Адриан Моул: Дикие годы - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 23

• Предыдущая
• 23/42
• Следующая

Я повернулся на своем стуле и посмотрел в окно.

– Ну, не в буквальном смысле слова, не по этой улице, разумеется, – резко сказала она, перехватив мой взгляд. Потом встала и пожала мне руку: – За этот сеанс я с вас денег брать не стану.

Я сказал:

– Это не перенос, это истинная любовь.

– Я слышала это по меньшей мере двадцать раз, – тихо сказала она. Ее кольца блеснули под лампой, когда она протянула мне руку.

Уходя, я обогнул ее мужа, который и двадцать минут спустя по-прежнему вытирал полотенцем синий кувшинчик. Подходящий случай для лечения, на мой взгляд.

– Я намерен жениться на вашей жене, – сказал я перед тем, как выйти за порог. – И такой день придет.

– Да, все так говорят. Будьте здоровы.

Он улыбнулся и направился к Леоноре, а я закрыл дверь в очень болезненный – и очень дорогой – период своей жизни.

Сегодня заглянул в витрину Центра занятости. Там висят три объявления о вакансиях. Одна – «мобильный оперативник по очистке» (дворник?), другая – «странствующий ассистент общественного питания» (доставка пиццы?), третья – «специалист по разблокированию клоунов на полставки» (!). По возвращении в узилище Кассандры рука моя отнюдь не потянулась в возбуждении к листку «Базилдон бонд».[38]

Сходил в газетный киоск. Бьянка уже вернулась из Греции. У нее фантастический загар. На ней была белая футболка с низким вырезом, в котором виднелись груди. Они напоминали маленькие спелые красновато-коричневые яблоки. Шутливо я осведомился, был ли у нее курортный роман. Бьянка рассмеялась и призналась, что был – с рыбаком, никогда не слыхавшим о Чехове. Я спросил, собирается ли она продолжать этот роман. Она странно на меня взглянула и ответила:

– А как бы ты себя чувствовал, если бы я сказала «да», Адриан?

Я уже совсем было готов был ей ответить, когда представитель деклассированной прослойки сунул ей в руку «Санди спорт», и момент был упущен.

10 часов вечера. Что я испытываю по поводу курортного романа Бьянки? Мне всегда приятно ее видеть, но я не могу перестать сравнивать ее с милой Леонорой: Бьянка – шоколадное драже «Молтизер»; Леонора – изысканный десерт в золотой фольге от Элизабет Шоу.

В четверг уезжаю в Россию. Купил себе новый дорожный несессер для туалетных принадлежностей – пришло время себя побаловать. Надеюсь, на борту окажутся какие-нибудь приличные женщины детородного возраста.

Весь вечер провел в сборах. Решил не брать с собой никаких книг. Рассчитываю, что на борту будет библиотека с солидным набором русской классики в хороших переводах. Надеюсь, спутники мои окажутся людьми культурными. Невыносимо делить ресторан и палубы с английским пивным быдлом. Также решил включить в свой багаж гроздь недозрелых бананов. Я привык съедать по банану в день, а Россия, по слухам, испытывает их нехватку.

Речной лагерь – Россия.

Сейчас 7:30 вечера. Никакого круизного судна нет. Никаких пассажиров тоже нет. Каждый член нашей туристической группы выгребает на собственной байдарке как может. Я съежился в двухместной палатке. Снаружи – тучи огромных черных комаров. Они ждут, когда я высуну наружу нос. Слышу, как река швыряет себя на перекаты. Если мне немножко повезет, умру во сне.

Человек, с которым я делю палатку, Леонард Клифтон, ушел рубить деревья мачете, которое позаимствовал у Бориса, одного из наших речных гидов. Я искренне надеюсь, что какое-нибудь дерево рухнет на кошмарную лысую голову Клифтона. Я не переживу еще одной ночи, если он опять будет травить бесконечные байки о Церковной армии.[39]

Сегодня я предложил Борису отдать ему все мои рубли, если он самолетом эвакуирует меня в Москву. Борис оторвался от ремонта пробоины в моей байдарке и сказал:

– Но теперь нужно догрести до конца реки, мистер Моул: здесь нет ни поселений, ни людей, ни телефонов.

По возвращении к цивилизации я подам на «Инородные части света» в суд за каждый пенни, который они с меня получили. Ни разу они не упомянули, что мне придется грести на байдарке, спать в палатке и пить воду прямо из реки. Но самое худшее лишение, которое здесь доводится испытывать, – мне совершенно нечего читать. Клифтон одолжил мне свою Библию, но она упала за борт на последних перекатах. Глядя, как она тонет, я возопил громким голосом: «Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?» – к изумлению всей остальной группы и моему собственному, должен признаться.

Моника и Стелла Брайтуэйз, двойняшки из Барнстапла, снаружи запевают «Десять зеленых бутылок». Леонард и вся остальная банда похотливо подтягивают.

10 часов вечера. Только что вернулся из леса, где был вынужден мочиться в темноте. Некоторое время постоял вместе с остальными возле костра, прихлебывая чай без молока.

У Моники Брайтуэйз вспыхнула серьезная ссора с предводителем бойскаутов из Халла. Она утверждает, что видела, как он за обедом взял из мешка два ломтика черного хлеба. Он же яростно это отрицает и обвиняет ее в том, что она заграбастала себе весь костер. Все разделились на два лагеря, исключая меня, который терпеть не может и тех и других в равной мере.

Сегодня моя байдарка опрокинулась одиннадцать раз. Остальные храбрецы рассвирепели из-за того, что я их задерживаю. Все они – члены британского Союза байдарочников. Я же – совершеннейший новичок, а пересекать озеро в девятибалльный шторм – самый жуткий мой кошмар. Волны! Ветер! Вода! Мрачное, черное русское небо! Опасность! Ужас!

Молюсь Господу Богу, чтобы наше путешествие поскорее завершилось. Я стремлюсь в Москву. Хотя там придется сидеть в гостиничном номере: комары безжалостно искусали мне все лицо. Я похож на обдолбанного Человека-Слона.

Полночь. Снаружи происходит распитие водки. Из палатки я отчетливо слышу каждое слово. Русские слезливо сентиментальны. Всякий раз, когда они заговаривают о «нашей душе», англичане хихикают. Я жажду сна. Также я жажду горячей воды и унитаза со смывом.

В Москву! В Москву! В Москву!

Московский поезд.

Уборная в вагоне неописуема. Тем не менее я постараюсь ее описать. Я же романист, в конце концов.

Представьте себе, что двадцать бизонов с расстройством желудка заперли в одной уборной на две недели. Теперь постарайтесь представить, что по полу пролегает открытая сточная канава. Добавьте сюда политзаключенного из ИРА, объявившего грязную забастовку и отказавшегося мыться. Нужного запаха можно добиться, откопав несколько разложившихся трупов и добавив парочку здоровых молодых скунсов, – тогда вы довольно близко подойдете к тому, на что похожа и чем пахнет уборная в этом вагоне.

Леонард Клифтон собирается написать жалобу президенту Горбачеву.

Я сказал:

– Мне кажется, у Горбачева на уме сейчас совершенно другие вещи, – например, как предотвратить гражданскую войну или накормить своих сограждан.

Безобидное замечание, казалось бы, но Клифтон рассвирепел. Он заорал:

Ты испортил мне весь отпуск, Моул, своим жалким хлюздоперством и мерзкими циничными замечаниями!

Я был совершенно ошарашен. Никто из членов группы не поспешил на мою защиту – если не считать двойняшек Брайтуэйз, которые не раз информировали всю группу, что «любят все живые существа». Поэтому, что бы они ни сказали, – не имеет значения. Двойняшки, вне всякого сомнения, приравнивают мою жизнь к жизни ленточного червя.

• Предыдущая
• 23/42
• Следующая