И солнце снова в небе - Фадеева Маргарита Андреевна - Страница 2

Ежик так же, как я, смотрел на оживленный причал. Видимо, он искал отца, но тот не пришел.

Мы двинулись в город. Неширокие горбатые улицы разбегались от берега и поднимались в гору. Между полосками тротуара лежала мостовая из черного камня. Возле домов кое-где возвышались чахлые деревья, а в палисадниках росли низкие акации. Я вглядывался в дома, поэтому не сразу заметил, как перед нами выросла тележка. Возле нее стояла женщина, закутанная в белый платок, в длинном не по росту плаще. Из-под платка глянуло на нас безбровое лицо с бесцветными глазами и впалыми щеками.

— Берите мороженое! — сиплым голосом предложила она и открыла ящик.

Я полез в карман за монетой, но там ничего не оказалось. Как бы поняв это, женщина добавила:

— Берите, берите. Мальчишкам бесплатно, девочкам за монету.

Я взял две порции и одну подал другу. Ежик развернул пачку, и от нее потянулся морозный дымок. Никогда я не ел столько мороженого. Женщина вежливо покашливала и все предлагала и предлагала, а сама плотнее закрывала рот концом платка и поправляла плащ. Я не отказывался. Ежик тоже не отставал, хотя весь съежился от холода и посинел.

— Точу ножи, ножницы и лопаты! — звонко выкрикнул кто-то. Из-за ближайшего угла появился мужчина. На плечах у него висела точильная машина, а в руках сверкал только что отточенный нож. Вдруг он сбросил с плеч точильный станок и, размахивая ножом, закричал: — Держи ее! Лови!

Я испуганно отскочил от тележки, Ежик тоже метнулся в сторону. А мороженщица оглянулась назад, охнула, захлопнула крышку ящика и, подхватив тележку, ринулась в соседний переулок. «Зарежет ее, — перепугался я. — Неужели плохо — угощать мальчиков мороженым?» Я хотел бежать, чтоб спасти добрую женщину, но точильщик уже сам медленно возвращался обратно. Грудь его тяжело вздымалась, усы отвисли, а шляпа съехала набок.

— Это была Ангина, — запыхавшись, объяснил он. — Я ее в прошлом году видел, да тоже не поймал. Как вы неосторожны, ребята. Теперь заболеете. Охо-хо-хо. — Точильщик вздохнул и, нагнувшись, стал поднимать брошенный точильный станок.

— Я не заболею, — гордо сказал я. — Меня никакая болезнь не возьмет. — И тут же оглянулся на Ежика.

Ежик побледнел, опустил голову, и мне стало стыдно, что я навлек на товарища такую беду.

Мы тронулись в путь. Чтобы согреться, Ежик почти бежал.

…Кособокий домик прилепился к горе. Ежик толкнул скрипучую калитку, она отворилась и повисла на од-

ной петле. Мы вошли во двор, и Ежик обеими руками водворил калитку на место. Прямо со двора дверь вела в единственную комнату. Я переступил порог и не понял вначале, куда попал: то ли в мастерскую, то ли на склад. Возле единственного окна расположился верстак, и на нем валялись рубанок, стамески, долота разных размеров и два топора, большой и маленький. У одной стены были сложены чисто оструганные доски, а на них серебрились полоски жести. У другой стены стояла кровать, а перед ней лежала груда гвоздей и железные скобы. Хозяина комнаты я сначала не заметил, только услышал шуршащий звук. Посмотрел вниз и увидел под верстаком пожилого человека в синей рубашке с прорехой на боку. Он ползал по полу, наверное отыскивая упавший винт или гайку, и длинные волосы подметали валявшиеся на полу стружки. Нас он не заметил.

— Папа! — позвал Ежик.

Человек под верстаком поднял голову, и я увидел помятое лицо, красные от бессонницы глаза и морщинистый высокий лоб.

— Приехал, сынок…

Он проворно выбрался из-под верстака и обнял сына. Потом отстранил от себя, как будто хотел рассмотреть получше: не похудел ли он, не побледнел ли, — и оставил на рубашке и брюках мальчика кудрявые стружки и золотую россыпь опилок.

— Как прошло плавание?

— Удачно, отец, очень удачно. Много лекарств привезли.

— Нужны нам лекарства, очень нужны. Много людей у нас болеет, и всех лечить надо.

— За синими морями, за многими островами были, — продолжал Ежик. — Никакой беды не случилось, а сюда, в наш город, только приехали — и сразу несчастье.

— Какое несчастье? Обидел кто… — сразу встревожился Гусиное Перо.

— Да, с Ангиной встретились. Мороженое мы ели. Вот с ним. Я не хотел, но не удержался. Посмотрел на него и тоже съел, — Ежик показал рукой на меня, и только тут Гусиное Перо тоже поднял на меня усталые глаза. — Это Петрушка, папа, — представил Ежик. — Я с ним вместе приехал.

— Значит, Петрушка… Здравствуй! — И Гусиное Перо оглядел комнату, отыскивая стул, который можно было бы предложить гостю. А предложить было нечего. На одном стуле высокой пирамидкой блестели кружки от консервных банок, тщательно обрезанные и выпрямленные молотком. На другом стояли тесаные доски и кастрюля с клеем.

— Ничего, так сяду, — сказал я и уселся прямо на пол. Ежик выдвинул из-под верстака чурбан, а Гусиное Перо взгромоздился на верстак.

— Тележку-самоходку строю. Тесно. Мастерской нет. Для людей стараюсь, а самому даже рубашку починить некогда. — Он собрал края прорехи и попытался закрыть голый бок.

…Ежик все же заболел, и я вместе с Гусиным Пером ухаживал за ним, поил горячим молоком с содой, ставил горчичники на грудь и клал компрессы на голову, когда поднималась температура.

Ежик долго болел, и за это время я успел насмотреться, как работает его отец. Целый день в доме слышались стук топора, визг пилы, скрип рубанка и назойливое дребезжание жести. Мы с Ежиком отдыхали от этого шума только тогда, когда Гусиное Перо уходил в аптеку за лекарствами.

Ежик медленно поправлялся. Мы ждали того момента, когда кончится наше домашнее сидение и мы выйдем на улицы города. Как раз сегодня, когда мы говорили об этом, Гусиное Перо пришел домой радостный.

— Ну, ребятки, — он улыбнулся, поставил на стол бутылку с желтой жидкостью. — Кажется, конец болезням придет. В городе санитарная армия создается. Командовать будет Главный Врач. Он уж знает дело.

— Я обязательно запишусь. в санитарную армию! — воскликнул Ежик.

— Запишись, запишись, — разрешил отец. — Глядишь, санитарному делу научишься.

— Я тоже с тобой! — подал я голос.

Через несколько дней Ежик поправился, и мы побежали записываться в санитарную армию.

Больница занимала почти целый квартал. Одноэтажные приземистые здания были соединены друг с другом небольшим крытым коридором, а весь двор ее был обнесен высоким забором.

Мы приникли к щелям и увидели, что посреди двора стояла длинная шеренга людей. На всех красовались белые халаты, на головах торчали белые колпаки. У одного, который стоял близко к забору, халат был коротким, из-под него выглядывал видавший виды потертый кожаный фартук с ржавыми пятнами.

— Это жестянщик, — объяснил Ежик. — Он живет через дом от нас.

Рядом с жестянщиком возвышался очень рослый человек. Халат его выглядел особенно нелепо над огромными резиновыми бахилами.

— Рыбак, наверное, — догадался я.

— Верно, рыбак, — подтвердил Ежик. — Тоже живет на нашей улице.

Нам надоело рассматривать спины, и мы подошли к забору с другой стороны. Оттуда ясно было видно, как вдоль колонны расхаживает длинный человек. У него худая шея, горбатый нос и блестящее пенсне на носу.

— А это — Главный Врач, — объяснил Ежик.

— Мы станем охранять городские ворота, — слышался голос врача, — сажать деревья вдоль улиц и во дворах, следить за порядком и объяснять всем, что чистота, свежий воздух и солнце — главные враги болезней. Мы будем заниматься гимнастикой по утрам и учить этому тех, кто не состоит в санитарной армии. Каждый будет выполнять свои обязанности два часа в день, в свободное время. — Главный Врач приосанился, повернул голову и скомандовал:- Сми-и-рно! На первый-второй рассчитайсь!

Солдаты санитарной армии попытались выполнить команду, но ничего у них не получилось. Один стал вполоборота к Главному Врачу, другой оперся на правую ногу, третий чертил что-то на песке носком ботинка. Ближайший к нам солдат вообще присел на корточки.