Мы с королевой - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 21

• Предыдущая
• 21/51
• Следующая

Мэрилин с Лесли усадили в переносное кресло и на нем втащили в карету «скорой помощи». На коленях у Мэрилин, в полиэтиленовой сумке из дешевого универмага «Вулвортс», лежало детское приданое времен королевы Виктории.

— Только посмей уйти из дому, — сказала Вайолет придурковатому парнишке, который именно это и собрался сделать. — Не вздумай улизнуть на какую-нибудь тусовку с «травкой» и оставить мальцов без пригляду. Мы завтра с утречка забежим — чтоб ты был дома.

Он без особой радости кивнул и направился к своей разворошенной постели.

Вайолет завернула послед в газету; так ловкий подручный мясника завернул бы для покупателя большой кус говяжьей печенки. Потом они с королевой, серьезные и важные, пошли за дом, развели там костер и положили сверток в огонь. Они стояли, тихо переговариваясь, пока пламя не поглотило послед.

Такое чувство близости, как сейчас к Вайолет, королева в своей жизни мало к кому испытывала. Что-то было особенное в отблесках костра — обеих женщин так и тянуло поделиться сокровенным. Вайолет, конечно, вульгарна, одевается отвратительно, но в ней чувствуется внутренняя сила, которая вызывала у королевы восхищение, даже зависть. Они заговорили о тех страданиях, которые причиняли им дети. Королева призналась, что со дня переезда в переулок Ад она не получала известий от сыновей, Эндрю и Эдварда, которые находились за границей.

— Я страшно беспокоюсь, — сказала она.

— Только об себе думают, черти! — презрительно фыркнула Вайолет. — Мигом небось прибегут, когда чего-нибудь понадобится.

— Вот исполнится им по восемнадцать, думала я, и тогда… Ну не то чтобы с плеч долой, но хоть меньше сердце будет болеть, — сказала королева.

— Как же, держи карман шире, — отозвалась Вайолет.

Они с королевой мешали угли в костре, пока последний уголек не потух. «Булькай, тужься, клокочи»[27], — ритмично стучало у королевы в голове.

Вернувшись к себе , она окинула взглядом свой опрятный, чистенький домик; какое счастье, что в нем так уютно. А если я когда-нибудь всерьез разболеюсь, подумала она, Вайолет Тоби мне поможет.

Королева заснула; ей снилось, что она вручает Вайолет орден Британской империи за заслуги перед человечеством.

Сидя перед телевизором, королева ела кукурузные хлопья. Кусочек вдруг выпал у нее изо рта и опустился на ковер. Гаррис мгновенно подлизал его.

— Я превращаюсь в полную недотепу, Гаррис, — сказала королева.

Но тут ее внимание отвлекла крикливая перебранка, вспыхнувшая в утреннем выпуске новостей. Обсуждая здравие фунта стерлингов, Джек Баркер сцепился с ведущей программы (обычно вполне благодушной дамой).

— Позвольте, мистер Баркер, — говорила ведущая, буравя его круглыми блестящими глазами, — фунт ведь страшно ослаб. Вчера вечером он очень сильно упал.

Ну, знаете, подумала королева, ее послушать, так подумаешь, что фунт решил покончить с собой и прыгнул с крыши.

Джек умиротворяюще улыбнулся:

— Но сейчас, благодаря принятым нами мерам, фунт уже немного окреп и скоро приобретет прежний вес.

Королева мысленно вообразила, как чахлый фунт томится на больничной койке, весь обклеенный датчиками, опутанный трубками капельниц, а вокруг толпятся обеспокоенные врачи и консультанты по финансовым вопросам.

Повернувшись к камере, ведущая объявила:

— А теперь — о погоде.

И королева пошла на кухню мыть миску с ложкой.

Тем же утром, попозже, на улице разыгралась яростная ссора между Вайолет Тоби и Беверли Тредголд.

Беверли возмущалась, что ее не разбудили и не дали выполнить свой долг, когда рожала ее родная сестра. Женщины обменивались чудовищными оскорблениями. Вайолет обвинила Беверли в том, что та совершенно забросила беременную Мэрилин.

— Ты когда последний раз к сестре в ее поганый дом заходила? — пронзительно вопрошала Вайолет.

Стоя за закрытой входной дверью, королева слушала ругань. Противницы орали каждая от своих ворот. Слышно было каждое слово: их возбужденные голоса звучали громче пожарной сирены. Обитатели переулка Ад выходили из домов, чтобы насладиться перебранкой — весной это нечастое удовольствие. Такое обыкновенно случается летом: наступает жара, детей распускают на каникулы, и издерганные матери ждут не дождутся, когда начнется учебный год.

Вдруг королева с тревогой услышала, что поминают и ее.

— Да тебе просто-напросто хотелось с королевой поближе сойтись, — крикнула Беверли.

— Что я, снобка какая? — заорала в ответ Вайолет. — Я ее позвала, потому что у нее свет горел, и потом, она не робкого десятка. Не то что ты, Беверли Тредголд, — крови она, видите ли, не выносит!

Королева отошла от двери; ей не хотелось больше слушать про самое себя. Это правда, держать себя в руках она умеет. Неужели она сойдет в могилу, так и не узнав, что такое нервное расстройство? Что все-таки лучше — твердо придерживаться внушенных с детства правил: превыше всего хорошие манеры, жесткий контроль над своими эмоциями и самодисциплина — или дать волю чувствам и вопить на улице, словно выжившая из ума старая карга?

Однажды, когда ей было тринадцать лет, на обеде в честь посла Венгрии она случайно рыгнула; рыгнула довольно громко, но знатные гости дружно и дипломатично не заметили ее промашки. Рассказывая эту историю Крофи, она тогда беспечно подытожила:

— Да ладно, уж лучше рыгнуть, чем внутрь отрыжку загонять.

Но Крофи решительно запротестовала:

— Ни-ни, Лилибет, что ты; гораздо, гораздо лучше загнать ее внутрь.

А интересно, каково это — взять да разинуть рот и заорать? Стоя над тазом для мытья посуды, королева пискнула для пробы. Писк очень напомнил ей скрип несмазанной дверной петли. Она попробовала еще раз:

— Ааааааргх!

Очень неплохо. Ну-ка, еще разок:

— Ааааааааарггх!!!

Королева почувствовала, как вопль, вырвавшись из легких, заполнил дыхательное горло и вылетел из широко открытой глотки и разверстого рта, словно рев Британского льва. От этого вопля проснулся Филип, к двери королевского дома побежали люди; птицы, хлопая крыльями, снялись с деревьев в королевском саду, а черви глубже зарылись в землю.

Вопль отвлек всеобщее внимание от уличной свары, и чиновник из Отдела социального обеспечения, собравшийся уже открыть калитку и пойти по дорожке к дому королевы, замер на месте. Что там, черт возьми, происходит? Убивают королеву, что ли? А он захватил с собой бланки для оформления пособия на похороны?

Открыв входную дверь, королева заверила соседей, что она в полном здравии. Просто была в одних чулках и наступила на кнопку. Все глаза уставились на ее ноги, на которых красовались прочные зеленые сапоги. Посланец ОСО пробился сквозь толпу зевак, явно усомнившихся в королевском объяснении, и представился:

— Я — Дэвид Доркин из Отдела социального обеспечения. Пришел разобраться с вашим пособием.

Королева провела его в гостиную и усадила на наполеоновский диван, посоветовав держаться подальше от места распила, куда уже были вбиты шестидюймовые гвозди. Открыв свой металлический кейс, Доркин принялся вынимать из него бланки и раскладывать на крышке. Он нервничал; а кто бы на его месте не занервничал? У него куда-то запропастилась ручка, и королева взяла с письменного стола и протянула Доркину тяжелую золотую авторучку ценою в два его годовых жалованья.

— Я чернильной не пишу! — объявил Доркин.

Отвинтив колпачок, он посмотрел на россыпь мелких драгоценных камешков вокруг пера. Писать такой ручкой чересчур ответственно, это ясно как день. Что, если он ее сломает? Могут потребовать по страховке огромные деньги. Он вернул ручку королеве, глубоко вздохнул и, порывшись в карманах своей бежевой куртки, вытащил шариковую ручку. Зажав ее в кулаке, он сразу почувствовал себя увереннее. От кофе Доркин вежливо отказался.

— Мне бы хотелось, чтобы при разговоре присутствовал ваш муж, — сказал он.

• Предыдущая
• 21/51
• Следующая