Том 1. Здравствуй, путь! - Кожевников Алексей Венедиктович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/114
• Следующая

Тансык поздоровался и спросил, куда едут люди.

— Ищем дорогу, — ответил Калинка, потом добавил: — Вернее сказать, кружимся, топчемся на одном месте.

— Отчего? — поинтересовался Тансык.

— Наше дело такое.

— Я тоже ищу, — сообщил Тансык и подал Елкину, как старшему, бумажку с его фамилией. Тот вертел ее довольно долго, обыскал всю глазами, но не нашел ничего, кроме своей фамилии, и спросил удивленно:

— И все?

— Да.

— Кто писал?

— Моя сестра, Шолпан. Она работает на телеграфе.

— Тогда, наверно, есть телеграмма.

— Нет, одна эта бумажка.

— Зачем же приехал ты?

— Работать. Шолпан сказала: самому большому инженеру нужен хороший проводник, и вот послала меня.

— Я — не самый большой инженер, есть гораздо побольше, — сказал Елкин. — Но проводник мне зло нужен. Молодчина — твоя сестра, и ты — молодчина. Садись ужинать.

Изыскатели, потеснившись, освободили для Тансыка место. Он отвел коня и верблюда на ближайшую луговинку пастись, затем подсел к огню. Перед ним на гладкий чистый камень изыскатели положили довольно много колбасы, сухарей, поставили кружку с чаем.

Поужинав, закурили, разговорились. В детстве от брата Утурбая и Романа Гусева, потом от русских, с которыми встречался, работая на Длинное Ухо, Тансык научился балакать по-русски. Елкин рассказал Тансыку, что он с группой ищет место для железной дороги, делает первый объезд, первый осмотр местности. Верно, он просил наладить к нему опытного проводника.

Тансык поспешил похвалить себя: он тут знает все, и для убедительности начал называть разные места: ущелье Зарезанного Барана, колодец Хромого Верблюда, Камень Грозы.

— Повтори-ка, — попросил Елкин. — Я запишу.

— Зачем?

— На память.

— Помнить у тебя есть глаза и уши.

— Они уже полны: я много видел и слышал, — объяснил Тансыку Елкин. И в его памяти быстро, словно в кино, мелькнула картина беспокойной жизни: бедное детство в семье деревенского учителя, жизнь на гроши в гимназии и путейском институте, работа на далеких железных дорогах, Забайкальской, Мурманской, затем под вражескими снарядами на путях, разрушенных в мировую и гражданскую войну.

«Э… гнилые глаза и плохие уши», — подумал Тансык и сказал, что он тоже много видел и слышал, но пока ничего не позабыл.

— Когда, где — много-то?! — посомневались изыскатели. — Такой молодой — и много…

Тансык сказал, что он — вестник Длинного Уха, всю жизнь перевозит новости, ни одна из степных историй не миновала его.

— Вот это должность! В тех историях, пожалуй, больше сказок, сплетен. И все равно развеселая должность, — принялись было зубоскалить рабочие. Но Елкин шикнул на них и продолжал разговор с Тансыком: надо найти для дороги такое место, чтобы могла ходить шайтан-арба.

— Конь ходит, верблюд ходит, баран ходит… найдем, — обнадежил Тансык.

А инженер внушал ему:

— Арбе нельзя круто, не возьмет. Она и сама тяжелая, железная, да еще хвост вагонов.

— Знаю, знаю, — твердил Тансык, видавший всякие поезда. Когда инженер заговорил об оплате, Тансык сказал, что согласен работать за любую.

— Ладно, не обидим, — пообещал инженер.

Рабочие заинтересовались, сколько же зарабатывал Тансык на перевозке новостей.

— Обед, чай, кумыс.

— А денег?

— Мало, редко.

— На что же ты покупал это? — Один из рабочих потянул Тансыка за старенький халат.

— Это дарил добрый человек.

Тансык говорил сущую правду — за новости расплачивались обычно едой да питьем, иногда обносками одежды, обуви, а деньгами только в тех случаях, когда просили сделать особую услугу, — например, срочно сгонять к знахарю за лекарством, найти пропавшего коня. Деньги были очень дороги: так, за один рубль давали большого курдючного барана, за пятнадцать копеек — пуд пшеницы.

Здесь, с инженерами, Тансык был готов работать совсем даром, за одни новости. Он догадывался, что новости будут необыкновенные. Так его маленькая сиротская тропа слилась с самой большой дорогой Казахстана, дорогой в будущее.

Поговорив, занялись каждый своим делом. Елкин, приладившись получше к огню, листать записную книжку и писать в нее. Калинка, наоборот, отодвинувшись от костра в тень, заряжать фотографический аппарат. Рабочие, взятые в изыскательскую партию для самых простых дел, поддерживали костер, проведывали пасущихся невдалеке лошадей, ставили палатку, разбирали походные постели.

Тансык, привыкший спать на чем придется, хотел свернуться калачиком у костра на голом камне, но рабочие выделили ему из своих постелей теплую кошемную подстилку. Он уснул с приятным сознанием, что скоро станет знатоком самых интересных новостей, самым желанным вестником Длинного Уха.

Утром, позавтракав так же, как ужинала, партия выбралась из ущелья на высоту, откуда был хорошо виден весь Чокпар — скопище голых утесов.

Остановились.

— Где Луговая? — спросил Тансыка Елкин.

Тансык показал в ту сторону.

— Правильно. А где Алма-Ата?

Тансык показал.

— Тоже правильно. — Проверив этим познания своего проводника, Елкин сказал ему: — Надо найти самую короткую, самую прямую, самую гладкую, самую легкую дорогу из Луговой в Алма-Ату.

— Самое коротко, прямо, гладко, легко? — переспросил Тансык.

— Да.

— И все сразу?

— Да, все в одном месте.

— Так не можно.

— Почему?

— Так умеет только птица. Самое коротко и прямо — здесь, — Тансык покивал на окружающие утесы, — а самое гладко и легко — там, та-ам, — и покивал на далекий степной горизонт.

Замолчали, задумались, закурили, повздыхали. Потом Елкин сказал:

— И все-таки надо искать.

Тансык спросил, что искать в первую очередь.

— Самое коротко и прямо, — ответил инженер.

Поехали дальше. По нетронутой земле, траве и кустарнику было очевидно, что прежде не следили здесь ни человек, ни конь, ни зверь. Порой встречались такие крутые подъемы и спуски, одолевать которые верхом было немыслимо, и приходилось спешиваться. Елкин скоро убедился, что Чокпар тут не легче отвергнутых перевалов, тоже неизбежны тоннели, большие выемки, двойная тяга. Даже инженер-мостовик Калинка был напуган количеством мостов, какое требовал этот вариант. Без всяких колебаний и обсуждений Елкин скомандовал:

— Тансык, остановись! Поворачивай назад! Надо искать сразу все.

— Откуда начинать? — спросил Тансык.

Решили вернуться на степную равнину и начинать оттуда, где она упиралась в горы, откуда уже начинали.

Обратный путь занял два дня, и так с неудачными поисками целая неделя ушла прахом.

Никогда Тансыку не приходилось так напрягать силы. Он поминутно твердил: коротко, прямо, гладко, легко, вовсю старался соединить их. А они разбегались и его тянули за собой: коротко и прямо — в горы, легко и гладко — в степь. Каждый шаг был задачей — куда ступить. Часто, пройдя какой-нибудь участок, Тансык поворачивал назад, затем проходил его снова по другому направлению.

К тому же Елкин, хотя и был сильно пожилой человек, почти аксакал, но в работе оказался неустанным, ненасытным. Ему мало было соединить «самое коротко, прямо, гладко и легко» в одну линию, он еще хотел знать, что находится под ней и рядом, — часто останавливался, отходил в стороны, брал в руки песок, камни, гальку, глину, потом записывал. Особенно долго задерживался у речек и оврагов, расспрашивал Тансыка, высоко ли поднимаются тут вешние и дождевые воды, велики ли ложатся снега. Разговоры о всякой всячине — и кто живет поблизости, и что делает, и когда наступают тепло, холод, и глубоко ли промерзает земля — он вел с каждым встречным и поперечным. Постоянно по его указке рабочие складывали на пройденном пути приметные каменные грудки и ставили деревянные вешки. Дело подвигалось трудно, медленно.

Тансык не видывал ничего подобного и однажды спросил инженера:

— Как зовут нашу работу?

— Рекогносцировочные изыскания, попросту — рекогносцировка, — ответил инженер. — Повтори-ка!

• Предыдущая
• 16/114
• Следующая