Юнармия (Рисунки Н. Тырсы) - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/38
• Следующая

Мы с Васькой болтались без дела на дворе.

Почесав затылок и сдвинув на лоб лохматую шапку, Васька сказал мне:

— А знаешь, зря мы запрятали винтовки в нашем сарае.

— Что же ты раньше думал? — сказал я.

— Ничего не думал. Вы сами должны были думать. Старшие! Начальники! Надо было где-нибудь за поселком зарыть, в поле… Андрей всегда так — давай да давай… Дурила твой Андрей, а не командир отряда — вот что!

— Андрея не смей ругать! — крикнул я. — При чем тут Андрей? Мы сами отряд организовать решили, сами и винтовки крали. Небось никто тебя не заставлял. Сам первый лез.

— Сам, сам, — буркнул Васька и опустил голову.

— Чего же ты хочешь?

— Чего? Винтовки не хочу чтобы у нас в сарае лежали. Забирайте их, куда хотите, — и шабаш.

Я обозлился и сказал Ваське шепотом:

— Да ты что? Очумел? Только начни винтовки перетаскивать — тебя сразу и зацапают. Трус ты, Васька, и больше ничего. Мы тебя из отряда прогоним. Выроем из земли ящик и вычеркнем тебя из протокола.

Васька ухватил меня за рукав.

— Постой, Гришка. Не трус я. А только страшно чего-то… Вдруг казаки к нам во двор заскочут?…

— Ну да, заскочут! — передразнил я Ваську, а сам прислушался.

На улице за воротами по мерзлой земле прозвякала подковами лошадь.

— Мимо, — сказал Васька и перевел дух.

Мы присели на камень у ворот. От нечего делать решили закурить. Вытряхнули из карманов перемешанный с хлебными крошками зеленый табак, из толстой серой бумаги скрутили цигарки и стали пускать серовато-бурый вонючий дым. Ветер сдувал с наших цигарок крупные искры и кружил их по двору.

Мы курили молча. Васька то слюнявил разваливавшуюся цигарку, то сплевывал на землю махорочные крошки.

— А как ты думаешь, Гришка, — вдруг спросил он, когда цигарка у него потухла, — придет Андрей или не придет?… Может, сходим к нему, а?

В эту минуту с треском откинулась калитка, и мимо нас во двор проскочил Андрей. Он был в серой папахе и дубленом полушубке — по-зимнему.

— Андрейка, куда ты? — закричали мы.

Андрей взмахнул на бегу руками и круто повернулся.

— А, здорово, пулеметчики! — сказал он. — Вы что тут делаете?

— Тебя поджидаем, — сказал я.

Васька молчал.

— Да вы чего, ребята, нахмурились? Что, Васька, целы у тебя винтовки, не проворонил?

— Целы, — ответил Васька и посмотрел на меня.

Андрей похлопал Ваську по плечу.

— Ну, молодец караульщик. Благодарность от отряда получишь. А сейчас, ребята, пойдем за Семеном. Его надо к Порфирию сводить.

— Давно пора, — сказал Васька.

Мы двинулись к Сенькиному бараку.

В конце улицы, около вокзала, мы встретили верховых. Они ехали в две шеренги по краям дороги, а между ними шагали грязные, разутые, сгорбившиеся от холода мастеровые.

— Смотри, Гришка! — сказал Андрей. — И старика Дюбина ведут. Все за Сыча проклятого.

Я толкнул Ваську в бок:

— Вот если будем перетаскивать с места на место винтовки — и нас с тобой так поведут.

— Боялся я их!

Казаки и мастеровые свернули направо, а мы пошли дальше.

Семен сидел на подоконнике и смотрел на улицу. Завидев нас, он в чем был, без шапки, без полушубка, выбежал за ворота.

— Чучела! Раньше не могли прийти! Сижу-сижу, жду-жду, думал, вас уже казаки постреляли. Видели, сколько они мастеровых повели?

— Видели, — сказал Андрей. — В первый раз это, что ли? Каждый день водят. А ты собирайся, Сенька, да живее. К Порфирию, к нашему красноармейцу, пойдем.

Сенька вбежал в дом и сейчас же вернулся, натягивая на себя куртку из красноармейской шинели.

Мы побежали в железнодорожный тупик.

У самых ворот тупика — казачий разъезд.

— Катай назад, а то Порфирия выдадим, — чуть слышно сказал Андрей.

Мы кинулись бежать вдоль высокой серой ограды.

За углом, у старых цементных труб, мы остановились.

Эти трубы лежали тут на земле без толку уже четвертый год.

— Васька… — сказал Андрей.

— Что?

— Ты меньше всех, тебя не заметят. Стой здесь и поглядывай за угол. А как уедут казаки, дай знать. Мы в трубах запрячемся.

У Васьки затряслись губы, но он не промолвил ни слова и остался на углу, прижавшись к ограде.

А мы забрались в цементную трубу и просидели там, не разговаривая и почти не шевелясь, с полчаса. Только изредка мы подносили ко рту сложенные лодочкой руки и тихонько дули на покрасневшие, застывшие пальцы.

Наконец мы увидели Васькины ноги. Васька остановился перед трубой, в которой мы сидели, и отрапортовал шепотом:

— Разъезд отступил на Голопузовку… Раненых и убитых нет…

— Ай да Васька! Ай да боевой разведчик! — смеялись мы, выбираясь из трубы.

— Ну, пошли скорее, — сказал Семен.

Мы побежали вдоль ограды к воротам. Казаков как не было. Только на том месте, где стоял их разъезд, осталась свежая куча навоза.

Мы шмыгнули в тупик

— Вот под этим вагоном мы и нашли Порфирия, — говорил Васька Семену, задыхаясь от бега. — А теперь Порфирий живет вон там, на чердаке.

Мы взобрались по лестнице, заваленной снегом, и остановились на трухлявой площадке.

Чердак мы едва узнали. Из всех щелей торчали пучки соломы Как будто она росла на двери и на стенах.

Андрей легонько толкнул коленкой дощатую дверь. Дверь скрипнула.

— Товарищ Порфирий… — шепотом позвал Андрей.

— Это вы, ребята? — отозвался хриплый голос из дальнего угла.

— Красноармеец? — спросил меня Сенька.

— Он.

Сенька шагнул было вперед, но Васька дернул его за куртку.

— Постой, Сенька, я пойду первый, а то он испугается, если чужого увидит.

И Васька первым вошел на чердак.

За ним двинулся Андрей, потом я, а сзади всех Сенька.

Порфирий сидел в углу чердака, съежившись, нахлобучив капюшон на голову.

— Что за парень? — тихо спросил он, мотнув головой в сторону Сеньки.

— Это тоже красноармеец, — сказал Васька. — Это Сенька, тот самый, про которого мы тебе говорили. Ты его еще в отряд записал. «Семен В.» — помнишь?

— Сенька? Ну, здорово, ежели ты Сенька. Да ты в самом деле красноармеец хоть куда — в сапогах! Ого, брат, какой ты!

— Он и фуфайку получил, — сказал Васька. — А махорки ему по две пачки в день выдавали.

— Ну? Неужели по две? — с завистью спросил Порфирий.

— Ей-богу, — забожился Васька. — Ему и шаровары выдали. Ватные. Смотри. — И Васька ухватился за Сенькины штаны.

— Да отстань ты! — толкнул его Сенька.

— Так, — усмехнувшись, сказал Порфирий. — Ну, докладывай, где ты побывал?

— На фронте.

— Во как! На фронте! Ну, садись, рассказывай нам, как там товарищи справляются.

— Ой и тяжело нашим, товарищ красноармеец, ой и тяжело! Снарядов никаких нет. В «Победу» последние четыре влепили. Саббутин — командир батареи — говорил: больше двух ни за что нельзя на нее тратить, а то, мол, запасов нет. Ну, а командир взвода не удержался. «На удар, — кричит, — трубка ноль!» Отчаянный парень! Да снаряды — это еще не все… А вот тиф там… Сыпняк. Больные в окопах лежат, на станциях вповалку валяются, в вагонах, кругом…

— А нам чего же ты про тиф не рассказывал? — спросил Васька.

— Не мешай, Васька, не суйся, — толкнул его Андрей.

— Народу видимо-невидимо помирает… — сказал Сенька, промолчав. — В прошлый вторник человек сорок хоронили. Я тоже ходил копать братскую. Страшно! Теперь отступать решили. Говорят, за Куму-реку отступят. Держаться нечем. Снаряды доставать неоткуда. А главное, сыпняк косит людей…

Я слушал Сеньку и думал: как же так? Сколько красноармейцев было. Ведь сам же я видел, когда эшелоны отправляли… И теплушки набиты были, и на лошадях, и на автомобилях ехали, и пешие шли… А он говорит — людей нет.

И мне представилось вдруг, что там, за семафором, в стороне Курсавки, одни мертвецы лежат. И среди мертвецов ходит дядя Саббутин, высокий, в полушубке, с тяжелой артиллерийской шашкой на боку.

Я посмотрел на ребят. Они сидели насупившись.

• Предыдущая
• 24/38
• Следующая