Когда нам семнадцать… - Александровский Виктор Николаевич - Страница 25

• Предыдущая
• 25/44
• Следующая

Филя с молчаливой улыбкой прошелся по радиоузлу, пощупал руками усилитель, включил и выключил рубильник.

— Как ты сказал про меня? Звездочет? — Филя уселся на подоконник, снял очки и покрутил их за дужки. — Так вот, документы из Москвы пришли…

— Ну и что?

— А то, что звезда — новая, та самая, вспышку которой предсказывали советские ученые. Гиппарх не знал, Тихо Браге не знал. Вот вам и паровозная астрономия!

— Я… я же, между прочим, так и думал! — радостно объявил хозяин «голубятни». — Вот и готовая речь для открытия радиоузла! Сенсация! Понимаешь, Филя, как ты кстати открыл звезду!

Однажды, проснувшись, я увидел, что за окном белым-бело. Снег облепил деревья, столбы, заборы. Деревянные домики точно выросли за ночь и походили на большие сахарные головы. Воздух с легким морозцем был напоен тем особым зимним ароматом, который ощущаешь даже на вкус. В утренней тишине звучно скрипел снег под ногами, с деревьев отчетливо доносились птичьи голоса. Небо было голубое, ясное, на его бескрайном просторе белой льдинкой висел месяц, не успевший скрыться за горизонт.

В этот день вечером состоялось наше «небесное путешествие». Всем классом мы высыпали на школьный двор и окружили Максима Петровича.

— Поздравляю, друзья мои, с наступающей матушкой-зимой. Она нынче у нас ранняя, — начал учитель.

— И такая тихая, торжественная! — с воодушевлением подхватила Ольга.

Мы посмотрели вверх. На чистом вечернем небе мерцали звезды. Одни звезды посылали на землю белый свет, другие горели синеватыми, красноватыми и зеленоватыми огоньками. Прямо над нами проходила широкая звездная полоса — Млечный путь.

— Ну, а теперь предоставим слово Романюку, — объявил Максим Петрович.

Наш астроном смущенно кашлянул.

— Говорить-то, пожалуй, и не о чем. Вон она, — Филя протянул руку.

И, следуя за ней взглядом, мы отыскали на небе группу небольших, тускло мерцающих звездочек. Среди них находилась звезда, замеченная его отцом.

— Это какая же — та, мутноватая? — ядовито спросил Маклаков.

— Ну да, похожая на угасающий уголек, — подхватила Чаркина.

— А вам какую надо? — сказал Вовка. — Чтобы на гуляньях вам светила? Обыватели!

— Но-но, без оскорблений! — злобно шикнул Маклаков. — Я ведь ни пушки не забыл, ни байкальской истории…

Они стояли друг против друга, маленький, в ватной курточке Вовка и рослый, разодетый Маклаков, готовые вот-вот вцепиться друг в друга.

— Звезда Романюков явление очень любопытное, — раздался в морозной тишине голос Максима Петровича. Он словно бы ничего не заметил. — Это так называемая «новая» звезда из породы звезд, страдающих «хронической» болезнью вспышек.

— Как… разве она уже взрывалась? — удивилась Милочка.

— Да, восемьдесят лет назад… Используя данные прошлого взрыва, советские ученые предугадали срок ее повторной вспышки. А скромный астроном-любитель машинист Романюк подтвердил это на практике. Он первый обнаружил вновь вспыхнувшую звезду!

Мы с Игорем, слушая учителя, все же на всякий случай придвинулись к Вовке — Маклаков не отходил от него.

— Буржуазные ученые, такие, как Джинс, утверждают, что Солнце также заражено болезнью взрыва, который произойдет неожиданно, как вспыхнула эта звезда. «Стоит ли тратить силы на борьбу за лучшее будущее человечества? — говорят они. — Стоит ли задумываться о недостатках капиталистического строя? Все равно ведь в один момент вся жизнь на нашей планете может пойти насмарку…» — Максим Петрович передохнул и отыскал взглядом Милу Чаркину. — «Да, — отвечаем мы, — стоит! Мы будем бороться за счастье человека на нашей планете, потому что ему ничто не угрожает со стороны небесных светил. Солнце не относится к „хронически“ заболевшим светилам… За миллиарды лет своего существования оно ни разу не подвергалось вспышке и никогда не взорвется!»

Среди ребят поднялся радостный шум, кто-то крикнул «ура», захлопал в ладоши. Воспользовавшись этим, Маклаков хотел было дать Вовке подножку, но я успел свалить его с ног.

Маклаков тотчас вскочил, и мы уже готовы были сцепиться друг с другом.

Между нами стала Тоня.

— Вы с ума сошли — драться на уроке? — Тоня с любопытством глядела на меня. — Пошли бы хоть на Ангару!

Тоня была в шубке с беличьим воротником, в вязаной шапочке и белых пушистых варежках. Во всем этом наряде она казалась какой-то особенно милой.

— Ты похожа на Снегурочку, — не удержался я.

Тоня, помолчав, сказала шепотком:

— Между прочим, я на тебя уже не сержусь, Леша…

— Давно?

— С этой минуты. — Она засмеялась. — Нет, мне уже давно надоело сердиться.

Максим Петрович продолжал рассказ о созвездиях, говорил, что своими очертаниями они напоминают льва, ящерицу, оленя… Но едва ли я слушал его внимательно… Передо мной в голубом морозном воздухе стояли Тонина вязаная шапочка и Тонины губы…

По дороге домой Тоня о чем-то беспрерывно говорила, тормоша меня за рукав. Я молчал. Рядом с нами, согревая руки в карманах пальто, шагал Романюк.

— Филя, ну хоть ты скажи что-нибудь! — приставала к нему Кочка.

Романюк, придерживая очки, поглядел на небо:

— Гиппарх, Тихо Браге… Новых звезд нет в природе…

— Ты о чем это? — спросила Тоня, не знавшая о нашем разговоре в кабинете директора.

— О своем! Глядите, друзья, на небо, ищите новые звезды. Может, и ваша звезда объявится.

Мне было хорошо, и Тоне, наверно, тоже. Точно мы шли не по глухой улице, а плыли по этой звездной реке.

— Уж не хочешь ли ты променять свою математику на астрономию? — нарушила тишину Тоня.

— Тут и менять нечего, — спокойно ответил Филя. — Науки определенно родственные…

— Это он под впечатлением беседы, — заметила Тоня, когда Романюк ушел. — А что ты думаешь, Леша, вот увлечется наш секретарь астрономией и еще профессором станет. Честное слово, станет. Филипп — он ведь упрямый!

Тоня подняла воротник шубки и снова заговорила:

— Леша, когда Максим Петрович рассказывал о Большой Медведице, у меня были совсем глупые мысли… О нашем маленьком медвежонке… Ты, наверно, сейчас стихи сочиняешь, да? — вдруг спросила она.

— Какие стихи? — опешил я.

— Обыкновенные. Ты думаешь, я ничего не знаю?

— Кто тебе говорил? — спросил я сердито.

— А не все ли равно, кто? Может быть, я иду сейчас с будущим Пушкиным!

Тоня с шутливой торжественностью взяла меня под руку. Я вырвался… мы оступились и полетели в сугроб.

— Замечательно! — рассмеялась Тоня. — Напротив самого-то дома? Ой, если бы видел папа!

Мы долго отряхивались от снега.

— Зайдем, Леша, к нам, погреешься, — пригласила Тоня.

В морозном воздухе сонно прокатилось десять каланчовых ударов.

— Поздно…

— Пошли!

Увлекаемый Тоней, я вошел за нею в дом. Из прихожей в раскрытую дверь виднелась огромная спина доктора. Сидя за столом, Кочкин что-то писал. Над лохматой его головой вился табачный дымок.

Разделись тихо, чтобы не мешать. Но доктор узнал мой голос.

— Как здоровье Павла Семеновича? — спросил он, не повертывая головы.

— Да так… Кашляет, — растерялся я.

— Кашляет? — Кочкин загрохотал креслом, отодвигаясь от стола. — Чего же он ко мне на прием не приходит? Пуля не дура, свое дело знает. — Пригасив в пепельнице папиросу, доктор, хмурясь, сказал: — Ты, Алексей, предупреди брата. А то ведь я с пациентами не церемонюсь. В милицию заявлю!

— Ой, папочка, не пугай! — засмеялась Тоня и, взяв меня за руку, провела в свою комнату.

Присев к ее письменному столу, я увидел на нем стопку книг и бумаг. «Партизаны Сибири» — прочел слова, выведенные крупными буквами. Тоня, вспыхнув, прикрыла бумаги рукой.

— Нельзя читать? — удивился я.

— Да. Пока нельзя. Это выписки из архивных документов.

• Предыдущая
• 25/44
• Следующая