Чекистские будни - Федичкин Дмитрий Георгиевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/61
• Следующая

Они проговорили довольно долго. И Карл в конце концов уступил, великодушно сменив гнев на милость.

Через шесть лет, в 1940 году, я приехал в Ленинград в отпуск. Прямо с вокзала решил зайти в Ленинградское управление: хотелось повидать кое-кого из друзей. Никого из них, к сожалению, не застал и уже совсем собрался уходить, как меня окликнули:

— Товарищ Федичкин? Очень кстати! А мы уже звонили вам в Москву — думали попросить к нам приехать. Дело в том, что ваш подшефный полковник из Таллина теперь здесь, у нас…

— Энгельгардт? — удивился я. — Неужели он не сбежал в Германию вместе с другими немцами, когда Эстония вновь стала советской? Ведь он же работал «на немецкую разведку»?

— Представьте, остался. Странный он какой-то. С одной стороны, говорит, что не мог расстаться с Россией, а с другой — решительно отказывается давать какие-либо показания о своей антисоветской деятельности и о своих бывших соратниках по РОВСу. «Угодно меня расстрелять — извольте, но ни о чем и ни о ком рассказывать ничего не буду. Я полковник, офицер Свиты его величества!» — и бьет себя в грудь…

Ленинградские товарищи хотели, чтобы я встретился с Энгельгардтом. Они надеялись, что это как-то повлияет на полковника, побудит его изменить свое поведение. Я сразу же согласился: мне и самому было любопытно увидеть Энгельгардта, поговорить с ним в иной, чем прежде, обстановке.

Для свидания мне предоставили просторный и хорошо обставленный кабинет. Ожидая полковника, я несколько раз медленно обошел вокруг стола, потом, чувствуя, что начинаю волноваться, заставил себя сесть в большое кожаное кресло и расслабиться.

Наконец дверь кабинета открылась, и на пороге показался Энгельгардт. Он остановился в двух шагах от двери, равнодушно скользнул глазами по комнате, не обратив на меня никакого внимания, и стал смотреть куда-то в одну точку прямо перед собой. Я поднялся ему навстречу.

— Здравствуйте, Борис Вадимович. Вы меня узнаете?

Он поднял голову…

— Это вы?

— Да, это я, Борис Вадимович. Лет шесть назад я упомянул о возможной встрече с вами. Как видите, мое предчувствие сбылось. Садитесь, пожалуйста.

Полковник подошел к столу, взял один из стульев и, поставив его посередине прохода, как-то неуверенно сел.

— О чем мы будем с вами говорить? — В голосе Энгельгардта звучало полнейшее безразличие ко всему, что его окружает, словно он уже перешел в мир иной.

— У нас с вами есть немало тем для разговора.

— Мне теперь все равно, — мрачно сказал он. — Я обречен…

— Почему?

— Я отказываюсь давать показания и думаю, что меня расстреляют. Скорее бы только кончились эти мучения. Если можете, исполните эту мою последнюю просьбу…

— Но ведь не мы, а вы сами сейчас решаете свою судьбу, — заметил я.

Мне хотелось убедить его, что желание умереть — не более чем позерство, что в этом нет ни грана здравого смысла. Никакого подвига во славу давно ушедшего в небытие царствовавшего дома Романовых и всего тогдашнего уклада жизни он не совершит…

— Поймите и вы меня! — воскликнул Энгельгардт. — Я не могу изменить своему долгу офицера, своим идеалам, которым служил всю жизнь! — в который уж раз твердил он.

— Нет больше ваших идеалов, Борис Вадимович. Нет! Теперь в России новые идеалы, и каждый истинный патриот отечества служит им. Не вы ли говорили мне, что вы патриот своей родины?

— Своей родины теперь у меня нет, — тяжело вздохнул он.

— А почему вы не бежали в Германию?

— Россия была моей родиной, и я хотел умереть на родной земле…

— Не лучше ли жить на родной земле, а не умирать, вы об этом не подумали? Много вреда и горя вы причинили своей родине, нашему народу и государству. И за это заслуживаете сурового наказания. Но Советская власть не хочет вам мстить. Чистосердечным признанием во всем вы поможете скорее восполнить урон, причиненный нашей стране вашей многолетней враждебной деятельностью. Шесть лет назад я предлагал вам прекратить свою работу против нас, но вы не послушались и вот теперь сидите в тюрьме, говорите о смерти. Послушайтесь хоть на этот раз!

Энгельгардт застыл в оцепенении, только пальцы, лежавшие на краю стола, дрожали и конвульсивно сжимались.

— Подумайте, господин полковник, — настойчиво сказал я. — Очень рекомендую вам изменить свою позицию и чистосердечно рассказать все о своей деятельности против Советского государства и об антисоветской деятельности тех, на кого вы работали в Таллине. Если вы искренне считаете Россию своей родиной, то должны поступить именно так.

…Спустя месяц ленинградские товарищи мне сообщили, что Энгельгардт стал давать кое-какие показания. Однако он по-прежнему изворачивался, признавал себя виновным только частично, ссылаясь на то, что в последнее время при его участии ни англичане, ни эстонцы никого в СССР не перебрасывали…

Позже состоялся судебный процесс. Вина Энгельгардта в проведении враждебной деятельности против СССР была доказана, и он был осужден.

Карлу и его жене, хотя они и стали советскими гражданами, вернуться тогда в Ленинград не удалось. Вместе с прибалтийскими немцами они уехали в фашистскую Германию, готовившую нападение на Советский Союз. Так нужно было. Для дела. Нашего святого дела — служения Советской Родине.

С тех пор как я вернулся из Таллина, прошло не так уж много времени. И вдруг однажды мне предложили изучать польский язык.

— Я знаю, и как будто неплохо, английский, — попытался возразить я, не догадываясь еще, что этот разговор начат неспроста. Но уже в следующую минуту все прояснилось.

— Вы поедете в Польшу. У них английский не в моде. Вот французский — в большой чести. Тамошняя интеллигенция, особенно аристократы — «высшее общество», сановные потомки бывших вельмож и графов, — шляхтичи и крупные латифундисты стараются во всем подражать великосветскому Парижу. Они и Варшаву называют маленьким Парижем. Английский, сами понимаете, не тот «парле». Однако раз вы сумели одолеть английский, а раньше в какой-то мере и китайский, то, надо полагать, вам не так уж трудно будет изучить еще один язык. К тому же это язык славянский, что облегчает вашу задачу. Мы вас не торопим — будет лучше, если вы как следует подготовитесь. Полгода хватит?

— Попробую, но, думаю, не очень.

— Доучите на месте, а пока нажимайте на грамматику. Без знания языка там делать нечего.

Сложные отношения были у нас в то время с нашим западным соседом — Польшей. Ее правительство проводило враждебную нам политику. Разведка панской Польши то и дело засылала в нашу страну шпионов и диверсантов. Антисоветской работой руководили разведчики из второго отдела польского генерального штаба, так называемой «двуйки». Это были люди, пользовавшиеся особым доверием и покровительством главы тогдашнего польского государства Пилсудского. Они принадлежали к довольно многочисленной группе военных — «полковников», которые занимали ответственные посты в государственном аппарате, и оказывали большое влияние на политику своей страны.

Министерство иностранных дел возглавлял полковник Бек — человек, пожалуй, наиболее близкий к Пилсудскому. Его политическая, а точнее — шпионская карьера началась еще в 1914 году. Он тогда был австро-венгерским подданным и учился в коммерческой академии в Вене. Во время первой мировой войны Бек стал работать в интересах Германии. В 1918 году, когда кайзеровская армия временно оккупировала Советскую Украину, он выполнял там секретные задания немецкой разведки и одновременно польской военной конспиративно-политической организации, именуемой «ПОВ» (Польская организация войскова), которая выступала за образование независимого буржуазного польского государства и впоследствии поставила во главе страны Пилсудского.

• Предыдущая
• 16/61
• Следующая