Спортсмены - Гладков Теодор Кириллович - Страница 10

- Ну, Иван, вертаться тебе к Меркурьеву не трэба. Иди в цирк и за тренировки не забывай. Горилку не пей, бисову траву - табак не кури...

Заикин выступал в приволжских городах. По многочисленным воспоминаниям, он носил многопудовые якоря, держал на плечах платформу с десятками людей, ломал телеграфные столбы, гнул рельсы и железные двутавровые балки. И боролся. Впоследствии Заикин стал одним из первых русских авиаторов. Слава его в России уступала только славе Поддубного.

Ивана Максимовича теперь уже называли почтительно «батькой», и стал он главным среди богатырей, которыми никогда не оскудевала наша земля. Самые рослые, самые статные молодцы служили в русской гвардии, и оттуда многие из них шли в профессиональные борцы. Был когда-то вахмистром в лейб-гвардейском уланском полку Янковский. Кончал службу в Преображенском полку Шемякин. Иван Максимович часто наведывался в казармы к гренадерам, среди которых Митрофан Поддубный, поднимавший шестнадцать пудов, отнюдь был не самым сильным.

Пробовал старший брат приобщить к борьбе и Митрофана, но у того, кроме силы, не оказалось нужных борцовских качеств. Зато взводный Митрофана унтер-офицер Никандр Вахтуров оказался сущей находкой.

- Краще парубка не бачив. Злющий, як сто бисов, - сказал Митрофан.

- А ну покажь своего унтера!

Вахтуров оказался крепышом на редкость. Грудь как бочка, шеи почти не видно - короткая, сантиметров шестьдесят в обхвате шея. Лоб низкий, лицо будто топором тесано.

- Добре, добре, - сказал Иван Максимович, а когда гренадер уволился из армии, взял его к себе в ученики, тренировался с ним, возил с собой по чемпионатам, и стал Никандр всемирно известным борцом Николаем Вахтуровым.

О чемпионатах говорилось и много дурного, и много хорошего.

Едва ли не каждый год то какая-нибудь газета, то журнал начинали публиковать «разоблачения» закулисной жизни борцовских чемпионатов. Писали о сделках, о том, что борьба - это чистое надувательство, тщательно отрежиссированное, с заранее известным исходом каждого поединка. Об этом рассказывал в своих популярных романах и статьях Н. Н. Брешко-Брешковский, в фельетонах - Скиталец... И как это ни странно, всякий раз такие разоблачения только подогревали интерес публики, желавшей убедиться в написанном. Она валом валила в цирки, враждебно настроенная, готовая учинить скандал, как только заметит жульничество, и... уходила, довольная зрелищем, убежденная в правдивости борьбы, «заболевшая» ею, как сказали бы сейчас.

Как-то я попросил известного в свое время циркового борца раскрыть мне секрет обаяния цирковой борьбы.

- Секрет простой, - подумав, сказал он. - Цирковые борцы были артисты. Держали зрителей в напряжении. Все время было такое чувство, что сейчас что-то случится. И хотя приемов тогда было маловато, показывали их так, что все ахали...

Артистичность? Не противоречит ли она спортивному духу? Нет и нет. Спорт остается и зрелищем и примером, а те его виды, в которых артистичность показалась излишней й была утрачена, утратили и свою былую популярность.

Великим мастером ритуала борцовских соревнований был Иван Владимирович Лебедев, известный всей России как «дядя Ваня». Недоучившийся правовед, ведущий гиревик Санкт-Петербурга, помощник доктора Краевского, лихой журналист, он открыл собственную спортивную школу и с тех пор обрел громкий титул «профессора атлетики».

Звезда дяди Вани зажглась, когда ему минуло двадцать пять лет. В 1905 году в петербургском летнем саду «Фарс» он появился в качестве антрепренера и арбитра чемпионата борьбы. Бывший студент был облачен в русскую поддевку, сапоги и картуз, что произвело на публику, привыкшую к фракам, впечатление неотразимое. А когда еще дядя Ваня снял картуз и картинно поклонился по-русски на все четыре стороны, восторгам не было предела.

- Парад, алле!

Под звуки «Марша гладиаторов», прогибая помост, выходили многопудовые борцы. Зычный баритон дяди Вани колотился в барабанные перепонки. Он представлял по одному «волжских богатырей», «русских силачей-самород- ков», «великанов-сибиряков», «чемпионов мира и его окрестностей».

- Парад, ретур!

Начиналась борьба, живо и остроумно комментируемая Лебедевым. Под дядю Ваню стали работать арбитры цирковой борьбы во всех городах России, где она проводилась. Перенимался и его режиссерский почерк.

У всякого борца было свое амплуа.

Ни один чемпионат не обходился без борцов из Африки и других экзотических краев. Знамениты были Мур- зук, Англио, Али-Абдала... За неимением таковых перекрашивали заведомых русачков. Хозяин многих чемпионатов Лурих однажды уговорил борца Осипова выкраситься в коричневый цвет и выдавал его за «вождя вымирающего индейского племени». Перед борьбой Осипов испускал воинственный клич индейцев. Публика, любовавшаяся великаном, жестоко разочаровалась бы, если бы услышала, как в уборной он после схватки обращался к товарищам:

- Ну и упрел я, братцы, нынче. Ужасти!

Едва не разразился скандал, так как «индейцем» заинтересовались ученые.

Были «звери», борцы косматого вида и дурного характера, нарушавшие непрестанно правила и возбуждавшие публику дикими выходками.

Были «благородные красавцы», снискавшие симпатии публики джентльменскими манерами и справедливостью. В конце чемпионата они непременно укладывали на лопатки «зверей», рвавшихся всеми правдами и неправдами к финалу.

Были «апостолы», статные и дородные борцы, но при своей массивности силой не отличавшиеся.

Были борцы-комики, устраивавшие пародийные схватки, во время которых публика задыхалась от смеха.

Были «яшки», обреченные на поражение.

Были борцы, надевавшие красные и черные маски, чтобы заинтриговать публику...

Существовал целый мир цирковой борьбы со своим жаргоном, обычаями, нравами. Ставились великолепные спектакли, в которых обыгрывались и жадность, и зависть, и благородство, и горе - все человеческие чувства, способные тронуть за живое.

И были чемпионы Поддубный, Заикин, Вахтуров, Збышко-Цыганевич, Шемякин, Кащеев... Они с удовольствием принимали участие в инсценированных «сражениях», но по доброй воле ложиться на лопатки соглашались очень редко.

На международном жаргоне борцов было два понятия: «шике» и «бур».

«Шике» - это борьба на публику, схватка живая, интересная. В ней приемы и контрприемы следуют чередой. Применяются всякие рискованные и эффектные трюки, которым нет места в серьезной борьбе.

«Бур» - это зрелище жестокое и порой отвратительное. В буровых схватках чемпионы выясняли, кто же из них сильнее. Шла борьба самолюбий, шла борьба за престиж, за право получать большие деньги... Тут уж было не до эффектов, борцы использовали всякую оплошность противника, пускали в ход всю свою чудовищную силу, и нередко схватка кончалась даже увечьем.

Чемпионы берегли свои лопатки. Всякое поражение отодвигало их на вторые роли. Поэтому так редко встречались друг с другом лучшие борцы, и всякая их схватка становилась большим событием. Были случаи, когда вопрос престижа решался в пустом цирке, только в_/ присутствии арбитров и самих борцов.

Иван Максимович Поддубный был великолепен в «шике», а в буровой борьбе считался непобедимым.

Дореволюционная газета «К спорту» писала:

«Мнения всех более или менее выдающихся борцов сводятся всегда и без исключения к тому общему положению, что борца, равного Поддубному, нет. Таково, например, мнение Збышко-Цыганевича».

По возвращении из-за границы в 1906 году Иван Максимович побеждает всех на чемпионате в цирке Чинизел- ли. Кумиром публики на проходившем одновременно чемпионате в саду «Неметти» был австро-венгерский чемпион поляк Станислав Збышко-Цыганевич.

Петербургские любители борьбы разрывались между чемпионатами, лихорадочно обсуждая достоинства Поддубного и Збышко.

- Наш Поддубный... Какая грудь!

- Но Збышко моложе на двенадцать лет. У него бицепс 52 сантиметра.

Поддубного раззадорили. После чемпионата он послал вызов Збышко. Тот вызов принял и, мало того, поставил 500 рублей, если Поддубный его победит, и 200, если продержится против него, Збышки, в течение часа.