Операция «Цитадель» - Сушинский Богдан Иванович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/107
• Следующая

– Как жаль, что активность вашей, господин регент, разведки не распространяется дальше вашего регентского двора.

– Мы не будем обсуждать проблемы нашей разведки. Срабатывает она по-разному, когда как. А вот что действительно странно, – что при столь разветвленно-королевской родословной, как ваша, вы до сих пор остаетесь без короны. Возможно, несуществующий баварский трон в вашем положении выглядит намного реальнее, нежели несуществующий трон венгерский?

– Относитесь, господин адмирал, к моим словам, как угодно, это ваше право. Но учтите, что опасаться вам все же надо не меня, а Салаши. Я слишком трезво и прагматично оцениваю и свои шансы, и политическую ситуацию.

– Да нет, Анташ, вы не так поняли меня, – признес Хорти, старческой походкой направляясь к машине. – В данном случае я исхожу из чисто дружеских побуждений. А вас, граф, очень часто подводит ваше стремление в любой ситуации просчитывать на три хода наперед. Свойство неплохое, но иногда нужно все же следовать порывам и девизу Бонапарта: «Главное ввязаться в драку!»

– Вот и передали бы правление мне, с провозглашением Венгрии королевством.

– Вы это серьезно, фон Анташ?

– Ввязываться так ввязываться, господа бонапартисты! А для несчастной растерзанной Венгрии такое решение могло бы стать спасительным.

– Вряд ли я или кто-либо иной в Венгрии решится на такой шаг.

– А напрасно. Притом что вряд ли у вас в запасе имеется какой-либо иной, более убедительный вариант.

– Вы слышали мое мнение. И не советую следовать традициям дворцовых переворотов.

– На переворот я никогда не пойду.

– Уже хотя бы потому, что не обладаете никакой реальной силой, никакой весомой поддержкой.

– Мне нетрудно признать правоту ваших слов, господин адмирал. Но вы сами понимаете, что сегодняшние враги Венгрии куда охотнее пойдут на переговоры с новоявленным венгерским королем, который не несет никакой личной ответственности за объявление войны Советскому Союзу, нежели с давним кровным врагом своим Миклошем Хорти. Пусть даже и с Хорти-младшим.

Уже взявшись за дверцу, Хорти со смертной тоской в глазах – словно в последний раз в жизни – оглянулся на белесые вершины Альп и сокрушительно покачал головой:

– Захват венгерского трона, граф фон Анташ, как раз и есть та безнадежная комбинация, за решение которой лучше всего приниматься, обладая вашей способность просчитывать на три хода наперед. Так сказать, во спасение.

С той минуты, когда Отто Скорцени переступил порог кабинета Гиммлера, общая беседа их продлилась почти час. Но и после того, как рейхсфюрер отпустил Власова и Гелена, Скорцени было предложено задержаться.

– Кальтенбруннер уже здесь? – негромко спросил Гиммлер возникшего на пороге личного порученца, штандартенфюрера СС Брандта.

– Так точно. Обергруппенфюрер ждет.

Гиммлер болезненно поморщился, пытаясь вспомнить, о чем еще хотел спросить полковника-коротышку, но, так и не вспомнив, аристократическим движением руки позволил ему уйти, обронив:

– Приглашайте.

– Очевидно, вы решили, что ваше следующее задание будет связано с Россией? – поинтересовался Гиммлер у первого диверсанта империи, тем же величественно-ленивым движением руки отвечая на приветствие начальника полиции безопасности и службы безопасности Кальтенбруннера и сразу же указывая ему место напротив подхватившегося штурмбаннфюрера. – Что вас направят вместе с русским генералом в тыл красных?

– Посылать меня в Россию вместе с Власовым бессмысленно, господин рейхсфюрер. Его слишком хорошо знают в высших армейских кругах. Но когда ваш адъютант сообщил, что у вас находится Власов, я среди прочего предположил, что речь может идти о разгроме штаба одного из советских фронтов. Или о похищении одного из командующих.

– Кого, например? – заинтригованно поинтересовался Гиммлер. И Скорцени уже чуть было не пожалел, что подбросил ему идею о столь опасной авантюре. – Неужели Рокоссовского, пострадавшего в свое время от Сталина и, наверное, затаившего обиду?

– Скорее, Жукова.

– Жукова предпочтительнее, нежели Малиновского.

Оба рассмеялись: это напоминало некую словесную штабную игру на знание имен вражеских полководцев. Тем не менее Гиммлер тотчас же посмотрел на Кальтенбруннера, как бы молча, взглядом, советуясь с ним.

– Но если вдруг подобная идея действительно одолеет наши штабные умы?.. Вы, лично вы, Скорцени, согласились бы совершить нападение на штаб какого-либо из русских фронтов?

– Операция для группы германских камикадзе?

– Согласен, это был бы «полет без парашютов и с заправкой горючего в один конец». Но вспомним, сколько подобных «полетов» каждый день вынуждены совершать на всех фронтах наши войска, предпринимая сотни атак, контратак, наступлений и антипартизанских рейдов.

– Последовал бы приказ, господин рейхсфюрер. Добровольцы у нас найдутся. Вспомним, сколько их нашлось, когда понадобились пилоты-смертники для ракет Фау-2. Тогда в «Отряд военных космонавтов» мы набрали более двухсот человек, оставив без удовлетворения просьбы еще стольких же парней из СС.

Гиммлер никак не отреагировал на эти аргументы обер-диверсанта. Он вообще не нуждался в каких-либо доводах. Сейчас он весь был погружен в неожиданно нахлынувшие диверсионно-романтические мечтания.

– А что если действительно забросить группу коммандос и похитить или убить маршала Жукова?

«Чтобы никогда больше ты не подбрасывал рейхсфюреру подобные идеи! – словно заклинание внушал себе Скорцени. – Дьявол тебя расстреляй, если ты еще хоть однажды решишься предложить ему нечто подобное, смертоубийственное. Любой диверсионный бред он готов воспринять как тщательно разработанную операцию!» Однако вслух полувальяжно произнес:

– Если говорить честно, после операции по освобождению Муссолини меня больше занимает личность Сталина.

Гиммлер и Кальтенбруннер удивленно, нет, скорее всего, заинтригованно, переглянулись.

– Видите ли, Скорцени, – долго и старательно протирал стекла своих очков Генрих Гиммлер, – Россия – не Италия. При том способе жизни, который ведет «вождь всемирного пролетариата», и его режиме охраны… – он покачал головой.

– Согласен, в данном случае речь скорее должна идти о покушении, – согласился Скорцени, взглянув при этом на Кальтенбруннера. Но тот продолжал удивленно поглядывать то на него, то на Гиммлера, все еще не решаясь вклиниваться в не совсем понятный ему разговор. Ко всему, прочему он еще и плохо представлял свою роль в этой беседе.

– Значит, только о покушении? – не сумел рейхсфюрер скрыть своего разочарования. Сейчас он вновь начинал вести себя так, словно уже отдал приказ о нападении на Московский Кремль.

– Поскольку не думаю, чтобы похищение каким-то образом изменило ситуацию в России или на Восточном фронте, – неожиданно завершил свою мысль штурмбаннфюрер.

– В том-то и дело, – согласился Кальтенбруннер, решив, что и ему тоже пора вступить в разговор и высказаться. – Похищение Жукова, Василевского, да, по-моему, даже Сталина на данном этапе уже мало что изменило бы в положении на Восточном фронте. Может быть, только придало бы русским ярости, да отразилось бы на судьбе тех наших генералов, которые оказались в русском плену.

Гиммлер удивленно взглянул на шефа Главного управления имперской безопасности. От кого угодно он ожидал воспринять встревоженность за судьбу пленных германских генералов, но только не от него.

– Объясню, что ни у фюрера, ни у меня пока что не возникало желания затевать подобные операции, – мрачно объяснился Гиммлер. – Разве что вы, Кальтенбруннер, бог и покровитель всех наших диверсантов, действительно вынашиваете какие-то конкретные идеи. Но это тоже не большой грех.

– Подобная роль, скорее, для Шелленберга, – невозмутимо отреагировал обергруппенфюрер.

– Мы же с вами, – взглянул Гиммлер на стоящие на камине часы, – пока что должны быть озабочены тем, что происходит не в столице нашего закоренелого врага, а в столице самого преданного друга, в Будапеште.

• Предыдущая
• 12/107
• Следующая