На острие меча - Азаров Алексей Сергеевич - Страница 24
- Предыдущая
- 24/34
- Следующая
Никифоров расправил плечи.
— Генерал-майор, ваше величество!
— Ты же разжалован. Не так ли?
— Это незаконно. Моя вина не доказана.
Царь сел, посмотрел на часы.
— У меня мало времени. Хочу поговорить с тобой...
Внезапно вскочил, нагнулся к самому лицу.
— Никифоров... Как на духу... ответь... Скажешь правду — ничего не будет! Словом своим обещаю... Был заговор? Был? Говори!
Никифоров отстранился. Сжал губы.
— Мое имя в любом случае помешало бы мне опуститься до мышиной возни. Я слишком уважаю себя, ваше величество, чтобы интриговать или вступать в сделки за чины и посты.
— Я не о том! Против меня... против династии был заговор? Михов, Даскалов... другие. И ты! Что замыслили?
Слова вылетали отрывисто, лихорадочна
— Такого заговора не было.
— Клянись! Сейчас икону принесут... ты же христианин, Никифоров!
— Слово чести!
Царь обмяк, грузно сел. Вынул платок, вытер лоб и шею. Тускло сказал:
— Верю. Пусть так и будет. Ты свободен, генерал-майор... Я так решил. Суда не будет. Я гуманист и никому не желаю зла. Никому, так и скажи всем... Иди, генерал.
Никифоров отдал честь и повернулся по-уставному. Пошел в глубь сада по желтенькой песчаной дорожке. Песок скрипел под подошвами, мешая думать. Что это было? Спектакль? Настоящая истерика? Нет, пожалуй. Царь недаром был неплохим актером-любителем. Играл на дворцовой сцене в пьесах Шекспира. Выбрал роль и на этот раз и «сделал» ее едва ли не вдохновенно: многие поверили бы, что решение освободить пришло под влиянием наития, слепой веры в святость слова чести, данного Никифоровым. Политический расчет, холодная оценка обстоятельств при этом остались бы где-то на втором плане... «Заговор»? Вот тут-то и суть! Борис боится последствий большого процесса. Боится дать повод к кардинальным переменам в верхах. Значит ли это, что Никифорову уже ничто не угрожает? Нет и еще раз нет. В силе остается угроза внесудебной расправы. Надо держаться настороже.
Он шел к выходу из сада, навстречу свободе, не догадываясь, что помимо прочих соображений, открывавших дверь камеры, было еще одно, принадлежащее Николе Гешеву и согласованное с Павлом Павловым и директором полиции. Верный испытанной тактике ловли «на живца», Гешев предложил начальству использовать Никифорова — помимо его воли, конечно!—как «огонек», на который должны рано или поздно прийти его товарищи, избежавшие ареста. Никифоров, выпутавшийся из неприятностей и сохранивший мундир и друзей среди генералов, должен был, по предположениям Гешева, либо сам установить связь с кем-либо из подпольщиков, либо принять у себя курьера Центра.
— Рисковать, так по-крупному,— сказал Гешев начальству.
Куцаров спросил Павлова:
— Вы согласны с Гешевым?
— При известных условиях все может быть.
Ответ был обтекаемым, поддающимся любому истолкованию.
— Я беру ответственность на себя,— сказал Гешев.
— Что-нибудь новое есть?
— Так кое-что...
«Новое» было, но Гешев предпочел промолчать.
25 апреля 1943 года Эмил Попов бежал из-под стражи.
Вышло это до странного просто.
После очередного радиосеанса Гешев ненадолго отлучился, а немцу-оператору срочно понадобилось побывать в туалете. Балкон был не заперт; Эмил, ни секунды не мешкая, влез на перила и прыгнул на тот, что был напротив. Соскользнув по деревянной подпорке, коснулся ногами земли и, еле сдержавшись, чтобы не побежать, мерным шагом дошел до угла. Вскочил в трамвай...
Дышать было трудно; в горле застрял ком. Эмил сглотнул его, выглянул в окно: на улице было спокойно. Шли прохожие, чистильщик сапог на углу поигрывал щетками, полицейский патруль неторопливо шагал по мостовой. Старушки в черных платках, натянутых на брови, несли завязанные в белые салфеточки куличи. «Пасха»,— вспомнил Эмил.
День «христова чуда».
Счастливейший день! Точнее, вечер: Эмил бежал сразу же после того, как кончился вечерний радиосеанс, в 22.30. Бежал... Ну разве же не чудо?!
Ощущение свободы было прекрасным. Пьянило.
Эмил хмелел от воздуха, как от сливовицы. Когда шел по городу, его покачивало.
Куда идти?
Еще в камере Эмил продумал маршрут и убежище на случай удачи. Попетлял по городу, оборачиваясь на углах и не находя филеров, трижды проскользнул через проходные дворы, на ходу вскочил в трамвай, на ходу спрыгнул через несколько остановок. Теперь можно идти спокойно.
...Несколько дней Эмил прятался на Церковной у одного из рабочих «Эльфы». Через него связался с подпольщиками, и ему посоветовали перебраться на улицу Селемица, дом 10, где было надежнее. Здесь, на чердаке дощатого барака, устроили тайник и Эмил провел в нем пятнадцать суток, целиком ушедших на то, чтобы с помощью товарищей восстановить радиогруппу. Части запасной, так и не собранной до конца рации один из них хранил у себя на квартире. Требовалось незаметно вынести из «Эльфы» аккумулятор и мелкие детали, нужные для монтажа. У Эмила был свой шифр, полученный от Испанца на самый крайний случай; ключом служила книга, к счастью, не попавшая при обыске в число изъятых.
Ему купили одежду, достали деньги. Когда рацию собрали, Эмил решил уходить. В Априлово. В горы. На месяц или два, чтобы связаться с партизанами, а затем вновь вернуться в Софию.
19 мая Эмил встретился в последний раз с товарищами.
Открыли бутылку ракии, налили в маленькие стаканчики. Подняли тост:
— За твою удачу, Эмил.
— Спасибо! За вас, за всех наших!
— Можешь завтра идти, мы справимся без тебя.
— Не забудьте об Иване Владкове.
— Кто-нибудь съездит к нему в гарнизон. Если все будет тихо, встретимся.
— Так... Надо найти людей, без связников трудно придется. Наметили кого-нибудь?
— Привлечем ремсистов. У нас хорошая опора.
— Ну, успеха вам...
— Ладно, Эмил, все будет сделано.
На рассвете 20-го Попов ушел в горы. Рабочий с «Эльфы» сопровождал его. В дальнейшем ему предстояло стать курьером между Эмилом и его товарищами. В деревне Комины, входящей в партизанскую зону «Район Драгальцы», Попов остался, снял комнату у немолодой крестьянской четы. Здесь его должны были найти посланцы партизан, к которым Эмил Попов отправил ятаков.
Горы... Скалы. Зелень. Холодное козье молоко. Покой.
Попов считал дни, изнывая от вынужденного безделья. Партизанские связные все не шли. То ли ята-ки перепутали адрес, то ли случилось худшее, и их перехватили жандармы, но, так или иначе, связных все не было, и Эмил томился, не находил себе места.
Дважды в неделю рабочий с «Эльфы» навещал его. Докладывал, что товарищи шлют приветы, просят отдыхать и не волноваться. Отыскали Владкова, говорили с ним. Иван здоров и рвется в дело. Полк, в котором он служит, настроен революционно; в каждой роте — кружки; РО арестовало нескольких руководителей, но на их место приходят новые, так что контрразведчики беснуются; еженощно солдат выводят из казарм, а их сундучки перетряхивают, ищут листовки и книги.
Неделя. Еще неделя. И еще...
Рабочий с «Эльфы» явился в неурочный день. Был чугунно-черен.
— Несколько наших арестованы. И твой свояк — тот, что в полку, тоже.
Эмил машинально потянулся к вороту, расстегнул пуговицу.
— Отдохни, вечером возвращаемся!
Эмил и рабочий с «Эльфы» вошли на окраину Софии, когда на вершине Витоши еще спала черная ночная туча. Пустыми улицами, прячась в подворотнях от патрулей, добрались до нужного дома. Здесь расстались: рабочий отправился к себе, а Попов, подождав несколько минут и убедившись, что ничьи шаги не нарушают покой, поднялся по лестнице и постучал в дверь: два тихих удара, один сильный и еще два тихих.
Ему открыли, втащили за плечи в сени.
— Слава богу, ты здесь! Ты уже знаешь?
— Да! Как это случилось?
— Ума не приложу! Выследили? Проходи, поговорим. Здесь ты в безопасности, старина.
- Предыдущая
- 24/34
- Следующая
