Перст судьбы - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/89
• Следующая

Опасаясь нарушить какой-нибудь незнакомый запрет, Стейн, как и его товарищи-варяги, говорил очень мало, а в лесу во время промысла и вовсе нужно было молчать и объясняться знаками. Лес, которому они отдали на это время свои души, завладел ими. Подолгу дожидаясь в засаде или выслеживая добычу, ловцы начинали понимать все, что без слов говорил им лес. Мысли менялись: все привычное ушло куда-то вдаль, оставленные семьи, родичи, даже дев… медведицы и пустоголовки почти не приходили на ум. Только снилось ночами что-то томящее и мучительное. И уже казалось, что никакого другого мира и нет, а есть только он, Лес Праведный, кормилец, предок и бог.

Все вечера были похожи один на другой. Смолян и его двоюродный брат Терпень уже покончили с работой и сидели на лавке, распевая песню про встречу охотника с медведем и похлопывая себя по коленям. Песня была из тех, которые поются, когда рядом нет женщин, потому что ни одного пристойного слова в ней не было. Стейн ухмылялся про себя: как почти всякий норманн в Гардах, свое знакомство с языком словен он начинал именно с таких слов.

— Да ну вас, дурни! — прикрикнул Селяня, проснувшись от пения и хлопанья и свесив голову с полатей. — А не то «дедушка» услышит, придет, сам вас так вздрючит! Не слышали, как глупая белоголовка старая про «дедушку» песню пела?

— А как пела?

— А вот слушайте. — Селяня слез с полатей, потянулся, взъерошил волосы, сел на свое место возле печи и принялся рассказывать:

— Жил-был старик да старуха, детей у них не было. Вот старуха просит старика: «Сходи в лес по дрова». Пошел старик и встретил «дедушку», стали они бороться, и старик отрубил медведю топором лапу. Заревел медведь и ушел на трех лапах в лес. Старик взял отрубленную лапу, принес домой и говорит:

— На, старуха, вари.

Старуха ободрала медвежью лапу, варить поставила, шерсть с кожи общипала, на кожу села и начала шерсть прясть. Вот вечер настал, потемнело все. Старуха прядет, старик на лавке лежит. А медведь сделал себе липовую ногу и пошел к старику со старухой. Вот медведь идет, нога поскрипывает, он сам приговаривает:

Старуха услышала это и говорит:

— Поди-ка ты, старик, запри дверь, медведь идет…

А медведь уже под окошко вошел, дверь скребет, сам приговаривает:

Испугались старик со старухой, на полати забрались, старым корытом накрылись. А медведь все ходит вокруг избы…

И в этот самый миг в сенях скрипнула дверь, что-то стукнуло — кто-то вошел. Свои были все уже дома. И каждого пронзил холодный ужас — все они вдруг провалились в эту старую басню, медведь-«дедушка» на липовой ноге, на березовой клюке пришел за ними! И не на медвежине ли сидит сейчас Одинец-рассказчик?

В мгновение ока все оказались на ногах: Бежан и Будец в один прыжок взлетели на полати и забились в темноту, остальные схватили у кого что было под рукой — рогатины, топоры — и встали наготове полукругом возле двери.

— Онко ижанд котона?[17] — раздался из-за двери в сени вполне человеческий голос, ничуть не похожий на медвежье рычание.

Голос был молодой, и то, что заговорил он на чудском языке, даже помогло напуганным ловцам опомниться.

— Кука сэ он?[18] — немного помедлив, отозвался Селяня, единственный из всех, кроме Терпеня, умевший связно объясняться на чудском языке.

— Мое имя — Пето, сын Кульво-ижанда[19] из Юрканне, — ответили ему на том же наречии. — Можно мне войти? Я один и ничего дурного не желаю.

— Войди, — разрешил Селяня, но оружия не опустил.

Дверь открылась, и в круге света от лучин появилась человеческая фигура. Это действительно был молодой парень, лет шестнадцати — это стало ясно, когда он снял меховую шапку, поначалу заслонявшую половину лица. Одет он был в непокрытый волчий кожух — покрытые кожухи у чуди редкость и считаются богатыми, — а пустые руки держал на виду. Лезвия почти десятка рогатин и топоров, нацеленных на него, вечернего гостя не смутили и не испугали. Другого он и не ждал — не пирогами же на рушнике встретят неведомо кого, явившегося из леса на ночь глядя.

— Я один, я оставил топор и лук в сенях, я не хочу вам причинять вреда, — сказал он, довольно быстро выбрав взглядом Селяню как вожака. — Я пришел поговорить с вами… попросить о помощи. Выслушайте меня.

— Издалека идешь? — Быстрым взглядом осмотрев его и не увидев ничего настораживающего, Селяня кивнул товарищам и опустил топор.

— Из Юрканне. Это наша кюля в переходе отсюда. Я — Пето, младший сын Кульво-ижанда. Я знал, что здесь живут зимние ловцы из Альдоги, и шел к вам.

— Садись. — Селяня показал на скамью у печи. — Кожух снимай, у нас тепло. Мяса ему и взвара, быстро!

Пристыженный своим недавним испугом Будец под смешки товарищей скатился с полатей и поставил на стол большой глиняный горшок с остатками вареной оленины, налил в берестяной корец еще теплого взвара из брусничного листа с медом. Селяня предложил гостю сначала поесть, а потом уж рассказывать о своей беде, и тот охотно налег на угощение. Все остальные тем временем расселись по местам, Селяня коротко пересказал товарищам по-словенски то, что уже успел узнать от гостя. Это был светловосый, как все чудины, парень не слишком могучего сложения, но по виду бойкий. Его одежда, обычные две рубахи, льняная исподка и некрашеная шерстяная верхница, мало чем отличалась от словенской, только на шее висела на ремешке нижняя челюсть щуки — излюбленный оберег чудинов.

Не дожидаясь приказания, Радобож и Витошка выглянули в сени, потом наружу. В сенях стояли лыжи, подбитые куницей, лежали лук и топор, но никакой дичи — чужак не охотился в их угодьях. И след из леса к двери вел только один.

Наевшись и поблагодарив, Пето сын Кульво принялся рассказывать, зачем пришел. Род Кульво жил в Юрканне, небольшой родовой кюле на обрывистом берегу Сяси. Витошка этот род немного помнил: во время зимних объездов, куда отец уже два раза брал его собой, они бывали там, правда, хозяев перечесть по именам он не мог. Зато жители Юрканне отлично знали, что в переходе от них начинаются охотничьи угодья ладожских зимних ловцов, и к ним послали парня, когда понадобилась помощь.

— Медведь у нас завелся, — начал Пето. — Очень злой и опасный, нападал на людей и скот. Мы просим, чтобы вы помогли его убить.

— Что же это за медведь, если с ним целый род не может справиться? — удивился Селяня. — Или у вас мужиков нет?

— У нас мужчин осталось только трое: Лохи-ижанд, брат моего отца, его сын Ярко и я. Мой отец, Кульво, умер прошлой зимой, а другой сын Лохи, Сампи, погиб уже этой зимой, его убил медведь.

— Вот это да! — Селяня огляделся. — Братья, нас на медведя зовут. Пойдем?

— Но я должен сказать еще, — продолжал Пето. — Это не простой медведь, это злой дух. Его направляет злое колдовство наших врагов.

— А с чего вы это взяли? — осторожно осведомился Селяня. Он знал, что чудины видят духов на каждом шагу, но иногда они оказывались правы.

• Предыдущая
• 29/89
• Следующая