За Дунаем - Цаголов Василий Македонович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/91
- Следующая
Отвязав кинжал, Кайтук положил оружие рядом с собой, разгладил бороду и, взглянув на Бабу, сказал:
— Не думай, что мы всю жизнь провели здесь... У нас тоже есть сакли. Но возвращаться туда нам нельзя,— Кайтук тяжело вздохнул.— О тебе мы узнали еще в долине... Новость. опережает человека! Видели, как ты пришел в дом Дзанхота, верные люди рассказали нам о твоем горе.
Что заставило Кайтука покинуть родной очаг? Кровная месть или он, подобно Бабу, бежал от тюрьмы? А может, другое что... Неужто и Бабу будет прятаться вот так, словно зверь? А как же аул, мать, брат? Кто защитит их от обид?
— С соседом мы пошли в горы на туров... Долго лазили по скалам, все удача нас сторонилась. Собрались уж домой... И как только он заметил туров? Лучше бы он ослеп в этот миг! Поползли по скале. Впереди я, а он за мной. Вдруг слышу грохот, оглянулся, а его уже нет: сорвался в пропасть... Эх, почему я сам не погиб?
Скрестив руки на груди, Кайтук смотрел на затухавший огонь.
— Не поверили мне люди... Мы с ним до этого поругались. Да разве никто и никогда не спорил? Думали, я его столкнул,— Кайтук откинулся назад.— Прогнали меня из аула. Второе лето я здесь... Как-то ходил к аулу, думал, спущусь, посмотрю на сыновей, да постеснялся людей... А Созо мой брат. Он все лето со мной. Говорю, иди домой, да он не хочет. Жениться ему пора, но кто теперь пойдет за абрека? А о тебе слышали на Урухе... Да, новость бежит впереди человека... Потом виделись мы с курьером стур-дигорского прихода, родственник он мне. Он тоже рассказал о тебе. Так ты задумал уйти за перевал?
— А что делать? — быстро ответил Бабу.— Отдаться приставу? Не хватает у меня смелости погибнуть так легко.
— Зимой я жил за перевалом... Эх, трудно им и без нас! Они тоже несчастны... Оставайся с нами. Чем плохо? Над головой чистое небо. Свободу нашу в кандалы не закуют! А на зиму уйдем в аул, что на самом перевале, туда никто не придет... Будь нам товарищем! Я все сказал...
Умолк Кайтук, и Бабу задумался... Согласиться или махнуть за перевал? Но что его ждет там? А здесь?
Он погибнет, не оплаканный матерью. Хорошо, если земле предадут товарищи его прах...
5
Инал смеялся, запрокинув назад голову. Он сидел на краю стола. Одна нога у него болталась, ударяясь каблуком легкого сапога о толстую квадратную ножку стола, а другая уперлась в край скамьи. Курьер улыбался, стараясь угодить Иналу, к которому благосклонно относился сам пристав. Перед ними стояла Фарда, мать Бабу, и, понурив голову, смотрела в заляпанный сапогами пол. Она не могла совладеть с собой, дрожала от обиды, думая о том, как бы не упасть перед потерявшими совесть мужчинами.
— Скажи, где твой сын? — Инал вдруг оборвал смех, сполз со стола и, покручивая ус, вперил взгляд в женщину.— Пусть он вернется, если не трус! Зачем ты только родила такого сына?
Фарда подняла голову, и Инал увидел, как дрогнули в усмешке ее губы. Вдруг женщина громко произнесла:
— Подожди, Бабу напомнит тебе эти слова, несчастный! Ты лучше сними шапку и вместо нее повяжи на свою голову платок...
Пораженный курьер так и застыл с раскрытым ртом. Это было неслыханное оскорбление мужчине. Он приготовился увидеть слезы женщины, услышать ее мольбы простить сына, а она такое сказала. Да кому? Самому Иналу! Стражник оглянулся на курьера, словно искал у него поддержки. Тот закрыл рот и привстал, наклонившись вперед, с интересом рассматривая женщину.
Неожиданно Инал сорвался с места, оскалив зубы, подскочил к женщине и замахнулся на нее. Фарда, отпрянув, закрыла лицо краями платка.
— Бей! — крикнул курьер.— Все равно Бабу узнает.
Имя Бабу отрезвляюще подействовало на Инала, и он, сверкнув глазами, в беспомощной ярости заметался по канцелярии. Фарда повернулась к нему спиной и тихо пошла к выходу. Курьер шлепнул рука об руку, зацокал языком, а Инал остановился. Широко расставив ноги, он стоял посреди канцелярии. Когда
за женщиной закрылась дверь, Инал выпалил одним духом:
— Убью, если откроешь рот... Ничего ты не слышал! Этой проклятой женщины в канцелярии не было!
Курьер выставил перед собой руки, потом поспешно приложил их к груди:
— Э, мало ли кто ходит сюда! Никакой женщины я не видел. Откуда я знаю мать Бабу?
— Замолчи, ишак! Не произноси при мне это имя... Скажи, пусть уберут канцелярию. Чего ты уставился на меня? Пшел вон! — топнул ногой Инал.
Курьер не стал дожидаться, пока Инал распалится: чего доброго и ему достанется...
Фарда вышла из канцелярии сгорбившись. Постояла на крыльце, не зная зачем, потом спустилась по широким ступенькам...
По улице шла, не отрывая взгляда от дороги. Не было сил передвигать ноги, она волочила их.
Мужчины, встречавшие ее, уступали ей дорогу и молча кланялись. Они понимали: то, что случилось с Бабу, может произойти и с ними. Кто же из них сдержится, если будут уводить последнюю корову?
Фарда не видела, как из дома вышел Кудаберд и направился к ней. Поравнявшись с женщиной, он встал на ее пути, и только тогда она подняла голову.
— Прости, Фарда, меня опять зовут в канцелярию. Сам пристав хочет говорить со мной...
Снова она смотрела под ноги и едва заметно кивнула головой.
— Пусть твое сердце будет спокойно, я им ничего не скажу. О, они еще не знают меня!
Фарда продолжала молча стоять. Ей было все равно, что скажет Кудаберд приставу. Никто ей теперь не поможет вернуть сына.
— Молю бога, Фарда, чтобы он дал тебе сил дождаться Бабу,— Кудаберд шагнул в сторону, и женщина пошла своей дорогой.
Кудаберд посмотрел ей вслед: «Как только она еще ходит по земле? Эх-хе, за что только бог так немилостив к ней? В хлебе-соли никому не отказала, если у кого горе, она себя не щадит, готова помочь, чем может... Да убережет меня бог от такого несчастья». Но тут же, забыв о ней, он стал рассуждать о том, как будет вести себя с приставом. Приковыляв в канцелярию, он поднялся на крыльцо. Робко приоткрыл дверь и, не просовывая головы, поздоровался, а уж только потом переступил порог и огляделся.
Инал отошел от окна, сел на скамейку рядом с курьером, пригласил и Кудаберда, но тот отказался.
— Как живешь, Кудаберд? Давно мы не виделись с тобой,— Инал загадочно улыбнулся.
«Чтобы у тебя подохла вся скотина, а в поле высохла кукуруза»,— подумал Кудаберд, он заложил руки за спину и тоже улыбался.
Инал посмотрел на курьера, и тот встал, медленно прошел к выходу, у порога оглянулся и, подмигнув Кудаберду, плотно прикрыл за собой дверь.
— Ты, Кудаберд, часто ездишь на базар во Владикавказ... Говорят, у тебя много серебра. О, люди все знают! От них ничего не утаишь!
— Серебро? Откуда оно у меня, Инал? Да и чем я торгую?
Но Инал уже не слушал хромого, он почесал заросшую щеку.
— Ну-ка подойди поближе,— неожиданно сказал он, и, когда Кудаберд покорно приблизился к нему, понизив голос, продолжал: — Пристав позвал меня вчера к себе домой и говорит: «Как ты думаешь, Инал, можно довериться Кудаберду?» Что я мог ответить ему? Не стал напоминать приставу, как ты обманул меня, сказав, будто не видел гостя, который приходил к Знауру.
Хромой утер нос рукавом: «Какой капкан приготовил ты мне? Эх, зачем я вышел тогда к Цараю? И Знаур оказался хорош, заставил меня врать».
— Пристав просил передать тебе, что он заплатит тебе серебром, если ты узнаешь, где укрывается Бабу,— продолжал Инал.
Кудаберд отчаянно замахал руками:
— Подумай, что ты говоришь? Мне ты предлагаешь такое? Да я... Среди людей я живу, проклянут они меня!
Инал шумно встал, шагнул к Кудаберду, положил ему на плечо руку. Хромой не мог вынести его насмешливого взгляда и опустил голову.
— Не спеши, Кудаберд! Отказаться ты всегда успеешь... Серебро не валяется в твоем хлеву, а к тому же почему бы тебе не стать кунаком пристава? Отказом же навлечешь на себя его гнев... Иди, да помни — я жду тебя завтра.
- Предыдущая
- 8/91
- Следующая
