Тайна черной жемчужины - Басманова Елена - Страница 5
- Предыдущая
- 5/69
- Следующая
В гостиной наступила полная тишина.
– Такого еще не было, – прервал молчание Раймонд Шлегер. – Средства есть. Уже почти два года мой фонд, который так и называется «Хрустальный Петербург», собирает пожертвования. Нет только одного – сверхлегкого и сверхпрочного стекла.
– А ваш хрустальный Петербург не улетит? – не сдержала любопытства Мура.
– Все рассчитано, – заверил ее коммерсант, – сооружение будет держаться на воздушных подушках, закрепленных якорями.
– А что потом, – не успокаивалась Мура, – после юбилея? Хрустальный Петербург так и останется висеть в воздухе над Троицким мостом?
– А потом будет так, как скажет Государь. Пошлем это чудо на выставку в Париж Или установим в Царском Селе. Но сейчас главное – материал: стекло, сверхлегкое и сверхпрочное. Господин Муромцев, возможно ли за хорошую плату разработать рецепт такого стекла?
– Разработки в этой области мы ведем, – ответил задумчиво профессор, – но боюсь, что желанный результат получим нескоро.
– Если б удалось создать такое стекло к Рождеству, то к маю я бы успел сделать все остальное! – воодушевленно завершил Раймонд Шлегер.
Мура смотрела на него с восхищением – безгранична человеческая фантазия! Потрясающе красиво-в синем майском небе парящий Хрустальный Петербург! Наверняка этот совсем не старый статный шатен с седоватой бородкой уже осуществил немало удивительных проектов – и получил значительное состояние. Портсигар у него изящный, белые холеные пальцы двигаются с волнующей грацией, а имя у него волшебное – Раймонд. Как бы оно подошло к имени Брунгильда!
Мура перевела восторженные глаза на сестру... Что-то в ее облике показалось ей необычным. Сначала Мура заметила быстрый взгляд сестры – и направление его. Брунгильда смотрела на безмолвного родственника библиотекаря Кайдалова – Глеб Васильевич, так, кажется, его представил Стасов. Мура внимательно оглядела юношу: лицо худощавое, нежная светлая кожа, волнистые соломенные волосы убраны за уши, строгий пиджак, жилет, белая рубашка... Глеб Тугарин был не старше двадцати двух лет. Карие глаза его, чуть раскосые, на мгновение остановились на Муре и снова обратились к ее сестре. Только тут Мура поняла, что необычно в Брунгильде, – та сидела не так прямо, как всегда: плечи ее подались вперед, голова чуть потуплена. Что же могло произойти?
– Могу ли я надеяться, профессор... – Голос Раймонда Шлегера звучал почти умоляюще. – От вашего слова зависит судьба моего проекта. Может быть, вы знаете перспективных химиков, которые могли бы взяться за эту задачу?
– Сомневаюсь, что ее можно решить в сжатые сроки, – покачал головой профессор, – не хочется вас обнадеживать понапрасну.
Я и не требую ответа прямо сейчас, – вскрикнул Шлегер, – я могу подождать два-три дня. Я понимаю, что вам нужно время для размышлений.
– Хорошо, хорошо, господин Шлегер, обещаю подумать. – Профессор явно хотел завершить разговор. Он старался скрыть досаду: маниловские проекты, невежество, легкомыслие.
– Самое главное – не потешать народ, а накормить его, – с достоинством заметил румяный хлеботорговец Арсений Апышко и продолжил:
– Я знаю, как устроить настоящий праздник. Вы вот говорили, что российские предприниматели должны поддерживать отечественных изобретателей. Я разыскал в одном из кабаков замечательного изобретателя, почитай уже и спившегося. Кронштадтского мещанина Артемия Оголишина. Изобретатель машины для выпекания блинов!
– А машина-то, наверное, посложнее заграничных электрических печей, – обрадовался Стасов, – и свое, чисто русское, национальное изобретение. Как она устроена?
– Охотно расскажу, – продолжил довольный хлеботорговец. Было в нем что-то располагающее к нему – простота речи, непринужденность поведения, отсутствие развязности, свойственной нуворишам. Он провел ладонью по коротко стриженным волосам, бросил быстрый взгляд на Брунгильду и продолжил:
– Агрегат Оголишина – закрытый ящик с небольшой печкой. Когда печь накаляется, специальная коробка наполняется маслом и в аппарат вливается заранее приготовленная опара. Сбоку есть колесо-маховик, его надо постоянно вертеть. Через некоторое время блины начинают выползать из аппарата. Вот и все. Агрегат экономичен, а процесс приготовления блинов ускоряется в десять раз!
– А машинные блины от обычных отличаются? – Черные соболиные брови Муры поползли вверх.
– Отличаются, – улыбнулся Апышко, – машинные гораздо лучше грязной ручной стряпни.
– И при чем здесь химия? – нетерпеливо поинтересовался профессор Муромцев, его раздражало, что хлеботорговец чуть ли не после каждой фразы косился на Брунгильду.
– Поясню, – ответил с достоинством покровитель горе-изобретателей. – Я уже изготовил двадцать таких агрегатов. И хочу поставить их в день торжества на Дворцовой площади. Допустим, вокруг столпа. Там же установим чаны с опарой. И весь день гуляющие смогут получать бесплатные машинные блины. Но мне хотелось бы, чтобы эти блины были золотыми.
– Вы предполагаете добавлять в тесто золото? – хмыкнул профессор Муромцев.
– Разумеется, нет, уважаемый профессор, – улыбнулся Апышко, – мое желание гораздо скромнее. Я хотел бы добавить в опару какое-нибудь безвредное химическое соединение, чтобы оно не ухудшало вкуса блинов, но придавало бы им ровный золотой цвет. Я понимаю, необходима серия опытов. Я готов предоставить в ваше распоряжение один из агрегатов: не откажитесь поэкспериментировать с разными веществами.
Профессор Муромцев потерял дар речи; он смотрел на миловидного хлеботорговца, как на сумасшедшего. В мозгу профессора проносились дикие картины: в его лаборатории стоит чан с опарой, какой-то железный ящик, и его ассистент Ипполит Прынцаев изо всех сил вращает маховик, любуясь выползающими из агрегата блинами...
– Я понимаю, что задача не из простых, – глубокомысленно продолжил Апышко, – получить блины румяные, желтые – нетрудно. А вот добиться ровного золотого блеска...
– Я обещаю вам навести справки о безвредных пищевых красителях, – быстро проговорил профессор Муромцев, чтобы избавиться от разговоров о золотых русских блинах.
– А станут ли люди есть такие блины? – пророкотал Иллионский-Третий. – Полагаю, испугаются. Побоятся отравиться. Или решат, что блины – дьявольские, сатанинские. А что журналисты напишут? Впрочем, как бутафория они должны смотреться хорошо – Господин Иллионский в бутафории знает толк, – подтвердил насмешливо Стасов. – Мы вас еще не утомили, дорогой профессор?
– Нет-нет, что вы, продолжайте. – Вопрос хозяина дома застиг Николая Николаевича врасплох. – Мне полезно познакомиться со столь нетривиальными идеями. Сидишь в своей лаборатории, думаешь, что занимаешься важным и нужным человечеству делом, проводишь сложные и перспективные исследования.. А выйдешь за пределы лаборатории, так сказать, в мир, в люди, и видишь: бедна и убога твоя научная мысль... Человеческая фантазия обгоняет научный прогресс.
Он тяжело вздохнул и посмотрел на дочерей: на розовых губах Брунгильды застыла легкая улыбка. Мура же, явно потрясенная услышанным, переводила взгляд с одного стасовского гостя на другого, кажется, в ее темноволосой головке зрел очередной нетерпеливый вопрос.
– Я не займу у вас, уважаемый Николай Николаевич, слишком много времени, – пророкотал Иллионский – Дело мое простое. Я собрал превосходную антрепризу. И в день юбилея хочу показать грандиозный спектакль прямо под окнами Зимнего дворца. С привлечением народа. Мои актеры изобразят нашествие врагов. Ну всяких печенегов, половцев, татар, поляков, турок, французов. Я сам в образе ангела-хранителя России встану рядом с бутафорской пушкой – она будет стрелять холостыми зарядами по врагам, по требованию собравшихся горожан, поющих «Боже, Царя храни». Но, конечно, никаких крови и трупов, люди должны веселиться. Поэтому я хотел бы узнать, есть ли такой химический состав, которым можно пропитать костюмы актеров, играющих врагов, чтобы костюмы воспламенились холодным огнем, и враги, оказавшись голыми, убежали под свист и улюлюканье зрителей. Потом эти же актеры появятся в других костюмах – и снова убегут голыми... Представляете, как будет весело! – Иллионский захохотал и захлопал в ладоши. – Государю это должно понравиться.
- Предыдущая
- 5/69
- Следующая
