Возвращение с Западного фронта (сборник) - Ремарк Эрих Мария - Страница 153

• Предыдущая
• 153/284
• Следующая

– Мне кажется, она бы еще с удовольствием осталась здесь, – сказал я. – Странно… ни с того ни с сего…

– Несчастное существо, – ответила Пат. – Сидит себе, наверное, вечером в своей комнате и печалится.

– Да, конечно… Но мне думается, что я, в общем, вел себя с ней довольно мило.

– Да, Робби. – Она погладила мою руку. – Открой немного дверь.

Я подошел к двери и отворил ее. Небо прояснилось, полоса лунного света, падавшая на шоссе, протянулась в нашу комнату. Казалось, сад только того и ждал, чтобы распахнулась дверь, – с такой силой ворвался в комнату и мгновенно разлился по ней ночной аромат цветов, сладкий запах левкоев, резеды и роз.

– Ты только посмотри, – сказал я.

Луна светила все ярче, и мы видели садовую дорожку во всю ее длину. Цветы с наклоненными стеблями стояли по ее краям, листья отливали темным серебром, а бутоны, так пестро расцвеченные днем, теперь мерцали пастельными тонами, призрачно и нежно. Лунный свет и ночь отняли у красок всю их силу, но зато аромат был острее и слаще, чем днем.

Я посмотрел на Пат. Ее маленькая темноволосая головка лежала на белоснежной подушке. Пат казалась совсем обессиленной, но в ней была тайна хрупкости, таинство цветов, распускающихся в полумраке, в парящем свете луны.

Она слегка привстала.

– Робби, я действительно очень утомлена. Это плохо?

Я подошел к ее постели.

– Ничего страшного. Ты будешь отлично спать.

– А ты? Ты, вероятно, не ляжешь так рано?

– Пойду еще прогуляюсь по пляжу.

Она кивнула и откинулась на подушку. Я посидел еще немного с ней.

– Оставь дверь открытой на ночь, – сказала она, засыпая. – Тогда кажется, что спишь в саду…

Она стала дышать глубже. Я встал, тихо вышел в сад, остановился у деревянного забора и закурил сигарету. Отсюда я мог видеть комнату. На стуле висел ее купальный халат, сверху было наброшено платье и белье; на полу у стула стояли туфли. Одна из них опрокинулась. Я смотрел на эти вещи, и меня охватило странное ощущение чего-то родного, и я думал, что вот теперь она есть и будет у меня и что стоит мне сделать несколько шагов, как я увижу ее и буду рядом с ней сегодня, завтра, а может быть, долго-долго…

Может быть, думал я, может быть, – вечно эти два слова, без которых уже никак нельзя было обойтись! Уверенности – вот чего мне недоставало. Именно уверенности – ее недоставало всем.

Я спустился к пляжу, к морю и ветру, к глухому рокоту, нараставшему, как отдаленная артиллерийская канонада.

Я сидел на пляже и смотрел на заходящее солнце. Пат не пошла со мной. Весь день она себя плохо чувствовала. Когда стемнело, я встал и хотел пойти домой. Вдруг я увидел, что из-за рощи выбежала горничная. Она махала мне рукой и что-то кричала. Я ничего не понимал – ветер и море заглушали слова. Я сделал ей знак, чтобы она остановилась. Но она продолжала бежать и подняла рупором руки к губам.

– Фрау Пат… – послышалось мне. – Скорее…

– Что случилось? – крикнул я.

Она не могла перевести дух.

– Скорее. Фрау Пат… несчастье.

Я побежал по песчаной лесной дорожке к дому. Деревянная калитка не поддавалась. Я перемахнул через нее и ворвался в комнату. Пат лежала в постели с окровавленной грудью и судорожно сжатыми пальцами. Изо рта у нее еще шла кровь. Возле стояла фрейлейн Мюллер с полотенцем и тазом с водой.

– Что случилось? – крикнул я и оттолкнул ее в сторону.

Она что-то сказала.

– Принесите бинт и вату! – попросил я. – Где рана?

Она посмотрела на меня, ее губы дрожали.

– Это не рана…

Я резко повернулся к ней.

– Кровотечение, – сказала она.

Меня точно обухом по голове ударили.

– Кровотечение?

Я взял у нее из рук таз.

– Принесите лед, достаньте поскорее немного льда.

Я смочил кончик полотенца и положил его Пат на грудь.

– У нас в доме нет льда, – сказала фрейлейн Мюллер.

Я повернулся. Она отошла на шаг.

– Ради Бога, достаньте лед, пошлите в ближайший трактир и немедленно позвоните врачу.

– Но ведь у нас нет телефона…

– Проклятие! Где ближайший телефон?

– У Массмана.

– Бегите туда. Быстро. Сейчас же позвоните ближайшему врачу. Как его зовут? Где он живет?

Не успела она назвать фамилию, как я вытолкнул ее за дверь:

– Скорее, скорее бегите! Это далеко?

– В трех минутах отсюда, – ответила фрейлейн Мюллер и торопливо засеменила.

– Принесите с собой лед! – крикнул я ей вдогонку.

Я принес свежей воды, снова смочил полотенце, но не решался прикоснуться к Пат. Я не знал, правильно ли она лежит, и был в отчаянии от того, что не знал главного, не знал единственного, что должен был знать: подложить ли ей подушку под голову или оставить ее лежать плашмя.

Ее дыхание стало хриплым, потом она резко привстала, и кровь хлынула струей. Она дышала часто, в глазах было нечеловеческое страдание, она задыхалась и кашляла, истекая кровью; я поддерживал ее за плечи, то прижимая к себе, то отпуская, и ощущал содрогания всего ее измученного тела. Казалось, конца этому не будет. Потом, совершенно обессиленная, она откинулась на подушку.

Вошла фрейлейн Мюллер. Она посмотрела на меня, как на привидение.

– Что же нам делать? – спросил я.

– Врач сейчас будет, – прошептала она. – Лед… на грудь, и, если сможет… пусть пососет кусочек…

– Как ее положить?.. Низко или высоко?.. Да говорите же, черт возьми!

– Пусть лежит так… Он сейчас придет.

Я стал класть ей на грудь лед, почувствовав облегчение от возможности что-то делать; я дробил лед для компрессов, менял их и непрерывно смотрел на прелестные, любимые, искривленные губы, эти единственные, эти окровавленные губы…

Зашуршали шины велосипеда. Я вскочил. Врач.

– Могу ли я помочь вам? – спросил я. Он отрицательно покачал головой и открыл свою сумку. Я стоял рядом с ним, судорожно вцепившись в спинку кровати. Он посмотрел на меня. Я отошел немного назад, не спуская с него глаз. Он рассматривал ребра Пат. Она застонала.

– Разве это так опасно? – спросил я.

– Кто лечил вашу жену?

– Как то есть лечил?.. – пробормотал я.

– Какой врач? – нетерпеливо переспросил он.

– Не знаю… – ответил я. – Нет, я не знаю… я не думаю…

Он посмотрел на меня:

– Но ведь вы должны знать…

– Но я не знаю. Она мне никогда об этом не говорила.

Он склонился к Пат и спросил ее о чем-то. Она хотела ответить. Но опять начался кровавый кашель. Врач приподнял ее. Она хватала губами воздух и дышала с присвистом.

– Жаффе, – произнесла она наконец, с трудом вытолкнув это слово из горла.

– Феликс Жаффе? Профессор Феликс Жаффе? – спросил врач. Чуть сомкнув веки, она подтвердила это. Доктор повернулся ко мне: – Вы можете ему позвонить? Лучше спросить у него.

– Да, да, – ответил я, – я это сделаю сейчас же. А потом приду за вами! Жаффе?

– Феликс Жаффе, – сказал врач. – Узнайте номер телефона.

– Она выживет? – спросил я.

– Кровотечение должно прекратиться, – сказал врач.

Я позвал горничную, и мы побежали по дороге. Она показала мне дом, где был телефон. Я позвонил у парадного. В доме сидело небольшое общество за кофе и пивом. Я обвел всех невидящим взглядом, не понимая, как могут люди пить пиво, когда Пат истекает кровью. Заказав срочный разговор, я ждал у аппарата. Вслушиваясь в гудящий мрак, я видел сквозь портьеры часть смежной комнаты, где сидели люди. Все казалось мне туманным и вместе с тем предельно четким. Я видел покачивающуюся лысину, в которой отражался желтый свет лампы, видел брошь на черной тафте платья со шнуровкой, и двойной подбородок, и пенсне, и высокую вздыбленную прическу; костлявую старую руку со вздувшимися венами, барабанившую по столу… Я не хотел ничего видеть, но был словно обезоружен – все само проникало в глаза, как слепящий свет.

Наконец мне ответили. Я попросил профессора.

– К сожалению, профессор Жаффе уже ушел, – сообщила мне сестра.

• Предыдущая
• 153/284
• Следующая