Мальчик на вершине горы - Бойн Джон - Страница 8

• Предыдущая
• 8/36
• Следующая

– Адель, может быть, объяснишь, в чем дело? – Симона взяла у сестры письмо и пробежала взглядом по надписям на конверте. – Австрия? – удивилась она, обратив внимание на марку.

– Это от его тети Беатрис, – ответила Адель, глядя на Пьеро.

– Но я с ней даже не знаком!

– Что же, а она про тебя все-все знает. Вот, прочти. Ей только недавно стало известно, что случилось с твоей мамой. И теперь она хочет, чтобы ты приехал к ней жить.

Когда Пьеро провожали из Орлеана, Адель дала ему сверток с бутербродами и велела не есть, пока голод совсем уж не одолеет, потому что это на всю дорогу, а ехать больше десяти часов.

– И вот еще, смотри: я тебе тут приколола названия всех трех станций, – добавила она и суетливо потеребила бумажки, проверяя, надежно ли те прикреплены к лацкану пальто. – Внимательно следи за указателями на платформах. Как увидишь такое же название, как здесь, выходи и пересаживайся на следующий поезд.

– На-ка, – Симона достала из сумочки маленький аккуратный сверток в коричневой бумаге, – подарок. Поможет скоротать время в дороге. И будет тебе память о нас и о приюте.

Пьеро поцеловал каждую из сестер в щеку, поблагодарил за все и направился к поезду, выбрав купе, где уже сидела женщина с маленьким мальчиком. Пьеро занял место у окна. Дама глянула недовольно – видимо, рассчитывала, что они с сыном поедут одни, но ничего не сказала и снова уткнулась в газету, а мальчик взял с сиденья пакетик конфет и спрятал к себе в карман. Поезд тронулся. Пьеро помахал Симоне и Адель, а потом, скосив глаза, посмотрел на первую бумажку. Прочитал про себя: Мангейм.

Вчера он попрощался с друзьями, и, кажется, одна только Жозетт расстроилась, что он уезжает.

– А тебя точно не усыновляют? – спросила она. – Ты это не наврал специально, чтобы нас всех обнадежить?

– Нет, – заверил Пьеро. – Если хочешь, могу показать письмо тети.

– А как она тебя разыскала?

– Мама Аншеля разбирала вещи моей мамы и нашла адрес. И написала тете Беатрис про то, что случилось и где я сейчас, и дала адрес приюта.

– И теперь она хочет тебя забрать к себе?

– Да, – сказал Пьеро.

Жозетт с сомнением хмыкнула.

– Она замужем?

– По-моему, нет.

– Чем же она занимается? Кем работает?

– Она экономка.

– Экономка? – удивилась Жозетт.

– Да. А что тут плохого?

– Плохого тут ничего, per se[2], – процедила девочка, найдя наконец повод употребить выражение из одной книжки, которое давно жгло ей язык. – Она, конечно, трудится на капиталистов, но ты не виноват, что тут поделаешь? А что там за семья – у кого она служит?

– Это не семья, – ответил Пьеро. – Всего лишь один мужчина. И он согласен меня принять при условии, что я не буду шуметь. Тетя говорит, он не часто бывает в доме.

– Что же. – Жозетт старательно напускала на себя равнодушный вид, хотя на самом деле очень хотела уехать вместе с приятелем. – Если что-то не заладится, то, думаю, всегда можно вернуться.

Глядя в окно на проносящиеся мимо пейзажи, Пьеро вспоминал этот разговор, и ему было не по себе. Все-таки странно, что тетя столько лет с ними не общалась – целых семь раз пропустила день его рождения и Рождество, – хотя, может быть, она просто не ладила с мамой, особенно после ее расставания с папой… Но что толку гадать? Пьеро постарался выкинуть тревожные мысли из головы, закрыл глаза, задремал и очнулся, лишь когда в купе вошел какой-то старик и занял последнее, четвертое, место. Пьеро сел прямее, потянулся и зевнул, рассматривая старика. Тот был в длинном черном пальто, черных брюках и белой рубашке; по бокам лица свисали длинные темные пряди. Он, очевидно, плохо ходил, поскольку опирался на трость.

– Ну, знаете, это уже слишком, – сказала дама, сидевшая напротив, закрыла газету и недовольно потрясла головой. Она говорила по-немецки, и что-то в мозгу Пьеро переключилось, и он вспомнил язык, на котором разговаривал с отцом. – Неужели другого места не нашлось?

Старик пожал плечами.

– Мадам, везде занято, – вежливо объяснил он. – А здесь у вас свободное место.

– Нет уж, извиняюсь, – огрызнулась та, – но этот номер не пройдет.

Она встала, вышла из купе и решительно направилась куда-то по коридору. Пьеро заозирался, не понимая, как можно не пускать человека сесть, если есть место. Старик поглядел в окно и тяжко вздохнул. Чемодан на полку он убирать не стал, хотя на сиденье тот очень мешал и ему, и Пьеро.

– Хотите, я помогу? – предложил Пьеро. – Поставлю на полку, хотите?

Пожилой человек улыбнулся.

– Думаю, это будет напрасной тратой времени, – отозвался он. – Но ты очень добрый мальчик.

Дама вернулась с проводником. Тот оглядел купе и ткнул пальцем в старика.

– Ну-ка, ты, – бросил он, – вон отсюда. Постоишь в коридоре.

– Но тут свободно, – вмешался Пьеро. Проводник, наверное, подумал, что с ним едет мама или папа и старик занял их место. – Я один.

– Вон. Сейчас же, – потребовал проводник, словно не услышав Пьеро. – Давай, давай, поднимайся, не то наживешь неприятности.

Старик, не говоря ни слова, встал, крепко уперев палку в пол, взял свой чемодан и с большим достоинством покинул купе.

– Я прошу прощения, мадам, – сказал проводник, поворачиваясь к женщине уже после того, как дверь закрылась.

– Внимательней надо с этими, – рявкнула она. – Следить надо! Со мной сын. Почему он должен подвергаться опасности?

– Простите, – повторил проводник, а женщина негодующе фыркнула с таким видом, словно весь мир задался целью ей досадить.

Пьеро хотел спросить, почему она прогнала старика, но дама была очень грозная – казалось, только пикни, она и тебя вышвырнет. Поэтому он отвернулся к окну, закрыл глаза и вновь задремал. А проснувшись, увидел, что дверь купе открыта и дама с мальчиком снимают с полок багаж.

– Где мы? – спросил Пьеро.

– В Германии. – Дама впервые за все время улыбнулась. – Наконец-то никаких этих мерзких французишек! – Она показала на платформу, где на вывеске, как и на лацкане Пьеро, было написано Мангейм. – Похоже, и тебе тут выходить, – добавила она, кивнув на бумажку.

Пьеро вскочил, подхватил вещи и, прошагав по коридору, сошел на платформу.

Пьеро стоял в центре главного вестибюля вокзала, и ему было одиноко и страшно. Куда ни посмотри, всюду, торопясь по своим делам, задевая его, сновали мужчины и женщины. И еще военные. Много-много военных.

Впрочем, в первую очередь Пьеро обратил внимание на то, что люди вокруг говорят на другом языке. Поезд пересек границу, и повсюду звучал немецкий, а не французский, и Пьеро, вслушиваясь и разбирая слова, радовался, что папины уроки не прошли даром. Он выбросил бумажку Мангейм в урну и посмотрел, каков следующий пункт назначения.

Мюнхен.

Над расписанием движения поездов висели огромные часы. Пьеро кинулся туда, с разбегу врезался в мужчину, шедшего навстречу, и упал навзничь. Посмотрев вверх, он вобрал взглядом землисто-серую форму, широченный черный ремень, черные сапоги до колен и нашивку на левом рукаве: ломаный крест, а поверх орел, распростерший крылья.

– Извините, – еле слышно пролепетал Пьеро, глядя на мужчину с благоговейным страхом.

Тот посмотрел себе под ноги, но помогать не стал. Вместо этого презрительно скривил губу, чуть приподнял носок сапога, наступил мальчику на пальцы и придавил их к полу.

– Мне больно! – закричал Пьеро, чувствуя, что мужчина давит все сильнее; в пальцах уже пульсировала кровь. Он еще ни разу не видел, чтобы кому-нибудь так нравилось причинять боль. А пассажиры, спешившие мимо, все замечали, но не вмешивались.

– Вот ты где, Ральф. – К ним внезапно подошла женщина с маленьким мальчиком на руках. Позади нее стояла девочка лет пяти. – Прости, пожалуйста, но Бруно хотел посмотреть паровозы, и мы чуть было тебя не потеряли. Ой, а что тут такое? – спросила она.

• Предыдущая
• 8/36
• Следующая