, установленный не так давно, стоял на могиле старого охотника, и камни его были скреплены бетоном.

Джон никогда не видел Элис — она умерла от осложнений, последовавших за выкидышем, задолго до того, как он поселился в Рейнор-Лодж. Но он до сих пор глубоко почитал и уважал ее, унаследовав подобное отношение к ней от Билла. Что же до самого старого охотника — Джон любил его как родного отца.

Мара опустилась на колени у могилы Элис и принялась вырывать сорняки, возвращая на место камни, сбитые каким-то животным. Рукавом она вытерла пыль с деревянной таблички у основания. Табличка была вырезана из эбенового дерева, вероятно, отцом теперешнего деревенского резчика. Эпитафия была немногословной:

Мара смотрела на слова, выбранные Биллом. Значение их было ясным и недвусмысленным. Он любил только Элис. И не кривил душой. После смерти жены он оставался одиноким все те долгие годы жизни, что были отмеряны ему.

Мара выдернула жесткий куст боярышника из иссохшейся почвы. Корни все еще цеплялись за твердый ком земли. Она взялась за следующий куст. Когда все сорняки были истреблены, она подошла к другой могиле, более поздней. На ней стояла бронзовая надгробная плита. Ее поверхность сверкала на солнце, и Маре пришлось прищуриться, чтобы прочесть выгравированную на ней надпись:

Последняя строка была девизом ассоциации. «Бесстрашие, но не безрассудство». Джон объяснил его значение Маре, когда в первый раз повел ее к могилам. Поначалу каждому охотнику бывает страшно, говорил он. Потом наступает самонадеянность, она кружит голову — так голову и теряют. Счастлив тот, кто нашел золотую середину и рискует лишь тогда, когда риск оправдан. Спустя годы именно он становится профессионалом.

Мара нагнулась, чтобы стереть с плиты белое пятно птичьего помета. Неудивительно, что Джон не появлялся здесь в последние месяцы, ведь будущее приюта оказалось под угрозой. В том не было его вины — он всегда действовал с оглядкой и не рисковал понапрасну. Но Мара знала, что утешения в том было мало. Он подвел Рейнора.

Женщина повернула голову и прислушалась: из далекой деревни доносились едва слышные ритмичные удары — работал «барабанный телеграф». Она догадалась, что таким образом хорошие новости сегодняшнего дня передаются по округе. Мара вздохнула, внезапно почувствовав усталость. Так легко было поддаться искушению и поверить, что приезд Карлтона принесет с собой перемены к лучшему в судьбе Рейнор-Лодж. На деле это лишь отсрочка перед тем, как приюту будет вынесен окончательный приговор. Сколько бы ни выручил Джон за селусское сафари, в лучшем случае они смогут выплатить долг местному ростовщику, и если что останется, то только крохи. А нужно было думать о хлебе насущном и сейчас, и на будущее.

Приют все равно придется закрыть.

Несмотря на полуденный зной, Мару бросило в холод. Покупателей на приют им не найти. Лицензия будет отозвана, приют будет отчужден в пользу правительства и, возможно, передан местным жителям. Она представила себе старинный каменный особняк и ряд гостевых домиков в распоряжении местного населения. На подоконниках из тика будут гнездиться куры. Из рондавелей будет виться дым костров вперемешку с сажей и запахами местной кухни. Выбеленные стены посереют. Деревья пойдут на дрова. Буши поглотят сад, вытеснив цветочные клумбы.

Мара подняла глаза к горизонту. Куда они пойдут, она и Джон? Что станут делать? Она попыталась вообразить себя стоящей рядом с мужем в каком-нибудь другом месте. Может, в Танзании? Или в Австралии, или в Англии…

Воображения не хватало даже на самую незамысловатую картинку. Впереди была лишь пугающая пустота. Вглядываясь в эту пустоту, Мара поймала себя на мысли о том, что и будущее их брака выглядит столь же мрачно, как и перспективы приюта. То, что казалось незыблемым и важным, пошатнулось и обесценилось, и трудно было представить себе, как это можно спасти и что же со всем этим будет…

Мара озиралась на пустые стены, застыв на том самом месте, где еще вчера стоял ее туалетный столик. Хлопья пыли валялись по всему полу, а стул, ранее располагавшийся на потертом коврике возле стола, теперь напоминал севший на мель корабль. Чтобы увидеть, как она выглядит, ей пришлось воспользоваться карманным зеркальцем. Голубое платье было чистым и свежевыглаженным. Волосы зачесаны назад и собраны в опрятный хвост. Незадолго до этого Мара тщательно умылась. Она знала, что, может быть, в последний раз принимает в своем приюте гостей, и намеревалась выполнить свои обязанности хозяйки сафари безукоризненно.

Нагнувшись, Мара достала помаду и пудру из корзинки, которая за неимением другого места стояла прямо на полу. Потом пристроила зеркальце на подоконнике и, поймав свое отражение, припудрила нос и лоб, а затем подкрасила губы. Она прислушивалась к тишине, ожидая сигнала Томбы, — он пообещал не покидать своего поста и предупредить, когда гости будут недалеко.

Мара поджала губы, чтобы выровнять оттенок помады, оставленной невестой одного из клиентов. Затем критически оглядела свое отражение. Слишком ярко, решила она, да и вообще, помада, наверное, была лишней. Создавалось впечатление, что таким способом она пытается обратить на себя внимание.

Едва Мара принялась стирать помаду, как услышала отдаленный крик.

Не прошло и нескольких минут, как вся прислуга собралась у входа. Кефа всех выстроил по обе стороны арки, образованной бивнями. Даже ночной сторож, засыпающий на ходу, и тот был здесь. Среди прислуги не было женщин — все женщины в окрестных деревнях работали не покладая рук на семейных шамбах и появлялись в приюте лишь затем, чтобы продать яйца, молоко и овощи. Должно быть, Кефа перебрал форменную одежду, так как все были одеты более-менее похоже. Одежда отличалась покроем и степенью изношенности, но вся без исключения была цвета хаки, недавно выстирана и наглажена.

• Предыдущая
• 14/75
• Следующая