Звездный бумеранг - Волгин Сергей - Страница 35

• Предыдущая
• 35/58
• Следующая

— Лезгинка! — сразу догадался Володя и повернулся к Пео, уже не в силах удержаться от соблазна самому приказывать этим умным механическим существам. — А мне можно?

— Пожалуйста, — пожал плечами ученый. Володя тоже сосредоточился, как Агзам, прищурил глаза, сжал кулаки. Зеленый тюти проворно вскочил и пустился в пляс за своим товарищем, смешно вскидывая то одну, то другую ногу.

Юноши ликовали. Агзам начал прихлопывать ладонями, Володя к нему присоединился. Развеселился и Пео Он подошел к одному из аппаратов и крутнул верньер. По кабинету понеслась веселая музыка. Агзам вскочил и пустился плясать вместе с тюти.

Пео захохотал.

Вдоволь насладившись пляской, юноши приказали тюти отправляться в их комнату, и сами пошли следом, обсуждая проблему, какую бы работенку задать автоматам.

Пео ненадолго отлучился и вернулся с двумя плоскими в ладонь ящичками.

— Это переводные аппараты, — сказал он, — они специально сделаны для вас, мальчики. Сейчас мы их испробуем. — И Пео что-то произнес на своем певучем языке. К немалому удивлению и удовольствию землян из аппарата раздался тот же голос Пео, но говорил он уже на русском языке:- Как вы себя чувствуете, дорогие мальчики?

Первым опомнился Володя и ответил:

— Прекрасно, уважаемый Пео!

И тут же из тех же аппаратов раздался голос Володи, но слова для Агзама были непонятны: Володя говорил на языке уамлян.

— Они делают и обратный перевод! — обрадовался Агзам. — Теперь я сумею разговаривать, с кем захочу?

— Совершенно верно, — подтвердил Пео. — Теперь вы имеете возможность свободно разговаривать с любым гражданином нашей планеты без моей помощи.

Вы довольны?

— Спасибо, — вместе сказали земляне,

Оставшись одни, юноши прежде всего придумали своим автоматам имена:

Володиному дали имя Джентльмен, а Агзамову — Плясун. Потом они решили приказать Джентльмену и Плясуну принести обед, но никак не смогли назвать ни одного блюда. Тюти ждали, а юноши чесали затылки. И, пожалуй, они не привели бы в исполнение свое желание, если бы Володя не вспомнил замечание Пео о том, что тюти воспринимают не только слова, но и воображаемые образы. А вообразить те блюда, которые особенно понравились во время прошлого обеда, не представляло никакого труда, и через полчаса на столе уже стояли миски и тарелки, большая часть которых, конечно, была наполнена вкусными конфетами.

Пообедав и отправив посуду в столовую все с теми же Джентльменом и Плясуном, молодые люди некоторое время изучали язык уамлян, произнося фразы и вслушиваясь в незнакомый, но очень четкий выговор умных аппаратов.

Собственно, полностью язык изучал один Агзам, а Володя только осваивал произношение.

Занятия надоели Агзаму быстро.

— Знаешь что, Володя, — сказал он, выключая свой аппарат и выдвигая из стены диван, — давай сегодня на этом кончим. Аппараты есть? Есть.

Разговаривать можно? Можно. Зачем быстро изучать их язык? И так голова пухнет, как хлопковая коробочка… Эх, если бы найти бумагу и цветные карандаши… Заставить бы их рисовать, — он кивнул в сторону тюти. — Сумели бы они, а?

Володя смеялся. Агзам увлекался рисованием с третьего класса — это было всем известно — и рисовал хорошо. Однажды он каким-то образом ухитрился нарисовать на потолке своего класса карикатуру на старосту.

Рисунок долго не могли стереть, а над Агзамом ребята подшучивали весь год.

— Карикатуру вспомнил? Ладно, смейся, — обиделся Агзам и, не раздеваясь, повалился на диван.

Володя тоже лег.

Вокруг была странная, чистая тишина. С улицы не проникал ни один звук, двери не скрипели и не хлопали, шаги скрадывались на эластичном полу. Бесшумно работали кондиционные машины, мягко, без звука переключались реле.

— Насколько мне помнится, я читал о вредном действии шумов на нервную систему человека и благотворном влиянии на наше здоровье тишины. На меня же звон трамваев и грохот автомашин действовали, наоборот, возбуждающе, заставляли двигаться, мыслить, — одним словом, жить, а тишина действовала угнетающе: вызывала состояние сонное, я становился равнодушным ко всему на свете, — говорил медленно Володя, рассматривая потолок. — А здесь тишина просто страшная…

— Правильно! — закричал Агзам, вскакивая. — Здесь можно спать много лет, как на звездолете. Пойдем гулять в сад.

Но сколько Агзам ни уговаривал — ведь у них. теперь есть переводные аппараты, и они не могут заблудиться, — Володя упорно отнекивался.

— Видно, я старею, — смеялся он, — хочется полежать после хорошей еды.

Агзам махнул рукой и пошел один. Выйдя на улицу, полюбовавшись розовым небом поры восхода солнца и цветущими деревьями, Агзам зашел в ближайший подъезд и встал на ступеньку белоснежного эскалатора. К материалу эскалатора, видимо, не приставала никакая грязь, ступеньки и перила блестели первозданной чистотой. По одежде Агзам ничем не отличался от жителей планеты, и поэтому на него никто не обращал внимания. Десятком ступенек выше стояла группа парней и девушек, заразительно хохотавших. Они слушали двух молодых людей, состязавшихся в остроумии. Агзам незаметно включил аппарат.

Молодые люли, как оказалось, читали стихи, но аппарат делал переводы скупо, без рифм, в переводе во многом пропадали и поэзия и остроумие.

Агзам все же прислушивался с интересом.

— Его сердце, как плазма, пылает подвигами и любовью, его жар может растопить самое холодное сердце девушки, оно может сжечь немало податливых сердец, — декламировал один, высокий, большеглазый, с простой открытой улыбкой.

— Его сердце, подобно леднику, наполнено холодом космоса, оно звенит под ударами любви, оно может заморозить самое горячее сердце девушки и превратить в ледышку самую пылкую из красавиц, — отвечал другой, широкоплечий и приземистый уамлянин с ехидными тонкими губами и холодными глазами старца.

— А если эти два сердца соединить, — сказала беленькая, как ромашка, девушка, — то получится тепленькая Айя.

Молодежь разразилась хохотом.

— Тише! — поднял руку высокий молодой уамлянин. — Я вам сейчас спою песню землян.

— Просим!

— Где ты ее взял?

— А нам дашь переписать?

— Пой!

И он запел романс, который Агзам дома не раз слышал по радио.

Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит:

Я не хочу печалить вас ничем.

Голос у юноши был мелодичный, почти девичий, очень приятный и чистый.

Находившиеся поблизости уамляне обернулись к певцу, слушали с интересом.

— Видно, у землян искусство довольно хорошо развито, — сказал один из них.

Агзам уже не первый раз видел: здесь люди поют много, при различных обстоятельствах, в любых местах, и всегда находятся доброжелательные слушатели. С песней дружит грусть или веселье. На планете Уам, как полагал Агзам по первым своим впечатлениям, грустных людей или хмурых не было, большинство представало перед ним добродушными и радостными, и только некоторые озабоченными. Но и эти, озабоченные, заслышав песню или музыку, оживлялись и теперь посматривали на окружающих соотечественников восторженно, чистыми, безмятежными глазами. Так было и здесь, на эскалаторе.

Агзам и наблюдал, и знал по себе, что во время спора или в злом состоянии песню не замечаешь, а если голоден, то петь не хочется. Очень хочется петь, когда хорошее настроение, когда ладится учеба, отношения с товарищами дружеские, дома полный порядок. "Уамляне, наверное, живут здорово, — думал Агзам, — коли поют везде и смеются громко, на всю улицу".

Выше Агзама ступенек на сорок тоже стояла группа молодых людей. Одна из девушек, находившихся в группе, проделывала замысловатые движения перед подругой, в руках которой был странный, мигающий индикаторными лампочками, обтекаемой формы ящик. Этот ящик, к вящему интересу Агзама, издавал тихие хрустальные звуки. Звуки были приятные, кажется, даже сладкие. Агзам догадался, что ящик подчиняется машущей руками девушке, а звуки льются в такт ее движениям, и, заинтересовавшись, полез по лестнице эскалатора, как это делают многие нетерпеливые москвичи. Но уамляне ушли в боковое ответвление, и Агзам, вздохнув, предоставил себя несущей лестнице и спокойно доехал до поверхности. Немногочисленные уамляне, доехавшие до верха, растеклись по аллеям и тропкам. Агзам выбрал аллею пошире: все же он побаивался встретиться с каким-либо домашним животным, вроде пуа.

• Предыдущая
• 35/58
• Следующая