Выбери любимый жанр

Уроки Красного Октября - Фроянов Игорь Яковлевич - Страница 7

Изменить размер шрифта:

Несмотря на административно-командные методы проведения реформы, число вышедших из общины крестьян на 1911 год составило только 26 % от всех крестьянских хозяйств, причем многие крестьяне выходили из общины не с желанием поставить фермерское хозяйство, а с целью продажи полученной при выделе земли. К 1916 г. число порвавших с общиной земледельцев не составило и четверти от всех крестьян, владевших землей на общинном праве. Однако и выход крестьян на отруба не был пагубен для общины. Она «отнюдь не разрушалась», а лишь «несколько разгружалась от избыточных рабочих рук и освобождалась от тех своих членов, которые перестали быть крестьянами. Кроме того, от общины откалывались некоторые периферийные группы. Правда, при этом усиливалось земельное утеснение в общине. Но такой способ ее ликвидации, путем сжатия, был чреват для правительства неприятностями»[88]. Реформа, следовательно, провалилась, потерпев настоящий крах[89]. Известный исследователь русской крестьянской общины начала XX века П. Н. Зырянов пишет: «Столыпин и его окружение были решительными, но малоискусными лоцманами. Они плохо представляли себе то, что было скрыто под поверхностью народной жизнь. Им не удалось «протаранить» толщу крестьянства, что бы окончательно навязать стране путь развития, выгодный горстке помещиков, но обрекающий основную часть народа на долгие годы нищеты и голодовок»[90]. В чем же главная причина провала реформы Столыпина?

Современник столыпинской реформы А. Ф. Керенский, беседуя в 1953 г. с журналистом французского радио Р. Лютенью, говорил, что «идея Столыпина была разумной: отказаться от общины. Однако способы проведения реформы отличались непродуманностью, жестокостью»[91]. Значит, будь другие способы, то и результат был бы иной. Аналогичную мысль высказывает И. Е. Кознова. «Перспективная с точки зрения потребностей общественного развития, реформа П. Столыпина слишком грубо вторгавшаяся в жизнь деревни, – пишет она, – вызвала отторжение у крестьян»[92]. Н. Верт тоже объясняет неудачу реформы Столыпина его ошибками[93]. О просчетах и «уязвимых местах» Столыпинской реформы, вызвавших ее «общую неудачу», поворот П. Н. Зырянов: «Игнорирование региональных различий – один из недостатков Столыпинской аграрной реформы. Этим она невыгодно отличалась от реформ 1861 года. Другим ее слабым местом была идеализации хуторов и отрубов, а также вообще частной собственности на землю… Еще одно уязвимое место аграрной реформы заключалось в недостаточном ее финансировании»[94]. Что касается сердцевины нового землеустройства, т. е. создания хуторов и отрубов, то здесь было «много надуманного, доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрикультуры. Необходимость повсеместного их введения, строго говоря, никем не доказана. Между тем Столыпин и его сподвижники утвердились в мысли, что хутора и отруба – единственное универсальное средство, способное поднять уровень крестьянского хозяйства на всем пространстве необъятной России»[95].

Достаточно распространено мнение, согласно которому Столыпин не успел осуществить задуманное. Указывая на грандиозный замысел Столыпинской земельной реформы, Л. И. Семенникова замечает: «Подобная реформа при всей ее кажущейся простоте означала революцию в почвенном укладе. Предстояло изменить не просто основы землевладения, а весь строй жизни, психологию общинного крестьянства. Столетиями утверждался общинный коллективизм, корпоративность, уравнительные принципы. Теперь надо было перейти к индивидуализму, частнособственнической психологии и соответствующему укладу жизни. Это не утверждается в одночасье. П. А. Столыпин считал, что необходимо 20 лет, чтобы перейти от общины к фермерскому строю жизни… Но история не отпустила времени: в 1914 г. началась война. Реформа осуществлялась недолго»[96]. О незавершенности Столыпинской реформы, обусловленной нехваткой времени, размышлял В. С. Дякин[97]. По его прикидкам, для успешного ее проведения надо было располагать не 20 годами, как думал Столыпин, а сроком в 50–80 лет. Однако история не отвела реформатору и двух десятилетий[98].

Нам думается, что история тут ни при чем. Ведь уже с 1910 г., т. е. еще при жизни реформатора, число выходцев из общины стало заметно падать. Значит, дело не во времени, а в сути самой реформы. Мы также не придаем решающего значения ошибкам и просчетам, допущенным при проведении реформы. Главное, на наш взгляд, заключается в том, что Столыпин замахнулся на вековые устои крестьянского быта, выдержавшие самые жестокие испытания и потому обладающие огромной крепостью и жизнеспособностью. Он хотел переделать народ. Но таких чудотворцев, помимо Бога, жизнь не знает. Политики и государственные деятели могут гнуть, ломать, калечить русский народ, но переделать его они не в состоянии. Жажда обогащения, холодный расчет, частнособственнические буржуазные инстинкты и вытекающий из них индивидуализм чужды массовому сознанию русского крестьянства. Поэтому если и говорить об ошибках Столыпина, то лишь в том смысле, что он ошибся адресом, избрав для своего эксперимента русских крестьян. Этот эксперимент, увы, обошелся очень дорого России. Он привел деревню в крайнюю степень возбуждения и раздора. Возник острый разлад внутри крестьянского мира.

Правительственный чиновник Клопов, объезжавший хутора в Екатеринославской, Орловской и Таврической губерниях в 1909 г., писал, что правительственная (столыпинская) реформа делит земледельческую Россию на два лагеря: любимцев и пасынков. Любимцы – это хуторяне, пасынки – общинники. Ради любимцев все приносится в жертву. «Отсюда, – по мнению чиновника, – проистекает вражда, зависть и раздоры между общинниками», и все это вызывает резкое недовольство крестьян. «Один едет на пашню, а другой на него с топором», – говорится в одном из донесений Министерства внутренних дел»[99].

Столыпинская земельная реформа окончательно развела власть и крестьянство в разные стороны. С. М. Дубровский был прав, когда говорил, что эта реформа «несла в себе такие противоречия, которые делали неизбежной новую революцию»[100]. Если бы П. А. Столыпин дожил до того времени, когда можно было увидеть это, он содрогнулся бы и, наверное, очень пожалел о том, что совершил[101]. Однако И. Р. Шафаревич полагает, что ничего другого ему не оставалось, как решиться на свою реформу. «Во времена Столыпина, – утверждал он, – не было альтернативной идеи, кроме, разумеется, мировой революции»[102].

Рассуждать об альтернативе произошедшему в истории – дело умозрительное, ибо случилось то, что случилось, а другого не дано. Но если все же увлечься такими рассуждениями, то можно сказать, что была альтернатива разрушению общины: ликвидация помещичьего землевладения и реформирование существующей сельской общины путем очищения ее от фискально-полицейских функций, навязанных ей государством, и превращения общинной организации в свободный земледельческий союз, обладающий достаточным фондом земли для передачи ее в наследственное пользование крестьянским семьям.

Такой ход реформирования был исторически реален, поскольку тогда русская сельская община еще не исчерпала своих потенциальных возможностей. Тут уместно вспомнить о крестьянстве Сибири, которое «высказывало свое отношение к проблеме власти и самоуправления в местных комитетах и нуждам сельскохозяйственной промышленности в 1902 г., на съездах своих представителей и собраниях сельскохозяйственных обществ в 1905 г., в наказах депутатам государственных дум, на волостных, уездных и губернских крестьянских съездах в 1917 г. и т. д. Анализ многих проектов преобразований показывает, что предусматривалось сохранение лучших сторон традиционного сельского и волостного самоуправления и одновременно – ликвидация ряда его негативных или устаревших аспектов»[103].