Не бойтесь! Мария Гансовна уже скончалась - Щербакова Галина Николаевна - Страница 3
- Предыдущая
- 3/3
А я оторваться не могу, все рисую эту картину. Пальчики его вижу, как они мечутся туда-сюда по тумбочке, а под потолком — голоса девочек. Нет! Я как раз не думаю, что было нарочно и что был злой умысел. Как говорила моя бабушка, заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Какое тут ключевое слово? Правильно: «дурак». Как весь наш несчастный народ, который, как дитя малое, не знает, не понимает, чего ему надо: соленых огурцов или конституции?
Женщину, которая все может сделать, а значит, ее надо спасать, или не надо спасать, потому как и так все было хорошо? Все равно бы дали заслуженного. Не сейчас, так послезавтра. Опять же детские голоса под потолком. Тремор. Я думаю, это он. Пальчики туда-сюда, все дрожмя дрожат, ну и взял не то! Нету тут злодейства. Нету! Одна нервность.
— Они такие похожие и такие разные? Так? — сказал-спросил его врач, имея в виду таблетки и давая намек, как выходить ему из положения.
— Что вы! Они совсем не похожи! — ответил артист, имея в виду женщин и только о них и думая.
— Тогда непонятно, как вы могли спутать? — возмутился врач.
— Так вот же… В голове у меня все помутилось. Шум, голоса… Как не в себе…
Что там с ней ни делали, как ни вычищали взбаламученную кровь, не спасли кандидата в депутаты. А ведь у Марии была цель, артисту она рассказала, взять Москву с первой попытки и закрепиться в ней навсегда. Спрашивала: «Тебе какой театр лучше подойдет?» Артист сказал, что, конечно, Ленком, но хитрый Захаров набрал столько красивых мужиков…
— Не проблема, — отвечала Мария. — Это для меня не проблема. И она выдала такой импульс Захарову, что у того случился приступ.
А вот с ней, бедолагой, все получилось куда хуже: смерть от перепутанных любимым человеком таблеток, которому в этот момент «голос был».
Знатоки не стали вести следствие, потому как — зачем? Столько желающих переехать в Москву — раз. Мужик, в смысле муж-артист, безобидный и на убийство не способный — два. А три — зараза она была, Мария Гансовна, и сволочь, и трех мужей как за себя кинула. И не тот мы народ, чтоб ради буквы закона идти на все. Мы всегда считаемся с комплексом обстоятельств.
Была баба-ведьма и нету, ибо вожделей да знай меру, импульсы импульсами, а таблетки малю-юсенькие, проскочат — и не заметишь…
И есть еще один момент. Назовем его четвертым элементом.
…Редко, но случается. Аллергия человека на человека. На волос, на запах, на вкус. Ну никто же не проверяет! А надо бы… Чтоб к импульсам прикладывалась справка. Хотя, может, это не наше дело? Может, так природа захотела, почему — не наше дело и не нам судить? Смерть ведь тоже явление природы.
Артист остался один со своим званием и ролью Фирса, которую получил вместо Лопахина, когда перестали идти импульсы от вышестоящих людей. Когда он в конце спектакля был забыт в доме (сволочи дворяне), он плакал чистыми, собственными, то есть личными, слезами. Бывшая жена-театралка говорила своему новому мужу, сидя близко к сцене, что, мол, ее прежний супруг поджигает себя в искусстве с двух концов.
— Ну и хрен с ним! — отвечал ей новый муж. — Хоть с четырех! Все равно он говно.
Это очень грубо, тем более в театре. Некрасиво, тем более, если женщина с хорошей кожей досталась тебе. Но мы устроены несовершенно и мстительно. Плачет же человек, заброшенный и по жизни, и по искусству, а ты смеешься исподтишка. Злорадствуешь. А жизнь дается один раз. И прожить ее надо. Вот и живи, и радуйся своей женщине, и ничего не бойся. Тем более что Мария Гансовна уже тихо скончалась. И никому больше не грозит.
Вот так-то, господа! Какие мы люди, такие у нас и истории.
- Предыдущая
- 3/3
