На острие меча - Азаров Алексей Сергеевич - Страница 27
- Предыдущая
- 27/34
- Следующая
Начальник ДС покачал головой. Он был полностью согласен, и тень, скользнувшая по его лицу, означала совсем другое. Павлову предстояло доложить царю новую ошеломляющую весть: из последних по очереди расшифровки телеграмм неопровержимо явствовало, что некий таинственный «восточный» источник Пеева—не кто иной как его превосходительство посол Болгарии в Токио Янко Панайотов Пеев.
Павлов смотрел на царя и тянул время, боясь припадка. Борис III и по значительно менее серьезным причинам впадал в неистовый гнев.
— Шестьсот восемьдесят первая? — переспросил Павлов.— Да, так! Только так, ваше величество!
— Я устал, Павлов. Иди!
Начальник ДС захлопнул папку с бумагами. Перевел дух. Царь сам дал ему отсрочку. Нет, пусть уж с вестью о Янко Пееве едет во дворец министр иностранных дел. В конце концов, это по его епархии.
Ш
...Леев участие Янко в работе группы отрицал. Начисто. Категорически. Держался версии, повторяющей ту, что избрал когда-то для отмежевания Александра Георгиева.
— Янко писал мне, сообщал политические новости. Не более того. Смешно и юридически бездоказательно утверждать, что он помогал мне сознательно.
Недев выложил телеграммы. Оригиналы, изъятые у Эмила Попова, перевод, выполненный криптографами РО, заключение экспертизы об идентичности шрифта машинки Пеева и той, на которой печатались шифровки.
— Извольте прочесть. Здесь речь идет о связи, о том, что Янко Пееву можно доверять. Подпись везде ваша.
— Я отказываюсь отвечать. Это фальшивки...
Недев встал, сунул пальцы за ремень мундира,
расправил складки.
— Хорошо бы, если так...
Фраза вырвалась случайно, но была сказана искренне. Недев не был в восторге от оперативности и мастерства криптографов, докопавшихся до Янко Пеева. Едва удалось погасить историю с Никифоровым, и вот — на тебе, новый сюрприз, еще хлеще прежнего! Посол его величества — соучастник Пеева! Факт, который невозможно скрыть, и хорошо, что Леев не признается, дает возможность оттянуть день, когда придется доложить царю.
Иной точки зрения придерживался Гешев.
— Вы хотите замять скандал, господа? А надо ли? Янко Леев хороший аргумент в споре с теми, кто кричит о необходимости либерализации. Им мы заткнем рот оппозиции в парламенте; им же приструним Говедарова — они же друзья закадычные! Оздоровим обстановку!
— Надо информировать министра иностранных дел,— сказал Павлов.
Недев поддержал его.
— Это разумно. Без его санкции арестовать Янко Пеева нельзя. Возьмите миссию на себя, Гешев.
— Хорошо. Мне всегда достается грязная работа, но я не брезглив, господа!
Разговор с министром вышел долгим. Телеграммы заставили его задуматься; Гешев — хороший физиономист— легко уловил колебания: министр, очевиднее всего, верил и не верил, допускал мысль, что ему подсунули фальшивки, сработанные в отделении «А».
— Есть еще что-нибудь? Показания, компрометирующие господина посла, признание Александра Пеева?
— Нет... Телеграммы дешифрованы не нами, а РО.
Гешев выдержал паузу, добавил подчеркнуто холодно:
— Надо принимать решение, господин министр. Если вы отказываетесь, я еду к царю.
— Да... Возможно, вы правы. Янко Пеев будет отозван. Не с поста, конечно, а под предлогом доклада мне и премьеру. Надеюсь, к его приезду вы или докажете его вину, или опровергнете клевету. Лучше всего, если его уличит доктор Пеев. Брат не станет возводить напраслину на брата.
«Доктор Пеев! — подумал Гешев, спускаясь по лестнице.— Черта с два он заговорит. Я попробую, конечно, но если не выйдет, то к господину послу придется применить не статью закона, а превентивную меру».
«Превентивная мера»! Перед тем, как откланяться, Гешев предусмотрительно попросил министра точно определить маршрут следования Янко Пеева из Токио в Софию. Настоял, чтобы в Анкаре была сделана остановка на сутки. На вопрос: «Зачем?» — ответил сухо: «Так нужно!» Подумал: «Будут трудности, Заграничной службой ведает Праматоров из отделения «В». Придется действовать через его голову или заставить Павлова дать приказ. Значит, будут посвящены трое. Это много. Ладно, там посмотрим».
...Ночью Пеева подняли на допрос.
Гешев был в кабинете один. Сидел, курил. Рубашка расстегнута. Пепельница полна окурков. Глаза красные, воспаленные.
— Садись, доктор. Пришел час попрощаться. Решено не судить тебя, расстрелять без приговора.
Ты не улыбайся, я не шучу. Мне поручили переговорить с тобой напоследок и сделать предложение. Или ты расскажешь все, дашь нам Янко Пеева и связников с Центром, явки, или ровно в час ночи я собственноручно пристрелю тебя. Все. Думай, доктор!
Леев побледнел. Прикусил губу — сильно, до крови.
— Гешев! Тебя же женщина родила.., Дай бумагу, я напишу письмо жене и сыну. Последнее.
— Зачем? Письма — прах и сам ты скоро станешь горстью праха. Ты выбрал молчание, твое дело... Ладно, поехали!
В зашторенном автомобиле Пеева вывезли за город. Выволокли из кабины, поставили у дерева. Лицо его казалось белым овалом — белее сорочки.
— Еще не поздно, доктор.
— Я не меняю решений!
Агентов было трое. Гешев — четвертый.
Четыре выстрела...
Когда вынырнул, выплыл из обморока, не сразу понял, что это мутное, белесое над головой. Ах, да, луна. Жив...
Его вывозили на расстрел три ночи подряд. Он поседел. Все стало белым: голова, усы... Нестерпимая белизна, с голубым отливом, словно снег на вершине Витоши. Нетающий снег.
13
Даже близкие к Николе Гешеву люди не догадывались, что его — здоровяка, если судить по внешнему виду, давно, с выматывающим постоянством, мучают головные боли. Не помогали ни аспирин, ни патентованные пилюли, купленные в лавочке германского посольства. Боль делала Гешева раздражительным и вспыльчивым, но он сдерживал себя, взрываясь лишь тогда, когда кто-нибудь вмешивался в его дела или ломал планы. В такие часы Гешев запирался в кабинете, пил ракию, рюмку за рюмкой, и изощренно ругался.
В кабинете было душно; за стеклом книжного шкафа серыми рядами, сплоченные, как в строю, теснились томики коммунистической литературы.
119
Гешев скользнул по ним мутным взглядом, открыл дверь в приемную.
— Секретарь! Ты где? Ну что, привезли?
— Звонил Абаджиев, сказал, что тот безнадежен.
— А Сиклунов?
— Мертв, господин начальник.
Гешев тоскливо выругался и закрыл дверь. Рассеянно пригладил коротко — ежиком — остриженные седеющие волосы. Присел боком на стол, выпил рюмку ракии... Плохо дело, совсем плохо. Болван Сиклунов все напортил — дурак, тупица, царство ему небесное. А еще говорят, что петров день — счастливый день. Вот и верь после этого попам!
А как отлично все началось.
Спецгруппа Сиклунова, опираясь на данные агента № 10671, тщательно продумав все и вся, подготовилась к захвату Попова и его людей. Осведомитель сообщил, что в петров день они соберутся на улице Антим I в квартире некоего боевика. Гешев прикинул: практически все связи Попова установлены. Похоже, новых фигурантов не предвидится. Пора брать.
Сиклунову и инспектору Абаджиеву было приказано возглавить группу захвата. Гешев сам проинструктировал агентов. Приказал брать всех живыми; хозяев квартиры, после ареста, временно поместить в местном участке, остальных — порознь — доставить в Дирекцию полиции. Оружие применять в самом исключительном случае.
Что толкнуло Сиклунова полезть в квартиру первым, не разведав предварительно, что к чему? 10671-й сообщал, что они вооружены, значит, требовалось проявить осторожность. За медалью полез? За благодарностью? Вот, мол, какой я, Любен Сиклунов, отважный и бесстрашный! О, сволочь дохлая, упокой господь его душу...
В рапорте сказано: «Старший группы господин Любен Сиклунов, презирая опасность, ворвался в комнату и выстрелил в человека, показавшегося из чулана, но не попал. Ответными выстрелами, произведенными этим человеком с близкого расстояния, господин Любен Сиклунов был убит на месте. Я открыл огонь и попал стрелявшему в грудь...»
- Предыдущая
- 27/34
- Следующая
