На острие меча - Азаров Алексей Сергеевич - Страница 22
- Предыдущая
- 22/34
- Следующая
Эмил смотрел на него, на балкон напротив и думал, что надо во что бы то ни стало вставить в радиограмму сигнал, говорящий о том, что рация провалена и работает под контролем врага. Удастся или нет? Здесь многое зависело от опытности немца-оператора, которому предстояло вести контроль за радиообменом... Балкон... Он притягивал взгляд. Всего несколько метров — и свобода.
Из глубины комнаты за Эмилом внимательно наблюдал Гешев. Лицо его было непроницаемым, сигарета вяло тлела в углу рта.
В 16.25 немец включил передатчик. Дал нагреться лампам, жестом показал Эмилу, чтобы тот взял наушники. Дезинформационные телеграммы лежали слева от ключа Морзе — на привычном для Эмила месте. Здесь же была и заляпанная чернильными кляксами школьная линеечка, ею он обычно отделял ряды в колонках.
— Ты готов, Попов? — спросил Гешев, не вынимая изо рта окурка.
— Да,— сказал Эмил.
— Когда начнешь, помни о своих девчонках.
— Пожалуйста, начинать! — сказал немец.— Мы имеем регулярный время.
Эмил положил пальцы на ключ. Теперь все решала скорость. В подписи следовало заменить одну букву на другую — лишний значок по азбуке Морзе. Это означало провал.
Он отстукивал точки — тире, а пот заливал глаза.
Соленые капли скатывались к губам. «Простите меня, Маруся и Белина...» Открытый текст: МКС вызывает ЛНТ. И еще раз: МКС вызывает ЛНТ... Пауза... Ответный сигнал: «Передавайте!»
Никогда еще Эмил не работал столь быстро. У немца, слушающего эфир, против воли округлились глаза. Он явно не ожидал такой скорости и не поспевал за Поповым. Первую телеграмму Эмил уложил в две минуты; заключил измененной подписью и сдернул наушники. Пальцы немца, вооруженные карандашом, забегали по блокноту. Центр отвечал, словно и не было сигнала. Попов подумал: «Не поняли? Что я наделал! Центр клюнул на радиоигру, и я — предатель».
Немец подписал последнюю строчку, глазами показал: «Наушники!»
Эмил взялся за ключ. Цифрогруппа... Пятая, седьмая... Двадцатая... Чуть медленнее, чем в первый раз, вновь отстукал искаженную подпись.
Оператор Центра выдал в эфир «квитанцию» — окончание приема и прекратил радиообмен. Карандаш в руках немца застыл, опустился на стол.
— Что случилось? — спросил Гешев.
— Конец,— сказал немец.
— Он что-нибудь сделал не так?
— По-моему, нет... Нет, все имело быть правильно.
Гешев повернулся к Эмилу.
— Счастлив твой бог! Завтра повторишь.
Эмил исподлобья посмотрел на балкон: два метра до свободы. Вытер пот со лба. Попросил сигарету. Гешев щелкнул портсигаром, дал прикурить. У него, судя по всему, было превосходное настроение.
— Неплохо начинаешь, Попов! Твоя жизнь в твоих руках. Ты хочешь жить?
— Да,— сказал Эмил искренне.
— Я подумаю, что можно будет сделать для тебя. С судом у нас по ряду вопросов не существует расхождений. Думаю, если мы походатайствуем, ты отделаешься концлагерем.
Эмил заставил себя выдавить улыбку.
— Покорно благодарю.
Вечером в камеру ему принесли приличный ужин. Надзиратель сказал, что еду заказали в ресторане и что распоряжение об этом дал лично Гешев.
В первый раз за дни заключения Эмил поел с аппетитом.
Лег на койку. Закинул руки за голову, закрыл глаза и вновь увидел балкон в доме напротив. Мысленно прикинул: один прыжок, а потом — вниз по столбу. Могут не успеть подстрелить... «Завтра повторишь»,— сказал Гешев. Может быть, завтра?.. Когда выходили из дома, Эмил специально помедлил, осмотрел улицу: наружного наблюдения не было.
«Балкон»,— подумал Эмил, отворачиваясь к стене.
С этой мыслью он и заснул.
11
Новый 1943 год не сулил Борису III покоя. События складывались грозно, и царь становился все более мрачным и подозрительным. Он уже не верил никому, даже тем, кто составлял самое ближайшее окружение. Богдану Филову, недавнему наперснику и главному советнику,— за то, что тот слишком далеко завел Болгарию в альянсе с Германией; князю Кириллу и его супруге Евдокии — поскольку те откровенно ориентировались на Лондон; министру Ми-хову — ибо он зависел от выдвинувших его на пост генералов; генералам — эти, по мнению царя, предпочли бы увидеть на троне монарха, покорного их воле; Стоянову, Павлову, Гешеву, Недеву — потому, что каждый из них обладал сетью агентуры, проникшей во все слои общества, и, следовательно, пользовался почти неуправляемой тайной властью. Не верил он и личному советнику Любомиру Лулчеву, зная, что тот, с одной стороны, получает жалованье от полиции, а с другой — гонорары от Доктора и резидента Интеллидженс сервис в Софии.
Все чаще и чаще царь уединялся в своих покоях, отказываясь принимать кого бы то ни было. Искал выхода... и не находил. Все было запутано, неясно, тревожно. Война развивалась совсем не по плану Берлина, доведенному до сведения Бориса Гитлером и Риббентропом во время встреч в Берхтесгадене. Похоже, «тысячелетняя империя» идет к краху.
Посол в Берлине докладывал, что немцы, еще недавно обожествлявшие фюрера, проявляют скептицизм в оценке его шагов, доверительно беседуя с иностранцами, не скрывают недовольства Гитлером и его окружением. Какое тут «единство консолидированной нации», провозглашенное НСДАП в своей программе, если господина фюрера и рейхсканцлера за глаза зовут «богемским ефрейтором», второе лицо в государстве Германа Геринга — «жирным боровом», а Генриха Гиммлера — «кровавым кретином»! Да, немцы — и не только простой народ! — быстро трезвеют, и это отражается на боеспособности вермахта, и без того деморализованного «эластичным сокращением» фронтов... Победа русских и их союзников не за горами. Это ясно... Но вот вопрос: в какой мере и степени она отразится на положении Болгарии? Удастся ли удержать трон? Коммунисты, вдохновленные победами Советской Армии, развернули в горах настоящую войну. Жандармские части генерала Дочо Христова оказываются бессильными в борьбе с ними. В район Средна-Гора министр войны подтянул даже кадровые дивизии, но и они не добились успеха. Попытка блокировать зону партизанского движения сорвалась, и дивизии понесли серьезные потери. Больше того, на сторону партизан переходят целые взводы. Кочо Стоянов потребовал ассигновать 12 500 тысяч левов на особый премиальный фонд для поощрения жандармов. Сумму эту предполагалось израсходовать в виде «тантьем» за головы убитых ятаков и боевиков. Борис III добился, чтобы Народное собрание приняло закон об ассигнованиях, однако и эта мера, долженствующая стимулировать карателей, не внесла сколько-нибудь заметного перелома в горную войну: партизанские бригады росли и росли, в них вливались все новые добровольцы, а среди жандармов, напротив, все чаще отмечались случаи подачи рапортов об увольнении по «болезни» и «семейным обстоятельствам»!.. Крысы!.. На кого же опереться?
Смутные времена. Тяжкие времена — для дворца, для правительства. Для Бориса III, чья врожденная угрюмость мало-помалу начала перерастать в душевное заболевание. Лейб-врач по секрету сообщил князю Кириллу и Евдокии, что его величество баланси-
рует на грани помешательства. Кирилл, выбрав удобный момент, поговорил с Борисом откровенно. Напомнил, что, когда 2 марта 1941 года немцы, по соглашению с правительством и двором, вошли в Болгарию, Филов, Павлов, Даскалов и другие подталкивали царя на более решительные шаги и добились, что в декабре Болгария объявила «символическую войну» Англии и Соединенным Штатам. «Мы дали втянуть себя в авантюру,— сказал Кирилл.— Символическая война? Как бы не так! В ответ на ее объявление американцы бомбили Софию. Правда, обошлось без больших разрушений и жертв, но кто гарантирует, что в недалеком будущем налеты не повторятся— более мощные, смертоносные?»
Получив от Любомира Лулчева запись беседы, Борис заперся в рабочем кабинете, перечитал текст. Распорядился вызвать Павла Павлова, Кочо Стоянова и полковника Недева с материалами о «горной войне» и следственными делами Пеева и Никифорова.
- Предыдущая
- 22/34
- Следующая
