Выбери любимый жанр

Икона и топор - Биллингтон Джеймс Хедли - Страница 40


Изменить размер шрифта:

40

Подоплека Ливонской войны полна противоречий и иронии. Затеянная с далеко идущим экономическим и политическим умыслом, она подавалась как христианский крестовый поход — во многом в тех же выражениях, в каких Ливонский орден некогда объяснял свои набеги на Русь. Ради военного успеха Иван IV, этот фанатик православия, участвовал в совместной лютеранско-православной церковной службе, когда выдавал свою племянницу замуж за датского принца-лютеранина, которого он также объявил королем Ливонии. В то же время Иван предпринимал отчаянные, если не безнадежные попытки устроить себе брак с англичанкой[335]. С целью установления мира Иван сначала обратился к чешским протестантам, состоявшим на службе у поляков, а после — к итальянским иезуитам, служившим Папе[336]. Хотя ни тех, ни других Иван терпеть не мог, он сумел договориться с каждой из сторон, осыпая проклятьями другую. Если разобраться, он был более нетерпим к протестантам, от которых зависел больше, — объявив чешскому посреднику, что тот «не токмо еретик», но и «слуга антихристов дьявольского совета»[337].

В то же время этот ревнитель самодержавия стал первым в российской истории правителем, кто созвал представительское национальное собрание: земский собор 1566 г. То был акт чистой политической импровизации со стороны этого признанного традиционалиста. Желая поддержать распространение войны на территорию Литвы, Иван пытался привлечь странствующих западных русских дворян, привычных к аристократическим собраниям («сеймикам») Литвы, одновременно заручаясь поддержкой новых городских богачей путем введения более емкой европейской системы трехсословного представительства[338]. Когда заманивание конституцией уступило место военной силе, Литва поспешила оформить свои платонические до того отношения с Польшей. Чисто аристократический парламент (сейм), в 1569 г. провозгласивший в Люблине этот союз, был гораздо менее представительским, чем собор Ивана, созванный в 1566-м, но сыграл важную роль в избрании короля нового многонационального государства (Речь Посполита), когда в 1572 г. угасла династия Ягеллонов.

Иван и его преемники (как почти каждый царствующий европейский дом) энергично участвовали в парламентских интригах этого органа, особенно во время польского династического кризиса в 1586 г. Позже, в 1598-м, когда и в России пришел конец династии, русские прибегли к польской процедуре избрания царя — злополучного Бориса Годунова — на специально созванном земском соборе, первом с 1566 г. На протяжении последующей четверти столетия эти соборы стали даже еще более представительскими и во многом сделались высшей политической силой в стране. Не только в 1598-м, но также и в 1606, 1610, 1611 и 1613 гг. представительские органы сходного состава принимали судьбоносные решения касательно избрания наследника трона[339]. Несмотря на многочисленные различия в организации и задачах, все эти соборы преследовали главную цель собора, созванного Иваном в 1566 г.: отвлечь западных россиян от польско-литовского сейма и создать более действенный орган, способный пополнить казну, по образцу межгосударственных ассамблей североевропейских протестантских стран[340].

Таким образом, по иронии судьбы, этот самый серьезный вызов из тех, что первые парламенты бросали московскому самодержавию, исходил от государственного образования, учрежденного самым, казалось бы, рьяным защитником самодержавия. Иван, все более раздираемый противоречиями, одарил Москву первым печатным станком и в 1564 г. выделил деньги на издание первой русской печатной книги, «Деяний Апостолов». А уже в следующем году он позволил толпе сжечь печатный станок и выслал печатников в Литву. Он увеличил численность монастырских паломников и царское вспоможение им, и он же оплачивал в стане опричников в Александровске охальные пародии на православное богослужение. Неспособный учитывать сложности быстро меняющегося мира, Иван усилил террор в отношении прозападных элементов — перед самой отменой опричнины в 1572 г. В 1570-м он снова разорил и опустошил Новгород и без долгих церемоний казнил Висковатого, одного из своих ближайших светских доверенных лиц. Годом позже Москву неожиданно разграбили и сожгли татары. В 1575 г. Иван — первый в России коронованный царь — отступил в Александрова и отрекся от престола в пользу татарского хана, принявшего православие. Хотя вскоре он вернул себе трон, царским титулом после этого загадочного эпизода он пользовался намного реже.

Расправа с княжеской знатью, учиненная Иваном, вызвала такой шок, какой террор сам по себе не мог бы вызвать в закаленном сознании москвитян. Образу царя как вождя христианской империи, над созданием которого так трудился Иван, был нанесен серьезный удар. Обожествленный правитель — главный объект преданности и «национального» чувства этого патерналистского общества — отпал от своей божественности. Образ был разрушен не столько тем, что Иван был многократным убийцей, сколько незаурядностью двух его жертв. Расправляясь с митрополитом Московским Филиппом в 1568 г., Иван прежде всего стремился избавиться от главы боярского рода, заподозренного в неверности. Однако, убив глубоко почитаемого московского первосвященника, Иван как бы передал Филиппу венец первых русских национальных святых Бориса и Глеба, которые добровольно приняли незаслуженную смерть, дабы искупить ею грех русского народа. Мощам Филиппа поклонялись в удаленном Соловецком монастыре, который в качестве центра паломничества стал соперничать со Свято-Сергиевой лаврой в близлежащем Загорске. Тесные связи между великими монастырями и великими князьями Московии стали ослабевать.

Еще более серьезный удар по идеологии Московского государства нанесло убийство Иваном собственного сына, наследника и тезки: царевича Ивана. Притязания царя на самодержавие основывались на непрерывном наследовании власти с далеких апостольских и имперских времен. Иван, чтивший эту генеалогию безогляднее и фанатичнее, чем кто бы то ни было до него, теперь своими собственными руками уничтожил священное звено. Поступив таким образом, он в чем-то утратил ауру богоизбранного христианского воина и ветхозаветного царя, которая окружала его с победы над Казанью.

Мученики Филипп и Иван сделались новыми героями русского фольклора, и царские недруги стали поэтому в глазах многих истинными слугами «Святой Руси». В XVII в., во времена церковного раскола, обе противоборствующие стороны оспаривали друг у друга право считаться Наследниками Филиппа: патриарх Никон, театрально переместивший его мощи в Москву, и старообрядцы, почитавшие его как святого. В условиях политического кризиса XVII в. распространилась молва, гласившая, будто царевичу Ивану удалось, несмотря ни на что, выжить; что по-прежнему существует «настоящий царь», чей род через ненарушенную цепочку предков восходит к апостольским временам. Этой легенде дал толчок сам Иван, пожертвовавший неслыханную сумму в пять тысяч рублей Свято-Сергиевой лавре, чтобы там отслужили заупокойную службу по его сыну[341].

Противоположение царя и сына сделалось на Руси популярной темой народных песен[342]. Самым, вероятно, драматичным историческим полотном России XIX в. стала написанная в темно-красных тонах картина Репина, посвященная убийству Иваном своего сына, а Достоевский назвал ключевую главу в «Бесах», пророческом романе о революции, «Иван-Царевич».

Ивану Грозному наследовал слабовольный сын Федор, чья смерть в 1598 г. (последовавшая за загадочным убийством в 1591-м другого, последнего сына царя Ивана — малолетнего царевича Дмитрия) оборвала старинный царский род. Возведение на трон регента Бориса Годунова стало очередным оскорблением московского образа мышления. Борис, имевший не боярское, частично татарское происхождение, был избран в дни жестокой политической распри земским собором, при попустительстве русского Патриарха (чья должность была утверждена незадолго до того, в 1589 г., с несколько подозрительной подачи зарубежных православных иерхаров). Антиабсолютистское требование Курбского, чтобы царь набирал совет «из мужей всего народа», похоже, было удовлетворено официальным заявлением, что Борис был избран представителями «у всенародных человек»[343].

вернуться

335

86. Цветаев. Протестантство, 212–213; Ю.Толстой. Первые сношения Англии с Россиею // РВ, 1873, № 6, и работы И.Гамель и И.Любименко, упомянутые в: Библиография по истории народов СССР. — М. — Л., 1932, ч. II, 35.

вернуться

336

87. См.: S.Polcin. La Mission rcligieuse de P.Antoine Possevin S. J. en Moscovic (1581–1582) // OC, CL, 1957. В зависимости от меняющихся возможностей той эпохи Поссевино, который кончил тем, что стал идеологическим союзником Польши, ранее сыграл важную роль в дипломатически-церковных попытках вернуть Скандинавию в католичество. См.: O.Garstein. Rome and the Counter-Reformation in Scandinavia. — Bergen, 1963, 1 (до 1583 г.).

О придании Ливонской войне идеологического характера см.: В.Васильевский. Польская и немецкая печать о войне Батория с Иоанном Грозным // ЖМНП, 1889, янв., 127–167; фев., 350–390; и: P.Picrling. Bathory et Possevino, 1887 — касательно документов; в его же работе: Le Saint-Siege, la Pologne et Moscou, 1582–1587, 1888, — дан тщательный анализ. Среди многочисленных работ, посвященных Ивану, наиболее полную информацию о Ливонских войнах см. в: Р.Виппер. Иван Грозный. — М. — Л., 1944. См. также: Флоровский. Чехи, 367–398.

вернуться

337

88. Ян Рокита, приведено в: Лурье. О путях, 279–280.

вернуться

338

89. С.Авалиани. Земские соборы. — Одесса, 1910, ч. II, 38–42, 127, — здесь прослеживается параллель между «чинами» этого «собора» и «etats», «Stande» и «ordines» на Западе. Его тщательно проделанная работа показывает, что (11) пятая часть представителей являлась богатыми купцами, а (38) по меньшей мере одна седьмая выступала от провинциальных городов, включая тс, что традиционно подчинялись Литве.

Историографический путеводитель по спорам, шедшим вокруг слабо документированной истории земских соборов, см. в обзоре: И.А.Стратионов // УЗКУ, 1906, март, 1—32, и: Авалиани, 1 — 134. Долгое время предполагалось, что «совет примирения» 1550 г. был первым земским собором (см.: Е.Максимович // ЗРИБ, 1933, выл. 9, особ. 14–15), а С.Шмидт доказал, что его состав включал военных, принадлежавших к низшим слоям (ПРИ, IV, 1956, 261–263). Однако характер этого совета был в политических целях искажен позднейшими фальсификаторами (см. анализ в статье: П.Васснко, С.Платонов // ЖМНП, 1903, апр., 386–400), и он по духу своему представляется более близким к старым Церковным Соборам (о которых см.: И.Лихницкий. Освященный собор), каких насчитывалось между 1105 и 1550 гг. около двадцати восьми (В.Латкин. Земские соборы древней Руси. — СПб., 1885, 23, примеч. I).

Термин «земский собор» в те времена на самом деле не использовался, но позволяет не без основания предположить, что древнейший Церковный освященный собор был преображен в Собор всея земли, созываемый по любому из множества представительских принципов для утверждения важных решений по оценке законов или налоговых сборов. Единственным полноценным западным исследованием соборов является посмертно опубликованный и ныне устаревший труд: F.Dc Rocca. Les Zemskic Sobors, 1899. См. также исследование соборов XVII в. и сравнение их с парламентскими органами Запада: I.Keep. Decline of the Zemsky Sobors // SEER, 1957, Dec., 100–122.

вернуться

339

90. Авалиани. Соборы, 65–87. Ключевский предполагает, что в 1605 г. Дмитрий созвал два собора (Опыты, 549–551), а Рокка (Rocca. Sobors, 25, 57–58) настаивает, что собор, подтвердивший притязания Федора на трон в 1584 г., решал также более широкий круг финансовых вопросов. Ни одна из этих концепций не была широко принята, но Ключевский показывает, что в 1598 г. представительстно было более широким как в отношении регионов, так и в отношении общественных классов, чем в 1566—м (Опыты, 476–500).

вернуться

340

91. Общую оценку конституционной основы нового Польского государства и вклада в нее согласительных органов Литвы см. в: Vernadsky. Dawn, 171–189, 220–249; его следует дополнить работой: М.Любавский. Литовско-русский сейм. — М, 1901, 509–850.

Соотношение между сознательным заимствованием у Запада и одновременными собственными независимыми импровизациями никогда не было оценено систематически и может так и остаться не определенным в связи с отрывочным характером доступных документов. Единственный намек на какую бы то ни было связь с предшествовавшими русскими политическими традициями усматривается в выраженном в имперской грамоте 1616 г. требовании к новому собору быть самостоятельным («постоятельным»): условие, выдвигавшееся в прошлом участникам новгородского вече. См.: А.Кабанов. Организация выборов на земских соборах XVII в // ЖМНП, 1910, № 9, 107–108. Авалиани. однако, предполагает, что согласительные идеи были в XVI в. более в ходу, чем в целом принято считать (Соборы, 3—17).

вернуться

341

92. Эта сумма намного превышала все мыслимые в XVI в. пределы. Василий III выдал на поминание своего отца, Ивана III, лишь 60 рублей; Иван IV в 1563 г. дал на своего сына Василия 100 — и 1000 на свою жену Анастасию; а наследник Ивана, Федор, несмотря на глубокую благочестивость и некоторое понижение курса рубля, дал на отца только 2833 рубля. См.: С.Веселовский. Исследования, 330, примеч. 2. Иван также выделял солидные суммы Синаю, Афону и Иерусалиму — там же, 339.

вернуться

342

93. Об обстоятельствах смерти царевича и последующем раскаянии Ивана см.: Веселовский, 337–340; фольклорные отголоски — в: Б.Путилов. «Песня о гневе Ивана Грозного на сына» // РФ, IV, 1959, 5-32.

вернуться

343

94. Сказания князя Курбскаго / Под ред. Н. Устрялова. — СПб., 1842, 39; «всенароднаго множества» — текст официального определения собора 1598 г., см. в: Ю.Готье. Акты относящиеся к истории земских соборов. — М., 1909, 13.

40
Перейти на страницу:
Мир литературы