Не наша сказка (СИ) - Аредова Дарья Владимировна - Страница 6
- Предыдущая
- 6/28
- Следующая
— В городе работы – все о платьях заботы, платье у меня есть, да вот, нечего есть, а за городом здесь – работы не перечесть.
Ришцен перестал изображать свеклу и хмыкнул. Дольгар снова засмеялся, уже сдержаннее.
— Что ж за платье – все в дырах?
— А ты дырки-то не трожь – сам, вон, в кружевах тож. – Шут шпарил экспромтом, совершенно не напрягаясь. – Кружева бедняка – не барина шелка, каждая нитка дороже золотого слитка. Потому шелка-то ткут глобально, а у нас всякая дырка уникальна…
Я вздрогнула и пригляделась к нему внимательнее. Словечки-то не простецкие. Шут понял, осекся и подмигнул мне. Дольгар, правда, хохотал так, что ничего не заметил.
— Ладно, принят, – решил он и кивнул Ришцену: – Оденьте его, что ли, уже. А то неприлично, ей-богу.
— Бывайте, господа хорошие! – помахал рукой явно довольный новоявленный шут и вышел вслед за Ришценом.
— Эй, шут! – окликнул Дольгар. – Как звать-то тебя?
В коридоре помедлили секунду.
— Патрик.
— Ступай, Патрик, и приготовь-ка песен к свадьбе.
— Не вопрос! – бодренько отозвались из коридора.
— А можно мне Тадеуша навестить? – спросила я.
— Обойдешься, – лениво отозвался Дольгар. – Ниллияна!
В зал заглянула знакомая мне черноглазая девчонка – словно ждала под дверью. – Проводи славянскую княжну в ее покои.
Я встала и, улыбнувшись служанке, поспешила следом за ней в вышеозначенные покои.
Покои… говорил бы прямо – тюрьма. Правда, тюрьма довольно комфортабельная.
Я так устала, что, едва Ниллияна и Врацет ушли, и в замке провернулся ключ, стянула одежду и забралась под тяжелое пуховое одеяло. Бежать было некуда, а дергаться бессмысленно, и наверное, именно поэтому, мною овладело какое-то тупое равнодушие.
В сущности, мне повезло. Я могла и замерзнуть где-нибудь в лесу, и нарваться на Олькмера и его ребят без Тадеуша, который придумал обман с княжной, благодаря чему меня не изнасиловали и не бросили куда-нибудь в придорожную канаву. А здесь тепло, и грозит мне только Дольгар. Заделает наследника – и отстанет. Главное – перетерпеть, потому что один Дольгар – не такое унижение, как весь его гарнизон. Наперекор гордости и разуму, тело радовалось, что покормили и есть, где спать. Надеюсь, до свадьбы меня не тронут…
Правда, где-то на грани сознания настойчиво звенел маленький комарик – «сбегу-сбегу-сбегу… не дамся… сбегу… все равно сбегу…» Но я его отгоняла на потом, зная, что позже, когда я высплюсь и восстановлю силы, он победит.
Кровать оказалась громадной и очень мягкой, стекол в окнах не было, отчего комнату, в отличие от душного зала, наполняла осенняя свежесть и душистый воздух, отдающий хвоей, мокрой листвой и речной водой.
Странный карлик все не шел из головы. Впрочем, спустя несколько минут меня словно выключили – усталость и переживания взяли, наконец, свое.
Во сне колокольчиком заливался звонкий смех, разлетались брызгами лужи из-под маленьких красных сапожек и светило яркое солнце. Кто-то держал меня за руку, и щемящая нежность переполняла сердце, но солнце светило прямо в глаза, мешая разглядеть обладателя руки. Затем была ночь, хлесткий ливень и бесконечный, торопливый путь через скалы. Я задыхалась и падала, ноги налились свинцом, но бежала изо всех сил. И снова кто-то шел рядом и держал меня за руку, не позволяя сдаться и упасть, и эта теплая рука была единственным надежным в бешеной гонке по холодным скользким камням сквозь пелену дождя. В следующем сне карлик шутил что-то про моих детей, что-то очень обидное, и я сжимала в руке нож, собираясь убить Ришцена, который прижал меня в караулке. Я улетела от него, поднялась над башнями замка, рванулась вперед, сквозь дождь и ветер – к морю, где грохотали тяжелые валы, разбиваясь пеной о скалы. По скалам бежали несколько человек в черном, их преследовали, а я была птицей, и с отстраненным ужасом отметила, что вместо руки у меня мокрое белое крыло с серой оторочкой, как у альбатроса, и я никогда уже не стану человеком, мне придется всегда кружить над волнами, криком предупреждая моряков. Затем вдруг возник человек с зелеными глазами, но на этот раз я видела только смутный силуэт в темноте. «Скоро грянет буря» – сказал он. «Скоро грянет буря!»
Я вздрогнула и проснулась.
За окном вечерело, пронзительно кричали стрижи. В окна доносился шелест ветра в ветвях и плеск реки. Сон ушел, словно его и не было.
Я встала, расплела волосы – не выношу, когда они стянуты – и убрала в свободный узел. Натягивать неудобное платье не хотелось, но другого не было, и пришлось смириться. Не сидеть же тут постоянно.
Я умылась из заботливо приготовленного кем-то тазика – похоже, кто-то заходил в комнату, а я даже не проснулась, вот, чудеса – и осторожно толкнула дверь, особо, впрочем, ни на что не надеясь. К моему удивлению, дверь распахнулась, и я очутилась в коридоре, но тут же замерла на пороге.
Если дверь нарочно оставили открытой – все хорошо. Гуляй, Аретейни, по замку, как у себя дома. Если же кто-либо из слуг забыл ее закрыть – можно не сомневаться, что ему попадет, когда меня в комнате не окажется.
Пока я размышляла, появилась Ниллияна и поклонилась мне.
— Вы не причесаны, госпожа, – сообщила она. А то я не знаю, ага. – Давайте я вас причешу.
— Только не это! – взмолилась я. – У меня от этих причесок голова болит.
— Так можно носить только простолюдинам, – уведомила девушка. У нее самой волосы были прихвачены ленточкой и свободно падали на плечи.
— Ну и что, – улыбнулась я. – А мне так удобно. Это же необязательно, Ниллияна?
Она замялась. Похоже, никогда раньше об этом не задумывалась. А я быстро вставила:
— Мне можно выходить?
— Можно, – машинально кивнула девчонка, – но…
— Тогда пока! – Я с облегчением ретировалась, мимоходом хлопнув ее по плечу. Свобода! Так, надо разыскать Тадеуша.
С этой мыслью я и отправилась бродить по замку.
Донжон был не круглый, а четырехугольный, приземистый, соединенный с другими зданиями множеством переходов и галерей, узеньких для удобства обороны. Из тех же соображений все они вели в центр башни с разных сторон, соединяясь в обеденном зале, как лучи у звезды. Наверняка они еще как-то соединялись, но здешних потайных ходов я, конечно же, не знала. Лучи вели в хозяйственные помещения – склад боеприпасов, оружейная, кухня. Последней точкой моей свободной экскурсии и была, собственно, кухня – большая, жаркая, пропахшая капустой и луком. Это ничего, потому, что с продовольственного склада тянуло дохлятиной и тухлой рыбой – смотрите-ка, изобилие, со злостью подумала я. Мясо гниет и пропадает, а за нелицензированную охоту вешают и отрубают руки. Расстрелять бы их всех…
Бедняга Тадеуш. У него семья, наверное, может, даже дети есть – сидят сейчас дома голодные. А может, пожилые родители, или беременная жена. Беременным ведь нельзя без белковой пищи, это я вам как врач говорю.
Стоп. А я врач?..
Я отрешенно смотрела на сложенные у стены мешки с морковью, по которым шмыгали две упитанные крысы. А может, память потихоньку возвращается?..
— Что вам угодно, госпожа? Госпожа!
Я вздрогнула – ну, не привыкла я к «госпожам» их этим! – только когда окликнули в самое ухо. Слева стоял мальчишка в белой поварской рубахе и косынке, глядя на меня снизу вверх. В руках он держал здоровущий чан с горохом, который я машинально подхватила с другой стороны.
— Да я сам, – начал, было, мальчик, но материнский инстинкт решительно запретил позволять ребенку таскать тяжести, и я уперлась.
— Куда нести-то?
— Что вы, госпожа…
— Слушай, не начинай вот этого, – попросила я. – И без «госпожи», идет?
Мальчик потянул горох на себя.
— Вам тяжело будет, я сам.
— Это тебе тяжело будет, а вдвоем легче. Так куда нести-то?
— Туда, – сдался поваренок, во взгляде которого ясно виделся привычный мир, перевернутый вверх тормашками. Я улыбнулась.
- Предыдущая
- 6/28
- Следующая
