Выбери любимый жанр

Уроки музыки - Ахмадулина Белла Ахатовна - Страница 13


Изменить размер шрифта:

13

Ужели в том, что мимолетный звук

мне явится, и я скажу: так много?

Затем свечу зажгу, перо возьму,

судьбе моей воздам благодаренье,

припомню эту бедную весну

и напишу о ней стихотворенье.

* * *

Он утверждал - «Между теплиц

и льдин, чуть-чуть южнее рая,

на детской дудочке играя,

живет вселенная вторая

и называется - Тифлис».

Ожог глазам, рукам - простуда,

любовь моя, мой плач - Тифлис,

природы вогнутый карниз,

где бог капризный, впав в каприз,

над миром примостил то чудо.

Возник в моих глазах туман,

брала разбег моя ошибка,

когда тот город зыбко-зыбко

лег полукружьем, как улыбка

благословенных уст Тамар.

Не знаю, для какой потехи

сомкнул он надо мной овал,

поцеловал, околдовал

на жизнь, на смерть и наповал -

быть вечным узником Метехи.

О, если бы из вод Куры

не пить мне!

И из вод Арагвы

не пить!

И сладости отравы

не ведать!

И лицом в те травы

не падать!

И вернуть дары,

что ты мне, Грузия, дарила!

Но поздно! Уж отпит глоток,

и вечен хмель, и видит бог,

что сон мой о тебе - глубок,

как Алазанская долина.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ В АНТИКВАРНОМ МАГАЗИНЕ

Зачем? - да так, как входят в глушь осин,

Для тишины и праздности гулянья, -

не ведая корысти и желанья,

вошла я в антикварный магазин.

Недобро глянул старый антиквар.

Когда б он не устал за два столетья

лелеять нежной ветхости соцветья,

он вовсе б мне дверей не открывал.

Он опасался грубого вреда

для слабых чаш и хрусталя больного.

Живая подлость возраста иного

была ему враждебна и чужда.

Избрав меня меж прочими людьми,

он кротко приготовился к подвоху,

и ненависть, мешающая вздоху,

возникла в нем с мгновенностью любви.

Меж тем искала выгоды толпа,

и чужеземец, мудростью холодной,

вникал в значенье люстры старомодной

и в руки брал бессвязный хор стекла.

Недосчитавшись голоска одной,

в былых балах утраченной подвески,

на грех ее обидевшись по-детски,

он заскучал и захотел домой.

Печальную пылинку серебра

влекла старуха из глубин юдоли,

и тяжела была ее ладони

вся невесомость быта и добра.

Какая грусть - средь сумрачных теплиц

разглядывать осеннее предсмертье

чужих вещей, воспитанных при свете

огней угасших и минувших лиц.

И вот тогда, в открывшейся тиши,

раздался оклик запаха иль цвета:

ко мне взывал и ожидал ответа

невнятный жест неведомой души.

Знакомой боли маленький горнист

трубил, словно в канун стихосложенья, -

так требует предмет изображенья,

и ты бежишь, как верный пес на свист.

Я знаю эти голоса ничьи.

О, плач всего, что хочет быть воспето!

Навзрыд звучит немая просьба эта,

как крик: - спасите! - грянувший в ночи.

Отчаявшись, до крайности дойдя,

немое горло просьбу излучало.

Я ринулась на зов, и для начала

сказала я: - Не плачь, мое дитя.

- Что вам угодно? - молвил антиквар. -

Здесь все мертво и не способно к плачу. -

Он, все еще надеясь на удачу,

плечом меня теснил и оттирал.

Сведенные враждой, плечом к плечу

стояли мы. Я отвечала сухо:

- Мне, ставшею открытой раной слуха,

угодно слышать все, что я хочу.

- Ступайте прочь! - он гневно повторял.

И вдруг, средь слабоумия сомнений,

в уме моем сверкнул случайно гений

и выпалил: - Подайте тот футлярI

- Тот ларь? - Футляр. - Фонарь? - Футляр. - Фуляр?

- Помилуйте, футляр из черной кожи. -

13
Перейти на страницу:
Мир литературы